Ахматова в моем зеркале

Ахматова в моем зеркале
Лиза Дионисиаду

Зачастую «сейчас» и «тогда», «там» и «здесь» так тесно переплетены, что их границы трудно различимы. В книге «Ахматова в моем зеркале» эти границы стираются окончательно.

Великая и загадочная муза русской поэзии Анна Ахматова появляется в зеркале рассказчицы как ее собственное отражение.

В действительности образ поэтессы в зеркале героини – не что иное, как декорация, необходимая ей для того, чтобы выговориться. В то же время зеркало – случайная трибуна для русской поэтессы. Две женщины сближаются. Беседуют. День за днем оживают трагические картины жизни поэтессы, и героине книги открывается дверь в эту жизнь.

Лиза Дионисиаду

Ахматова в моем зеркале

(Фантастическая повесть)

Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно – веселье и оно – страданье.
Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
В мои глаза, его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.
Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращен в мое воспоминанье.

    5 июля 1916 г., Слепнево

В глубине зеркала

(Заметки писателя о книге «Ахматова в моем зеркале»)

Переживаемое всеми нами настоящее всегда тесно связано с воспоминаниями, становится неотъемлемой частью прошлого. В то же время оно же является фактором процесса формирования будущего. Зачастую «сейчас» и «тогда», «там» и «здесь» так тесно переплетены, что их границы трудно различимы. Тогда-то и обнуляются расстояния. Временные или географические. Их поглощает пустота внутренне опустошенных миров. Две, на первый взгляд, далекие вселенные стараются соединить облака своей души на своих небесах и, наконец, на небесах мира.

Среди призраков, порождений всемирной мути нашего времени, среди кружения лицедеев нашей эпохи, среди всеобщей паранойи влюбленная в фантазию и слова женщина стремится преодолеть себя и разлететься повсюду. Желая растормошить глухую и слепую аудиторию, она обнаруживает вдруг в своем зеркале изображение Анны Ахматовой. В этой повести стираются границы. Иногда, в определенных условиях, это становится возможным, и тогда человек может взглянуть на другого человека с настоящей любовью.

Великая русская поэтесса Анна Ахматова, загадочная муза русской поэзии, прожившая бурную жизнь женщина, страстно любимая, отверженная, презренная, обласканная славой семьдесят лет спустя после своей биологический смерти, появляется в зеркале рассказчицы как ее собственное отражение.

В какой-то момент совпадения накладывают печать на нашу жизнь без нашего ведома. В трудные годы, проведенные Анной Ахматовой на нашей планете, она часто видела свою жизнь сном кого-то другого. Кроме Ахматовой-поэтессы, Ахматовой – великой молчальницы, молчание которой говорило само за себя и разматывало клубок истории целого поколения, существует и Ахматова-легенда, Ахматова-миф. За этими легендами живет и настоящая Ахматова. Ее можно встретить, гуляя по кварталам вдоль Фонтанки, спустившись по цементным ступеням в кабаре «Бродячая собака», помахав в открытое шестое окно, смотрящее туда, где Фонтанка сливается с Невой. Целый век спустя остаются живыми картины и звуки, стереть которые не смогло время. Героине книги, другой Анне, посчастливилось их увидеть и услышать. Она вдыхает ароматы, с наслаждением курит вместе с поэтессой, открывает для себя истории, скрывающиеся за другими историями. В действительности образ поэтессы в зеркале героини – не что иное, как декорация, необходимая ей для того, чтобы выговориться. В то же время зеркало – случайная трибуна для русской поэтессы. Две женщины сближаются. Беседуют. День за днем оживают трагические картины жизни поэтессы, и героине книги открывается дверь в эту жизнь. Их встречи происходят в вагонах российских поездов, рассекающих степи и тундру, гигантские мосты, но и сны. Иногда они встречаются на перронах прощаний. В Царском Селе юности поэтессы, в дореволюционном Петербурге, в революционном Петрограде или в послереволюционном Ленинграде. Или гуляют вдоль Фонтанки, а иногда – в афинском квартале. Встречаются в Ташкенте во время войны или Комарово, последнем пристанище поэтессы.

