Журнал «Юность» №06/2021

Я боялся, что если усну, то выдам себя храпом или шевелением. Но в конце концов задремал.

* * *

Мне снилось, что я в летнем кафе со своей подругой. Она улыбалась. Такая улыбка играет на губах продавщицы, когда она вывешивает табличку «Обед». Но я любовался темно-алым пламенем ее губ и мысленно целовал их. Потом я пытался схватить ее за запястья. Но Инга начала размываться в воздухе. Гневный фантом растаял.

Раздался звук, похожий на хлопанье дверцы холодильника. И я почувствовал, что нахожусь уже в другом сне.

Теперь я сидел на широкой оттоманке в комнате без потолка. Над головой раскинулось звездное небо. В комнате был столик – вернее, откидная доска на шарнирах, как в вагонном купе. На полированной доске стояли белая шахматная пешка и рюмка с капелькой мутной влаги на дне. Откуда-то из-за спины на пористый кирпич с бурыми вкраплениями падал бездомный лунный свет.

Мне показалось, что я уловил черный взгляд из ванны космоса.

«Есть ли жизнь на Земле?» – вопрошал черный взгляд, и я мысленно послал ему в ответ свой надрывный вопль: «Нет!»

Раздался звук, неприятный, как скрежет трамвая. На столике трещал будильник, похожий на пол-апельсина. «Разве я не выкинул его в седьмом классе?» – подумал я и протянул руку.

Покатилось жестяное ведро.

Я проснулся. В раздевалке было пусто.

* * *

Я взлетел по лестнице и нырнул в сиротливо болтающуюся дверь. Здесь пахло древесным углем и сажей. Только через пару минут я понял, куда попал. Это был сгоревший актовый зал или, как их некогда называли, красный уголок. Обугленная трибуна, груда переломанного шанцевого инструмента, лохматая дерюга…

Еще пара дверей – и я наконец вдохнул бодрящий, как крепкая заварка, утренний воздух. У крыльца начинался знакомый деревянный настил.

В грязи возле проходной ехал кар с огромными бидонами в ковше. В кабине сидел вахтер.

У ворот стояла старуха в платье, мятом, как носовой платок. В вытянутых руках она держала кусок сырого мяса, а вокруг нее прыгала шелудивая собака, сверкая проплешинами.

– Ты кто такой? – успела крикнуть мне старуха.

– Мне нужно выйти! – огрызнулся я и налетел на дверь.

Дверь распахнулась.

– Испытывает нас антихрист! До чего дожили!

Стой, хулиган! – кричала старуха.

Перепрыгивая турникет, я заметил на столике среди резиновых лент огурцы и помидоры, и каждый овощ был завернут, как новогодняя игрушка, в отдельную бумажку. И я бежал, в резиновых сапогах, до следующей остановки троллейбуса.

Ольга Птицева

Писательница и поэтесса, соведущая околокультурного подкаста «Ковен Дур», мастер Creative Writing School. Роман «Выйди из шкафа» вошел в шорт-лист премии «Фикшн35».

Про барыню-сударыню и песцов

Лельке было три, когда мама в первый раз не пришла домой ночевать.

На улице стоял мороз. Он давно уже не унимался, был трескучий до костного хруста, густой настолько, что проникал через окна. Собирался снегом на подоконнике. Холодил пол. Лелька чувствовала его через носки, первые – тоненькие, с лисичками, вторые – из колючей шерсти.

– Надень тапочки, застудишься! – просила бабушка, выглядывая из кухни.

Лелька пряталась за дверной косяк, дожидалась, пока в раковине снова зашумит вода, и возвращалась в коридор. Она ждала маму.

Мама ушла утром. Было рано, задувал южак. Лелька узнала его по тонкому свисту в окнах. Мама приоткрыла дверь в комнату, и Лелька тут же проснулась. От мамы пахло горькими духами и лаком для волос. Она присела на краешек кровати, наклонилась к бабушке, сказала ей что-то неразборчиво. Бабушка тут же проснулась, заворочалась, поднимаясь. Всю ночь она грела Лельку – дыханием, ладонями, большим своим спящим телом, и без нее сразу стало холодно. Лелька захныкала, но мама положила ей ладонь на лоб.

