Журнал «Юность» №06/2021

– А он уже уехал. Он ждал вас больше часа.

– Как уехал?

– Он себя плохо почувствовал. Знаете, у него сердце. А сегодня давление, магнитная буря. Не расстраивайтесь, он будет в понедельник. Пройдемте ко мне. Не будем же мы разговаривать в женском туалете?

Мы вышли в коридор. Я наткнулся ногой на что-то мягкое и поднял с пола знакомого верблюжонка.

– Ах, это моя дочка потеряла. – Марья Павловна отобрала у меня игрушку.

Мы подошли к одной из дверей.

– Вот сюда! Видите, цифра семнадцать написана ручкой? Это бухгалтерия. Вам нравится цифра семнадцать?

Я давно заметил, что женщинам-бухгалтерам свойственно какое-то особенное, лирическое, можно сказать, отношение к цифрам.

Марья Павловна открыла ключом дверь.

Бухгалтерия располагалась в уютной светлой комнате, стены которой были заставлены стеллажами с папками.

– Садитесь сюда. – Женщина указала на кресло за канцелярским столом. – Хотите чаю?

– Конечно, я очень замерз.

Главбух взяла электрический чайник с огромной чугунной батареи.

– Наливайте, он только что вскипел.

– Вам не страшно приводить сюда дочку? – поинтересовался я.

– Она практически выросла здесь.

– А как ее зовут?

– Улита.

– Странное имя.

– Что ж в нем странного? Обычное русское имя, – удивилась Марья Павловна. – Будете сахар?

– Нет, спасибо. Говорят, здесь геопатогенная зона.

– Что вы, я всю жизнь проработала на этом заводе!

И никаких проблем со здоровьем! Вот возьмите. – Главбух протянула мне яблоко с блестящими, будто восковыми, боками.

– Нет, спасибо, я только попью.

– Как вам наш завод?

– Вы знаете, я восхищен им. Анклав советской техносферы! Все уникально. Будь я миллионером, открыл бы здесь индустриальный заповедник.

– Ну что вы! Представьте, какие нужны средства! Легче заставить все это заработать.

– А я представляю себе рекламную кампанию «Руины как национальное достояние!». Нет, ваш завод определенно идеален. Но мне пора.

– Вы найдете дорогу назад?

– Да, конечно, – заверил я.

* * *

Солнце висело над проходной, когда я толкнулся в запертую дверь. Дверь не шелохнулась.

Осторожно постучал в зарешеченное окно. Проходная молчала. Между рамами билась крупная муха. Пахло влажным кирпичом и металлической стружкой.

У ворот стояла старуха в платье, мятом, как носовой платок. В вытянутых руках она держала кусок сырого мяса, а вокруг нее прыгала шелудивая собака, сверкая проплешинами.

Я присел на грязную скамейку возле ворот и стал озираться. В некоторых местах приземистая охряная стена, как ветхая труженица, опасно накренялась вперед, так что, привстав, я мог бы дотянуться до ее верхнего края.

Недолго думая, я подкатил к краю стены жестяную цистерну, стоявшую рядом с поломанной стремянкой. Подпрыгнул и ухватился руками за верх стены и тут же с криком свалился в грязь. Из порезанных пальцев хлестала кровь.

Чертыхаясь, я вытащил носовой платок и с трудом перевязал руку.

Задумавшись, зашагал по деревянному настилу назад к административному корпусу и почти не удивился, найдя дверь бухгалтерии запертой, но на всякий случай решил проверить женский туалет.

Переключатель не работал. Минуты две-три глаза привыкали к темноте. Туалет был пуст. Я сделал несколько шагов по кафелю и вдруг увидел в стене тонкий, как жгут, светлый контур. За одним из расколотых унитазов оказалась дверь. Ручки не было.

Я подобрал осколок унитаза и просунул под дверь. Немного повозившись, вытянул дверь на себя и оказался на «мостике дружбы» – насаженном на вилку арматуры продолжении административного корпуса. Он вел к небольшой постройке из белого кирпича.

Я бросился вперед, сбежал по лестнице и ворвался в помещение, заставленное скуластыми раскаленными котлами. Под потолком в жестяном абажуре болталась лампочка, одинокая, как гостья из облака Оорта. Табличка со съемными буквами информировала: «В котельной не было травм с__числа___месяца».

За спиной послышалось старческое кряхтение и шум многих ног. Я бросился к следующей двери и оказался в раздевалке. На переносных вешалках висели грязные халаты, поникшие и обездоленные, как туши на скотобойне. Нестерпимо пахло солидолом и машинным маслом. Пометавшись в поисках места, чтобы спрятаться, я бросился к куче старых телогреек и зарылся с головой.

* * *

В раздевалку вошли трое котельщиков. Первый, дымящий черепаховой трубкой, был высокого роста, с шелушащейся угреватой кожей. Второй – толстый, в тельняшке, с мощной шевелюрой, похожей на лимб у циркуля. Третий – худой, как скелет, с высокими залысинами и с газовым ключом под мышкой.

Они выключили верхний свет и зажгли какой-то напольный фонарь. Разложили на полу самогон, хлеб и овощи.

Оценив ситуацию, я уже хотел вылезти из-под телогреек, но упустил время, а потом было уже стыдно и странно. Я порядком устал за день, и было лень объяснять подвыпившим людям, как я здесь оказался.

Толстого в тельняшке звали Тюлень, он долго вытирал испачканные мазутом руки куском ветоши.

Владельца черепаховой трубки звали Фил, он постоянно усмехался, обнажив искрошенные зубы.

Скелетообразного они называли Люэс, он мне показался самым безобидным.

Пили они неторопливо и немногословно, как люди, наговорившиеся за долгие годы. Пьяные речи их были однообразными и скучными и сводились к вспоминанию разнообразных несчастных случаев на производстве. Впрочем, возможно, эти истории мне показались бы и забавными, если бы я мог вышелушить их юмористическое зерно из мата и непонятного мне технического жаргона.