Героиня книги делится с Ахматовой болью за собственное поколение. Во всех эпохах есть свой трагизм, но как с этим жить? В поисках выхода героиня книги обращается к русской поэтессе.

Двух женщин объединяет великая тоска. Их объединяет любовь и боль. Их объединяет печаль. Героиня книги осмеливается разорвать временные и пространственные рамки, увлекает поэтессу в путешествие в сегодняшний Париж. В Париж, ничуть не похожий на тот, который некогда открылся им обеим в их молодости. В Париж, который должен освободить Ахматову от призраков прошлого, когда она увидит сегодняшнюю страшную действительность. Двум женщинам не нужен специальный код для общения. Им легко друг с другом. Они идут плечом к плечу по незнакомым в их настоящей жизни улицам, одна – надев наизнанку перчатку, а другая – сжимая в ладони своей мобильный телефон. Каждой из них дано прожить мгновения в настоящем другой.

Зачастую одна из них обращается к другой (Анна – к другой Анне, а может быть, другая Анна – к Анне), и голоса их сливаются воедино, так что нет смысла уточнять, кто именно говорит.

Две женщины, которым не дано ощутить покой до самого конца, да и пристал ли им покой? Их терзают угрызения совести за то, что они не сделали, хотя могли бы сделать, но в то же время они снисходительны к человеческим слабостям. Одни мгновения жизни сменяются другими, и обе пытаются увидеть их глазами стороннего наблюдателя. Как будто страдает кто-то другой, не они.

Нет, это не я,

Это кто-то другой страдает.

Они впускают в себя мир таким образом, чтобы оставалось место для надежды. Надежды среди безнадежья.

«Поэма без героя», посвященная погибшим во время Ленинградской блокады, которая писалась Ахматовой всю ее жизнь, становится теперь поэмой с героем – двадцатилетним мальчиком, отрекшимся от героев и сопровождающим другую Анну всю ее жизнь.

Апогеем истории становится момент, когда Анна Ахматова покидает зеркало и ступает в квартиру героини-рассказчицы. Там, как в зеркальном зале, где с одной стороны окна, а с другой – двери, на фоне ахматовской декорации из «Поэмы без героя», рождаются бесконечные отражения, все границы окончательно стираются, давно умершие любимые возвращаются и вселенский пульс превращает их правду в легенду.

I

В прогоревших дровах еще плясали огненные язычки. В тот вечер мне было особенно одиноко, и я зажгла камин, больше для компании, а не потому что мерзла. Октябрь подходил к концу, и погода без конца капризничала. Хотелось к морю. Войти в воду, поплыть перпендикулярно берегу и слиться с горизонтом. Вместо этого я сидела в квартире. Одна. Смотрела какие-то фильмы по кабельному телевидению, не досматривая ни одного до конца, пока не заболели глаза. Заканчивался тоскливый день, один из тех, что в последнее время случались все чаще.

Поднялась с дивана и направилась в ванную. Тогда-то и началось то, о чем я собираюсь рассказать ниже. Зажигать свет не имело смысла: коридор и без того освещался уличным фонарем. Перед входом в гостиную висело старое зеркало в резной дубовой раме. Я остановилась на минуту, чтобы поправить волосы, но не увидела в зеркале своего отражения. Из зазеркалья на меня смотрела другая женщина. Отражения остальных предметов оставались нормальными, немного мутными, но, по крайней мере, узнаваемыми. Мебель, фотографии на стенах, зеленые занавески. Я стала перемещаться параллельно зеркальной раме, щупать лицо. Нет, с лицом все было в порядке, вот только я не видела его в зеркале. Оглянулась. Никого. Наверное, на меня так подействовало многочасовое сидение перед экраном.

