Нечестивый

Нечестивый
Лидия Милеш

Валентин Смирнов

От «Нечестивых» нельзя скрыться. Из «Нечестивых» нельзя уйти. «Нечестивым» нельзя стать по одному своему желанию. Это не клуб мотоциклистов-энтузиастов. Это семья проклятых. И в этой семье ненавидят друг друга. Все эти годы Хромой пытался стереть из памяти кровавый развал клуба. Он отгонял от себя мысли о похороненных тайнах и точно знал, кто виноват. Ровно до того момента, пока на его пороге не появился молодой парниша, искренне считающий себя «нечестивым». И прошлое начало оживать… Одно убийство за другим. Старые тайны вырываются наружу. Каждый пункт назначения несет в себе все больше угроз. Но есть одна цель, которая стоит всего этого…

Лидия Милеш, Валентин Смирнов

Нечестивый

1. Наблюдатель

Праведник лежал на сырой земле и сквозь бинокль жадно всматривался в расплывчатые силуэты военных. Жутко клонило в сон. От холода начинало трясти. К концу очередного часа он заставлял себя цепляться уставшим взглядом хоть за что-то мало-мальски интересное, а чтобы совсем не умереть от скуки, принялся считать интервалы, с которыми луч прожектора проходил по разбросанным арочным крышам.

Довольно скоро одно незатейливое развлечение сменилось другим: за сеткой шли двое. Патрульные, если судить по цвету камуфляжа. Глядя на них в безмолвной темноте, Праведник начал прикидывать способности окружающих его бойцов. “Нет, эти точно не фанатики, – вполне справедливо думал он. – В тени отсиживаться не станут, но и на рожон, если начнется заварушка, не полезут – своя шкура дороже. Те, что проходили в прошлый раз, поматерее будут”.

В чем-то он, несомненно, был прав. Патрули проходили каждые четыре минуты. С интервалом в двадцать секунд толстая полоска желтого света вылавливала их из темноты, провожала ровно десять шагов от одного барака до другого и отпускала дальше, заходя на новый круг. За время, что Праведник провел здесь, он насчитал более полусотни таких проходов и каждый раз все было совершенно одинаково.

За сеткой с колючей проволокой можно было отчетливо наблюдать пять армейских палаток, столько же растяжных блоков и около дюжины контейнеров. Самых простых, синих с желтой витиеватой надписью по бокам. В таких же контейнерах развозили товары по продуктовым или доставляли гуманитарную помощь в глухие кварталы его родного города. Праведник и представить не мог, что подобные контейнеры окажутся на богом забытой военной базе в самой глуши. И почему его братьям понадобились именно эти?

Подобных контейнеров по трассе ездят миллионы – бери не хочу, думал он. Останавливаешь фуру, размахивая красной тряпкой, и вот тебе уже и еда, и деньги, и домой есть что принести. Если водитель не дурак, так отделается парой сломанных пальцев и получит свой законный счет от страховой, если нет, так естественный отбор никто не отменял. В любом случае, это намного проще, чем возиться с военными, даже если по военной базе шастает самый обычный патруль. Но приказ есть приказ. Хочешь дальше быть частью семьи, а не валяться в канаве с проломленным черепом – изволь выполнять. И Праведник честно продолжал сидеть в засаде, кляня застывшее время и откуда-то взявшуюся адскую тоску.

Куда ни глянь – одна пустошь. Ближайшее поселение в часе езды от лагеря. На километр ни дерева, ни куста, ни камня. Только сетка впереди, уходящая из одной темноты в другую, и сторожевые вышки с прожекторами. Праведнику начало казаться, что вокруг вымерла вся живность: ничто не ползло, не стрекотало, не пищало, даже ветер не гнул траву там, где прятался единственный наблюдатель.

Неприятное это было место. Дикое. Неживое. Воняло болотом, хотя болота здесь отродясь никто не видел. И чем дольше Праведник наблюдал за лагерем, тем больше ему становилось не по себе. Хотелось как можно быстрее доползти назад до дороги, а затем бегом, прячась в темноте от прожекторов, спуститься по склону, добраться до своего трайка и рвануть в заполненный ослепляющими огнями, резкими запахами и шумными людьми город.

– Не дрейфь, парень, и не такое проходили, – сквозь зубы прошептал он, когда стало совсем зябко. – Пять минут до полуночи. Давайте уже, миленькие, двигайтесь, чтоб вас там черти всех перегрызли. Не будете же вы здесь до рассвета ходить взад-вперед. Ведь не будете же, правда?

Как назло за сеткой ничего не менялось, а время изрядно поджимало.

Праведник сильнее вжался в холодную землю и с остервенением закусил руку, стараясь не заскулить от хлынувшей в самую душу безнадежности.

