– Услышал бы, Бэлла, потому что все люди одинаково равны перед ним – и мусульмане, и христиане, и семиты…
– А-а! – протянула она как-то загадочно, странно взглянув на меня, и быстро вышла из сакли.
Я занялась больным и не заметила, как заря исчезла и золотое солнце встало над аулом.
– Благословение Аллаха над домом Хаджи-Магомета! – произнес мулла, неожиданно появляясь на пороге. За ним стояли вчерашние гости Хаджи во главе с беком-наибом.
– Ты пришел вовремя, ага, – обратилась я к нему радостно. – Израил жив, волею Бога!
Он зорко посмотрел на меня своими проницательными глазками, потом перевел взгляд на мирно спавшего Израила и произнес сурово:
– Темный дух помог тебе, девушка… Сам шайтан вмешался в дело… Шайтан помог тебе вылечить бека… Лучше бы он умер, чем быть оскверненным помощью шайтана!
Его слова задели меня за живое.
– Слушай, мулла, – едва владея собой от волнения, произнесла я, – Бог поразил твою душу безумием, если ты веришь в силу шайтана! Бек Израил жив милостью Божией… Слышишь, ты, ага, его спас Сам Господь, и никто больше!
Мулла ничего не ответил, только его узенькие глазки зажглись злыми огоньками. Он, казалось, ненавидел меня всеми силами души за то, что вера в него фанатиков-татар, убежденных в его пророчестве, была мною поколеблена.
И не только один мулла был недоволен, казалось, спасением бека. Все, кроме разве наиба, любившего по-своему сына, враждебно и неприязненно поглядывали на меня. Они привыкли верить мулле беспрекословно, и его неудачное пророчество неприятно поразило их. Меня они считали виновницей этого.
Когда в тот же вечер я вышла из сакли подышать чистым воздухом, я услышала бесцеремонный говор за собой. Старые татарки указывали на меня пальцами и что-то кричали на непонятном для меня наречии.
– Что они говорят, Хаджи-Магомет? – спросила я моего хозяина, сопровождавшего меня по улице аула.
– Они говорят, госпожа, что ты колдунья и знаешься с шайтаном, – отвечал тот.
– Глупые женщины, – пожав плечами, произнесла я, – отчего же они так враждебно относятся ко мне?
– Они боятся, госпожа, чтобы ты не привлекла гнев шайтана на их кровли! И потом, ты уруска… Они ненавидят русских, как врагов, с тех пор, как урусы смирили восстание в нашем ауле. Но не беспокойся, госпожа, ты под защитой Хаджи-Магомета. И никто не посмеет тронуть тебя.
Я вернулась в саклю к постели Израила, который мирно спал сном выздоравливающего, и увидела там Бэллу. Лицо ее сияло, на губах играла улыбка.
– Госпожа, – произнесла она каким-то особенным голосом. – Знаешь, где я была сейчас?
– Нет, не знаю, Бэлла!
Тогда она приблизилась ко мне и зашептала мне на ухо:
– Бэлла пошла на утес молиться твоему Христу, благодарить за спасение князя… И теперь хорошо Балле на сердце, госпожа, Бэлла теперь ничего не боится… Твой Спаситель Христос отогнал черного ангела смерти от ложа Израила, и Бэлла хочет быть Его служанкой, его рабой, как и сестра Марием.
– Что ты говоришь, Бэлла! – вскричала я вне себя от волнения. – Ты…
– Тише, госпожа, не погуби Бэллу, – остановила она меня в испуге, – услышит отец – беда будет. Молчи и слушай: Бэлла хочет быть христианкой-уруской, как и сестра Марием… И Израил тоже… Мы давно думаем о том… С тех пор думали, как наиб и мулла захотели разлучить нас… Здесь в ауле и в поместье наиба нам трудно было… очень трудно… А все за то, что Аллах не дал нам детей… Бэлла не раз говорила Израилу: «Мой повелитель, хочешь взять другую жену?.. Бэлла на все пойдет, лишь тебе не было бы горя»… А он, знаешь, госпожа, что отвечал мой Израил? Он отвечал, что скорее солнце упадет в бездну и гора обрушится на аул Бестуди, чем он возьмет себе другую жену… И знаешь, что мы решили, когда бек-наиб и мулла сказали, что силой разлучат нас?.. Мы решили тогда же бежать в Мцхет и просить приюта у брата Георгия… Брат Георгий любит Бэллу и Израила, как сестру и брата, и поможет нам… Но магометанам не дело жить между урусами… Надо стать урусами, как и они… Бэлла долго не решалась, госпожа, на это, но когда черный ангел смерти подошел близко-близко к ложу Израила, Бэлла сказала себе: если Израил уйдет в селения Аллаха, Бэлла бросится в бездну, если же темный ангел не поразит его мечом, то Бэлла станет христианкой… И Бэлла долго-долго, много молилась твоему Христу, госпожа…
– А Израил?.. Согласен ли он будет променять свою веру на новую, Бэлла? Ведь христианская женщина не может быть женой мусульманина. Значит, и ему придется креститься? – сказала я.