Не могу сказать, чтобы женщина в зеркале была на меня похожа, разве что глубокой посадкой глаз. Она тоже смотрела на меня, я бы сказала, с теплотой во взгляде, как на давнюю знакомую. Кого-то она мне безусловно напоминала, но я никак не могла понять кого. По большому счету, мне следовало испугаться, но по какой-то непонятной причине я оставалась совершенно спокойной. Разве что несколько ошарашенной.

Я зажгла свет и принялась рассматривать женщину в зеркале. Она тоже внимательно изучала меня, только без того изумления, которое мне с трудом удавалось скрыть. Женщина была высокой, с длинными черными волосами и белоснежным лицом и смотрела на меня большим серыми глазами.

Я узнала женщину в зеркале: это была Анна Ахматова, знакомая мне по бесчисленным фотографиям в книгах, в Интернете, по наброскам Модильяни, по запомненным навсегда стихам. Меня занимала трагичность ахматовской судьбы и то изящество, с которым неизбывная боль пронизывала строки поэтессы. Я много раз представляла ее стоящей в очереди перед тяжелыми воротами ленинградской тюрьмы вместе с родными других узников, чтобы передать сыну посылочку с хлебом и консервами, и вспоминала, как узнавшая Ахматову женщина прошептала ей на ухо посиневшими губами: «А это вы можете описать?»

«Не может быть, чтобы это были вы», – прошептала я непослушными губами.

Она улыбнулась и, как мне показалось, даже слегка наклонилась ко мне. Правой рукой женщина откинула со лба непослушную прядь волос.

«У меня всегда были любопытные отношения с зеркалами… Да и общаться мне легче с зазеркальными силами нежели с реальными людьми. Редко в каких моих стихах не появляются зеркала, и сама я с малых лет ощущала себя скорее отражением в зеркале, и иные реальности перетекали в мою через зеркала».

Ахматова говорила по-русски, на знакомом мне языке, выученном еще в молодости за шесть лет пребывания в ее стране. Голос поэтессы звучал именно так, как и в моих мыслях. Глубокий, без излишних перепадов, но с каким-то надломом в конце фразы, как будто рвался.

Ахматова говорила. Изображение в зеркале обращалось ко мне. Нет, нет, это не могло быть наваждением!

«Анна, я действительно не знаю, что сказать. То, что вы здесь, – для меня огромная радость, но и потрясение. Я в растерянности. Как могло такое случиться? Как вы здесь оказались?»

«Я почувствовала, что нас что-то роднит. Наверное, печаль. Вы были так одиноки, вот я и решила заглянуть. У нас есть что сказать друг другу, как вы думаете?»

«Вы решили составить мне компанию через зеркало?» – улыбнулась я, продолжая недоумевать, будучи уверенной, что все происходящее – не более чем плод моей фантазии. Однако с недавних пор реальное и фантастическое так тесно переплелись в моей судьбе, что различать, что есть что, не было никакой охоты.

Я взяла стул, придвинула его к зеркалу и зажгла сигарету.

«Надеюсь, вас не беспокоит, что я курю».

«Нисколько. Я ведь тоже дымлю как паровоз. Слава богу, сейчас нет дефицита спичек, – она улыбнулась. – Было время, когда я каждое утро выходила с папиросой на Троицкий мост и просила спички у прохожих».

Некоторое время мы молчали. Я задумалась, она же молча удалилась вглубь зеркала. До меня донеслись шорохи, будто Ахматова что-то искала. Наконец она появилась, держа в руках черный костяной мундштук. Закурила папиросу, и мне показалось, что облачка дыма наших табачных дымков соприкоснулись.

«Когда-то вы написали, что лучше не думать о том, что там, за зеркалами… Но некоторым это не под силу… Мы ныряем в зеркала, играя со временем, в поисках объяснений случившемуся или, скорее, пытаясь представить, что могло бы случиться. Ведь есть города, улицы, сопровождающие нас всю жизнь, воспоминания, люди, маски. Вот и вы предстали передо мной…»

«Чтобы мы смогли встречаться, вам придется пожертвовать своим отражением. По крайней мере, пока я буду у вас в доме, вы будете “другой Анной”».