Еще вчера перспектива полежать пару часов на земле и посмотреть в бинокль воодушевляла, а сегодня ужас начал пробирать до костей, а вместе с ним прибивало чувство, что за ним неусыпно наблюдают. И дело тут было не в прожекторах, которые били по пустынному полю, и даже не в военных, бродивших по периметру. Он чувствовал силу братьев, смотрящих за ним. И она казалась куда более могущественной, чем любой автомат.

Праведник был уверен, "Нечестивые" не потерпят трусости и мерзкого побега. Конечно, он как и многие, испытывал страх перед клубом, но его страх был полон восхищения и благородства. Иногда Праведник думал, что он единственный, кто испытывает подобное чувство и вера в это становилась только сильнее, когда колонна сверкающих мотоциклов проезжала по центральной улице города. В такие моменты он мог видеть десятки людей и прочно засевший в их глазах ужас. Ничтожный такой и мелкий ужас насекомых, который они испытывают перед самой гибелью. Этот никчемный и презренный страх – ни чета его чувствам.

Одно упоминание названия “Нечестивые” заставляло белых воротничков и их пуританских мамочек с визгом скупать самые крепкие замки и засовы. Поговаривали, что несколько лет назад Хмурый Лис смог весьма хорошо подняться, открыв подобную лавку на колесах в небольшом городке прямо во время одного из слетов. Он активно продавал амбарные замки и цепи, которые сам же потом с ловкостью срезал. Довольно быстро идею переняли пижоны в пиджаках и галстуках, но были биты и уехали ни с чем.

Праведник усмехнулся, вспоминая эти рассказы. Правдивые или нет, кто теперь разберет. Главное, что от таких воспоминаний страх немного отступал.

Умом он понимал, что президент Нечестивых понятия не имеет, скулит сейчас под вышками военных один из его кандидатов или бросается на амбразуру в логове противника. Но уверенность, что за все происходящее (известное и неизвестное) он обязательно заплатит, не покидала ни на секунду.

К тому же Праведник не столько боялся смерти, сколько уготованного ему перед этой самой смертью позора. Ведь, по сути, он единственный кому выпал великий шанс стать первым кандидатом до семнадцати. Со своих четырнадцати лет целых два года Праведник спал и видел, как сможет нашить на спину яркий кольт с крыльями (и сразу, как все члены клуба, сделает такую же татуировку под сердцем), снизу будет написано гордое Freedom, а верх жилета украсит огромная надпись UnHoly. А для этого всего-то и надо сообщить, когда будет выезжать колонна, узнать количество сопровождения и в какой из машин лежит нужный груз. Плевое дело одной ночи. По крайней мере, так казалось…

– Бери что хочешь, – как мантру зашептал он девиз нечестивых. – Бери что хочешь, несмотря на последствия.

Словно услышав его скромную молитву, гребень широкой дороги осветился.

Сначала едва заметно. И Праведник не мог сказать точно, это машина едет в сторону лагеря или кто-то из местных решил ночью прокатиться в город. Но через минуту полный восторг прошелся по всему его телу, заставив кулаки сжаться – по насыпной дороге ехало сразу три тягача.

Он повернул голову туда, где под светом прожекторов забегали военные. Не меньше двух десятков человек рванули к ангарам. Еще столько же под лязганье автоматов – к контейнерам.

– Началось!

Из растяжных блоков один за другим начали выносить тяжелые ящики. Некоторые из них были покрыты копотью, другие – совсем новенькие – поблескивали современными замками. К своему стыду, Праведник не мог точно определить груз, который нужен президенту. Даже больше: он весьма смутно понимал, что внутри. Был бы здесь Хромой или Беркут они бы по одному только весу сказали, что в ящиках, в этом Праведник не сомневался. Ему же самому еще никогда в жизни не приходилось иметь дела с военными контейнерами, да что там говорить, самое отчаянное, на что решилась его дворовая банда – это обчистить продуктовый склад после завоза товара, да и то без особого успеха.

Часть склада, куда вел едва заметный лаз, была до потолка забита консервированными ананасами – настоящее проклятье, если вы не увидите никакой другой еды следующие несколько недель. На четвертый день Праведник смотреть на них не мог. Он спал на ананасах, стрелял в ананасы, бросался жестяными банками в прохожих и даже гадил, как ему казалось, со стойким амбре гавайских проституток. После этого в ананасах он разбирался как сомелье в сортах винограда, а вот с оружием у него никак не получалось.

Грохот подвески раздался совсем рядом, заставив оглянуться. На миг Праведнику показалось, что фары высветят его на длинном пустынном поле. И действительно, свет прошел совсем рядом, всего немного не достав до камуфляжа, но стал быстро удаляться, освещая ворота военной базы.

Как только последняя машина въехала на территорию, свет прожекторов остановил свое скольжение, а перед воротами встали двое молодых бойцов. Лет по двадцать, не больше. Праведник мог поклясться, что при желании расправится с ними за считанные минуты. Он усмехнулся, чувствуя, насколько ничтожно наивны все те, кого отделяет от настоящего мира тонкий забор и несколько пар сторожевых вышек. С этими мыслями открылось второе дыхание и, чувствуя минутное превосходство, он направил бинокль в сторону армейских палаток.

