Непокорная невеста

– Полпенни, – предположил Уинтерборн.

– Именно. Но эта бумажка в полпенни стоит пять фунтов, потому что мы все договорились притворяться, что так оно и есть. А теперь вернемся к браку…

– Yr Duw[1 - Господи (валл.).], – пробормотал Уинтерборн, поняв, к чему ведет Северин.

– Брак – это экономическое соглашение, – продолжил Том. – Могут ли люди жениться без любви? Конечно. Способны ли произвести без нее потомство? Очевидно. Но мы притворяемся, что верим в эту мифическую, зыбкую субстанцию, которую никто не может ни услышать, ни увидеть, ни потрогать, хотя истина заключается в том, что любовь – это всего-навсего искусственная ценность, которую мы приписываем отношениям.

– А как же дети? – возразил Уинтерборн. – Разве для них любовь тоже искусственная ценность?

Том засунул пятифунтовую банкноту обратно в карман и ответил:

– То, что дети считают любовью, на самом деле инстинкт выживания. Такой способ побудить родителей заботиться о них до тех пор, пока они не смогут делать это сами.

Уинтерборна ошеломило такое умозаключение.

– Боже милостивый, Том! – он положил кусочек краба в рот и принялся тщательно пережевывать, обдумывая ответ. Наконец, проговорил: – Любовь реальна. Если ты когда-нибудь испытаешь ее…

– Знаю-знаю, – раздраженно перебил его Том. – Всякий раз, когда я завожу подобные разговоры, все мне твердят одно и то же. Но даже если бы любовь существовала, какая мне от нее выгода? Она основная причина иррациональных решений, нередко даже смерти. Я чувствую себя гораздо счастливее без любви.

– В самом деле? – усомнился Уинтерборн, но замолчал, поскольку к их столику подошла официантка с кувшином эля.

После того как она наполнила их кружки и ушла, Риз сказал:

– Моя мать говаривала: «Несчастен тот, кто жаждет завоевать мир, несчастен тот, кто его завоевал». Я знал, что она ошибается: как может человек, завоевавший весь мир, не быть счастливым? Но, разбогатев, я наконец понял, что она имела в виду: то, что сначала помогает нам вскарабкаться на вершину, потом мешает получать удовольствие от успеха.

Том хотел было возразить, что ему удается радоваться жизни, но Уинтерборн, будь он неладен, абсолютно прав: хандра одолевала его уже несколько месяцев. Проклятье! Неужели ему суждено так маяться до конца дней?

– Тогда мое дело труба, – мрачно изрек Северин. – Мне нужны доказательства, слепая вера не для меня.

– Я не раз убеждался, что чрезмерный рационализм мешает тебе принять правильное решение. Но если бы тебе удалось выбраться из этого лабиринта сознания хоть на некоторое время, чтобы понять, чего ты хочешь – не то, что возымел намерение хотеть, а то, что подсказывает чутье, – тогда, возможно, ты бы обнаружил, к чему взывает твоя душа.

– У меня нет души, ее вообще не существует.

– Тогда что, скажи на милость, заставляет мозг работать, а сердце биться? – раздражаясь, спросил Уинтерборн.

– Электрические импульсы. Итальянский ученый Гальвани доказал это сто лет назад, используя лягушку в качестве наглядного примера.

– Я не могу говорить за лягушку, – твердо сказал Уинтерборн, – но у человека душа есть. И мой тебе совет: обрати на нее наконец внимание.

После обеда Северин направился в свою контору на Ганновер-стрит. Был ветреный холодный осенний день – «фланелевый», как охарактеризовал его Уинтерборн. Резкие и внезапные порывы ветра постоянно меняли направление, по улице разметало потерянные перчатки, окурки сигар, газеты и тряпье, сорванное с бельевых веревок.

Том остановился перед зданием, в котором располагались головные конторы пяти его компаний. Неподалеку юный беспризорник усердно собирал окурки сигар в сточной канаве, чтобы позже извлечь из них табак и потом использовать для изготовления дешевых, по два пенса за штуку, сигар.

Внушительный парадный вход высотой двадцать футов был увенчан массивной фронтонной аркой. Первые пять этажей были облицованы белым известняком, а два верхних – красным кирпичом и затейливой белокаменной резьбой. Световой колодец в вестибюле протянулся от пола к застекленному окну в потолке, а внутри помещения располагалась широкая лестница.

В этом месте все свидетельствовало о том, что деловые люди приходят сюда работать и решать важные вопросы. Когда Том приближался к зданию, его охватывало чувство несказанного удовлетворения, но сегодня ничего не вызывало у него радости.

Впрочем, он испытал прежнее удовлетворение от достижения желаемой цели (ну не абсурд ли!), пока ремонтировал котел в Эверсби. Ему вновь довелось поработать руками, вспомнить навыки, полученные много лет назад, когда он был лишь подмастерьем и успех еще только ждал его впереди.