– Поспи еще, – попросила она.

Лелька зажмурилась, чтобы ее не расстраивать, и принялась слушать, как скулит Лота, как тяжело бабушка хромает по коридору, чтобы закрыть за мамой дверь, как возвращается в комнату, накрывает Лельку еще одним одеялом, тяжелым и сонным. Под ним дрема приходила сама собой, и снился снег, засыпающий Лельку, и комнату, и дом, и тропинку к дому, по которой шла сейчас мама, исчезая в этом снеге, как в разведенном водой молоке.

– Дрыхнешь еще? – Надька с разбегу запрыгнула на кровать, пролезла в тепло с ледяными ногами. – Там снега намело до подоконника!

Лелька спрятала голову под подушку и нарочно стала спать еще крепче, чтобы не отвечать. Но Надька наклонилась к ней:

– Деда Рыптэна теперь до лета не найдут!

Голос ее пробрался под подушку. Лелька сжалась, выдавая свой сон-не-сон.

– Витка еще вчера один с охоты вернулся, я из окна видела, – горячо заговорила Надька. – Шуба вся в снегу, лицо обмороженное, а на санках только куропатки. Мертвые!

Нужно было вскочить, перелезть через Надьку и побежать к бабушке, та уже разогревала на сковороде вчерашние пирожки, и пахло от них сладким тестом и яблочным повидлом. Но второе одеяло было слишком тяжелым. Еще и Надька навалилась сверху.

– Витка деда на сопку утащил, чтобы его там песцы съели.

Слезы уже собирались в Лельке. Деда Рыптэна она видела прошлым летом. Витка выносил его на завалинку у дома, укрывал шкурой и оставлял так, пока ходил за хлебом в автолавку. Дед Рыптэн подставлял плоское лицо солнцу и замирал, а Лелька смотрела на него из окна и гадала, есть ли у деда глаза, или две слепые щелочки – все, что ему досталось.

– Песцы сейчас голодные, они человека за три километра чуют, – не унималась Надька. – Прибежали на сопку, начали деда рвать, а он даже не заплакал. Знаешь почему?

Лелька затрепыхалась, отталкивая от себя одеяло, но сил не хватило. Ладошки стали липкими, живот скрутило от страха и духоты.

– Потому что слезы у него замерзли, – выдохнула Надька ей прямо в лицо и наконец помогла выбраться наружу.

Майка тут же прилипла к влажной коже, воздух обжег холодом. Под ближней сопкой песцы доедали деда Рыптэна. Лелька облизнула пересохшие губы, вдохнула поглубже и на выдохе начала реветь.

– Бабуля!.. – позвала она.

Бабушка тут же оказалась рядом, подхватила Лельку на руки, прижала к себе и понесла туда, где пахло пирожками, а из окон была видна тропинка, по которой мама ушла из дома в снег. Они засели на кухне. Лелька то сбегала в коридор, проверить, не вернулась ли мама, то возвращалась обратно, чтобы согреться, – от плиты расходился сухой жар.

– Пирожок будешь? – предложила бабушка, аккуратно переворачивая котлету на скворчащей сковороде.

– Не.

– С молочком! С фермы вчера привезли. – И шлеп лопаткой, чтобы котлета не подгорела. – Литр молочка и творога грамм двести. Свежие, еще коровкой пахнут. Прямо как на материке.

Лелька ее не слушала. Она подвинула табуретку к окну. Стекло промерзло до снежной корки. Поковыряла пальчиком, продышала в обледенелом окне малюсенькую выемку, заглянула в нее. Ничего не увидела, только белое полотно снега. Смотреть на него было холодно, представлять, что где-то снаружи мерзнет мама, дворовые псы и дед Рыптэн, – еще холоднее.

– А давай я тебе оладушек напеку?