Не четко, но на базе слышалось, как кто-то перекрикивался и, если потрудиться, даже можно было различить отдельные слова. Ничего важного, конечно, обычная ругань. Видимо, кричали на кого-то из молодых, кто крупно облажался. Тут же появился один из главных (Праведнику он сразу напомнил борова с трясущимся двойным подбородком), он явно был недоволен и в спешке затягивался сигаретой. Почти сразу к нему подбежал маленького роста хлюпенький человечек в штатском. Он отчаянно размахивал руками, что-то говорил, обходил борова то с одной стороны, то с другой. В конце концов он озабоченно открыл черную папку и дважды ткнул туда пальцем. Третий раз не получилось – его опередил боров, потушив свою сигарету прямо о бумаги.

Увиденное казалось забавным, но смех смехом, а времени почти не оставалось. Совсем скоро начнет светать, а с рассветом Праведник уже не сможет уйти незамеченным. Беда, что за это время военные удосужились подготовить только два тягача из трех. Бросив недовольный взгляд в сторону третьего, Праведник посмотрел на стрелку циферблата. Нет, не успеет. Даже если останется всего на десять минут, все равно не успеет. И ноги немеют от ночного холода, а руки вообще потеряли чувствительность, словно ему пересадили их от какого-то ненужного манекена.

Последний пустой контейнер так и продолжал стоять открытым возле одной из длинных палаток в центре. Той самой, которую всю ночь охраняли с особым остервенением, практически не высвечивая. Теперь же сквозь ее брезентовые окна было видно пять или семь силуэтов. Праведник подкрутил кольцо фокусировки и, исключительно на автомате, прищурился.

– Да что у вас там? Выносите же, – с нетерпением зашипел он.

Внутри палатки началось движение. Хотя это движение казалось теперь Праведнику еще большим издевательством. То ли под весом груза, то ли от ночной усталости, люди передвигались со скоростью сонной улитки, ползущей вверх по отвесному склону. Сразу за ними и также размеренно в тусклом свете отметились еще несколько силуэтов. Двое были в форме и не представляли особого интереса, а вот третий заставил Праведника присмотреться.

По тени мало что можно было понять. Только одно Праведник отметил точно: в палатке была женщина совершенно не похожая ни на кого с этой базы. Она не носила форму. Прическа ее напоминала шляпу или тюрбан. Сама она отличалась пышным телом, немного сутулилась и ковыляла, опираясь на изогнутую во все стороны палку. Праведник видел только тень и в этой тени казалось, что женщина опирается на извивающуюся змею, которая вот-вот набросится на свою хозяйку.

То ли от температуры запотели стекла или от перенапряжения глаза начали подводить, но палатку заволокло дымом.

– Не спать, – подбодрил себя Праведник и всего на несколько секунд убрал бинокль.

Помогло. Дым в глазах исчез. Силуэт женщины остановился.

Праведник готов был поклясться, что она повернула голову и сквозь толстый слой ткани посмотрела прямо туда, где находился он. От неожиданности он откинул бинокль и тяжело задышал.

– Раз, два, три, четыре, из леса звери выходили, в каждого стреляли, но не все умирали, – сам не понимая для чего начал нашептывать, еле ворочая языком в пересохшем рту, но сразу остановился, когда военные вынесли тяжелый ящик, перевязанный цепями. Ничего похожего и близко не было ни в одном из заполненных контейнеров.

Ящик с грохотом опустили на землю.

Праведник замер, опасаясь дышать.

Зазвенели цепи. Настолько сильно, что их звон был слышен далеко в поле. И звук этот походил на грохот ржавого ведра, которое, неустанно раскачивая, опускают в старый бездонный колодец.

Разум еще не осознал, зато древние животные инстинкты взяли верх. По спине пробежал легкий холодок, внутри все закричало «беги!». Он мог поклясться, что в ту самую секунду, когда лязгнули цепи, произошло что-то очень плохое. Оно витало в воздухе. Неумолимо надвигалось. Сначала непонятное. Мрачное. Тихое. Постепенно оно приобретало собственное звучание. В абсолютном безмолвии этой ночи оно походило на легкое потрескивание, едва заметно переходящее в монотонное нарастающее гудение воздуха вокруг.

Праведник вскочил на ноги и что было сил побежал в сторону дороги. Пусть видят. Пусть стреляют. Смерть в этот момент казалась детской игрой в сравнении с тем, что станет с любым, кто попадется на пути этой волны. Мотор взревел диким зверем. И, сорвавшись с цепи, трехколесный кастом рванул в сторону города.

2. На перекрестке

19 лет спустя

– Эй, мать твою! Налей сюда! – охрипшим голосом прокричал Хромой и немного подвинул пивную кружку. – Сюда, я сказал!