В те годы он был счастлив. Его детские амбиции взрастил и удостоил высокой оценки пожилой наставник Чемберс Пакстон, заменивший ему отца, в котором он так нуждался. Тогда, по молодости, ему казалось, что нет преград, чтобы найти ответы на любые вопросы и решить любую проблему. Даже лишения были Тому на руку: когда не нужно беспокоиться о любви, чести или другой подобной чепухе, можно спокойно зарабатывать большие деньги. Он получал от этого несказанное удовольствие – до поры до времени.

Сейчас же почему-то некоторые лишения стали именно так и ощущаться – как лишения, и ничто иное. Счастье или по крайней мере то, что он под ним понимал, бесследно испарилось.

Ветер кружил и дул со всех сторон. Резкий порыв сорвал с его головы черную шляпу из шерстяного фетра, и она катилась по тротуару, пока ее не подхватил юный охотник за окурками. Сжимая в руках головной убор, он исподлобья взглянул на его хозяина. Оценив расстояние между ними, Северин пришел к выводу, что пускаться в погоню бессмысленно: мальчишка легко ускользнет от него, скрывшись в лабиринте переулков и конюшен позади главной улицы. «Пусть забирает», – решил Том и направился в здание. Если удастся продать шляпу за сумму хотя бы отдаленно сопоставимую с первоначальной ценой, юный бизнесмен заработает небольшое состояние.

Том поднялся в свои апартаменты на пятом этаже, и Кристофер Барнаби, его личный секретарь и помощник, немедленно явился забрать черное шерстяное пальто. Когда он в недоумении огляделся в поисках шляпы, Том резко бросил, направляясь к большому письменному столу с бронзовой столешницей:

– Ветер.

– Пойти поискать, сэр?

– Нет, ее уже и след простыл, – он уселся за стол, заваленный гроссбухами и стопками корреспонденции. – Кофе!

Барнаби тут же умчался с проворством, которое никак не увязывалось с его полноватой фигурой.

Три года назад Том временно взял младшего бухгалтера на место личного секретаря и помощника, пока не найдется подходящая кандидатура на эту должность. Вообще-то ему бы и в голову не пришло взять кого-то вроде вечно взъерошенного и встревоженного Барнаби с шапкой буйных каштановых кудрей, которые вечно плясали и разлетались во все стороны на его голове. Даже после того, как Том послал Барнаби к личному портному на Сэвил-роу и оплатил счет за несколько элегантных рубашек, три шелковых галстука и два сшитых на заказ костюма – один из шерсти, другой из тонкого черного сукна, – молодой человек все равно выглядел так, словно выудил свою одежду из ближайшей бельевой корзины. Внешность личного помощника выставляла в невыгодном свете его работодателя, но Барнаби быстро доказал свою пригодность, продемонстрировав внимание к деталям и исключительную способность расставлять приоритеты, поэтому Тому стало наплевать на его внешний вид.

После того как Барнаби принес кофе с сахаром и сливками, он достал маленькую записную книжку и приготовился записывать указания патрона, но прежде напомнил:

– Сэр, японская делегация подтвердила прибытие через два месяца для закупки экскаваторов и бурового оборудования. Они также хотят проконсультироваться по инженерным вопросам, связанным со строительством железной дороги Накасендо через горные районы.

– Мне понадобятся копии топографических карт и геологических исследований местности, и как можно скорее.

– Да, мистер Северин.

– Кроме того, найми преподавателя японского языка.

Барнаби моргнул:

– Вы имеете в виду переводчика, сэр?

– Нет, преподавателя. Я бы предпочел общаться с представителями японской делегации без посредника.

– Но, сэр, – обескураженно произнес помощник, – вы же не собираетесь выучиться свободно говорить на японском за два месяца?

– Барнаби, не говори глупости.

Помощник смущенно улыбнулся:

– Конечно, сэр, просто ваши слова прозвучали так, будто…

– Мне потребуется от силы месяца полтора, – с его уникальной памятью Тому легко давалось изучение иностранных языков, хотя, положа руку на сердце, произношение оставляло желать лучшего. – Организуй ежедневные занятия начиная с понедельника.

– Да, мистер Северин, – Барнаби быстро делал пометки в своей книжице. – Следующий пункт в моем списке чрезвычайно интересен, сэр. Кембриджский университет вынес решение вручить вам Александрийскую премию за работы в области гидродинамики. Вы первый, кто, не будучи выпускником Кембриджа, ее получит, – лицо секретаря озарила улыбка от уха до уха. – Поздравляю вас, сэр!

Том нахмурился и потер уголки глаз:

– Мне обязательно произносить речь?