– О госпожа, – с гордостью произнесла татарка, – ты не знаешь Израила! Он смотрит на все глазами Бэллы, слышит ее ушами, говорит ее языком… За это джигиты не любят бека и дразнят его, что он слуга у своей жены… Правда, Израил мягок и кроток сердцем, как горная голубка, и любит меня больше всего… Законы отцов ему тягостны, госпожа, и он уйдет из аула с легким сердцем, потому что не дело жить оленю между шакалами.
– И ты не пожалеешь твоих родных гор, Бэлла? Твоего отца? – спросила я ее с участием.
– О госпожа, не говори так… Бэлла родилась горянкой и умрет ею… Бэлла много прольет слез, пока не привыкнет к долинам Грузии… Но Бог христиан поможет Бэлле…
Она сказала это убежденно, с твердой верой в свою новую святыню, потом она приложила палец к губам и зашептала, со страхом оглядываясь по сторонам:
– Слушай, госпожа… пройдет еще ночь… еще ночь и еще ночь… Израил встанет с ложа… потому что Христос поможет ему… Тогда придет снова мулла и увезет его в дом свой… и даст ему новую жену, свою внучку Эйше! А бедняжка Бэлла будет плакать, горько плакать в отцовской сакле… Но не будет так! – грозно вскричала она, и глаза ее заметали молнии. – Не будет, потому что Бэлла и Израил и ты, госпожа, мы убежим все вместе из аула…
– Как, Бэлла, а больной? – указала я глазами на спавшего Израила. – Будет ли твой князь в состоянии сесть на коня?
– О госпожа, мы соберем все силы, чтобы помочь ему… – произнесла она голосом, полным надежды, – только бы отец не узнал… Он не простит своей Бэллы, как долго не прощал Марием.
– Успокойся, Бэлла, никто ничего не узнает… Только достаточно ли твердо решила ты покинуть навеки старого отца и родной аул? – спросила я серьезно.
– Слушай, госпожа! – произнесла она торжественно и строго. – Аллах сказал: муж да будет повелителем и господином жены своей. Мой господин – Израил, и я должна жить для него одного, с тех пор как Аллах отдал меня ему в жены… Отец любит меня и будет скучать обо мне, но ему станет гораздо легче, когда он увидит Бэллу счастливой на чужой стороне, нежели одинокой и печальной в родном ауле.
– Ты хорошо обдумала все, Бэлла, но одно упустила из виду: если тебя настигнут, что будет с вами? – напомнила я ей.
Она вздрогнула всем телом, но не от моих слов, нет. Ее глаза устремились к двери, и вдруг, вся побелев, как белая стена ее сакли, она зашептала, в страхе указывая вперед дрожащей рукой:
– Ради Аллаха, тише, госпожа! Там – Эйше!
Я быстро взглянула в указанном ею направлении и увидела два черных сверкающих глаза в просвете между стеной сакли и ковром, служившим ей дверью.
– Это Эйше, внучка муллы, которую прочат в жены Израилу… Храни нас Аллах, если она подслушала хоть малость из того, что говорила Бэлла.
Я быстро подошла к двери и отдернула тяжелую ткань ковра. Кто-то отпрянул от стены, и я увидела полную, высокую фигуру девушки-лезгинки, удалявшуюся чуть не бегом от нашей сакли вдоль улицы аула.
– Она ничего не могла слышать, успокойся, Бэлла, – произнесла я убежденно, – мы говорили слишком тихо, да и потом едва ли она понимает по-русски.
– О, храни, Аллах, от этого несчастья! – вскричала она в волнении. – Эйше все подслушивает и передает своему деду мулле! Она хитра и пронырлива, как змея, и зла, как горная волчица, – эта Эйше! Ей хочется быть женой Израила, потому что он сын одного из богатых беков нашей страны! О, знала бы госпожа, как Бэлла ее ненавидит, как Бэлла призывает на голову Эйше всякие злейшие несчастья и проклятья!
– Не говори так, Бэлла! – произнесла я с укором. – Пусть Эйше враг твой, но закон Иисуса учит прощать своим врагам!
– О добрая госпожа! – вскрикнула пылко Бэлла. – Я боюсь, что никогда не буду доброй христианкой, какой была моя тихая, кроткая сестра Марием, потому что не умеет прощать врагам бедная Бэлла!..
ГЛАВА XV
Бегство
Бэлла сказала правду. Через три дня, когда Израил сидел уже, обложенный подушками, на своей низкой тахте, в саклю вошел мулла в сопровождении Хаджи-Магомета и старого наиба.
– Сын мой, – сказал важно наиб, – мы пришли спросить тебя в последний раз, хочешь ли ты взять Эйше в жены?
Они говорили по-лезгински, но Бэлла, забившаяся в темный угол сакли, передала мне потом весь разговор ее мужа с отцом и муллой.
– Я слишком еще слаб, отец, – тихо отвечал Израил, – чтобы говорить с тобой, отложи твое дело до следующего раза!
– Не отнекивайся немощью, Израил! Только женщины и дети предаются болезням, – сурово отвечал ему старый наиб. – Ты джигит, а джигит должен быть выносливым и сильным, несмотря на недуг. Ты знаешь мое желание, мой сын: ты войдешь в мое поместье не иначе, как за руку с новой женой, Эйше!