Паж цесаревны

– Да, не близко, мальчуган. Но чтобы увериться в верности и преданности своих друзей, можно пройти вдвое большее расстояние.

– Так точно, господин капрал! – произнес черноглазый барабанщик.

Дождь, мокрый снег и ветер слепили путникам глаза, но они бодро шли, с усилием вытаскивая ноги из жидкой грязи. Миновав ряд мертвенно-тихих и таинственно-темных улиц, они вступили в Рабочую Слободу. Здесь уже не было ни высоких зданий, ни роскошных хоромин сановников. Маленькие избенки бедных тружеников, выписанных сюда со всех уголков Европы еще могучим Петром, попадались теперь на каждом шагу юным солдатикам. Вот и ярко освещенная изба блеснула им в глаза своими светлыми окнами.

– Здесь! – произнес радостно капрал.

– Здесь! – эхом откликнулся ему барабанщик.

И оба, быстро взбежав по ступеням крыльца, стали кулаками стучать в дверь что было мочи. Пригожая, полная женщина открыла им дверь.

– «Жизнь за цесаревну!» – произнес твердым голосом юный барабанщик и, смело взглянув в самые глаза женщины, спросил:

– Друзья уже собрались?

– Пожалуйте, господа! – произнесла женщина и повела их в сени. Здесь она быстро приблизилась к какой-то двери и ударила в нее рукой три раза.

– Войдите во имя чести, храбрости и отваги! – послышался за дверью громкий голос.

Юный барабанщик первый кинулся к двери, распахнул ее, и оба друга очутились в большой просторной комнате, где вокруг длинного стола сидело около тридцати гвардейцев-гренадеров.

– Здорово, братцы! – весело приветствовали юношей несколько голосов.

Свет фонаря, поставленного в углу, на полу, слабо освещал лица собравшихся. Но, тем не менее, по всему было видно, что молодцы были подобраны один к одному и дышали мощью, силой и готовностью постоять за себя.

Молодые солдатики поклонились всему собранию и скромно уселись в конце стола. Беседа, прерванная было их появлением, снова возобновилась. В другом конце длинного стола поднялся мужчина крупный, плотный, широкоплечий, с энергичным лицом и большими черными глазами.

– Братцы! – произнес он громким, зычным голосом, – во имя цесаревны, прошу слова…

– Пусть говорит! Пусть говорит! – послышались со всех сторон сильные голоса.

– Говори, брат! Ты старше нас всех и слово за тобою! – произнес один из сидевших за столом.

– Говори, говори! Пусть говорит! – загудело снова со всех сторон.

– Государи мои! – откашлявшись, начал молодец-гренадер с черными, сверкающими отвагой, глазами. – Прошло уже три с лишком месяца, как шведы подошли к русским границам. И что же? Левенгаупт взял Вильманстранд, шведы разбиты, Ласси и Рейт одерживают мелкие победы. Воззвание к русским, в котором говорится о том, что шведы заключат мир, лишь только цесаревна водворится на престол, не имеет силы… Брауншвейгские торжествуют. Принцесса Анна, с помощью своих приверженцев, не сегодня-завтра, оденет на голову русскую корону. В городе слышно, что цесаревну хотят насильно выдать замуж за брата принца Антона, Людовика, а если она будет противиться, грозят ей монастырем… Петрова дочка, русская цесаревна, ласковая матушка наша, должна схоронить свою красоту в недрах монастырской кельи!.. А нас, братцы, отошлют в Выборг, всю гвардию, чтобы никто из нас не мог помешать правительнице…

– Не пойдем! Не пойдем в Выборг, братцы! Останемся здесь! Постоим за матушку нашу! – раздались взволнованные голоса.

– Да, да, постоим за лебедку нашу! За ласковую, любящую свой народ цесаревну! – вторили другие.

– Не позволим отсылать нас, братцы! Ишь что выдумали Брауншвейгские! Сплавить хотят нас из столицы, а в это время… Нет, не позволим совершить неправое дело! Валим, братцы, на утро к государыне цесаревне-матушке: так мол и так, родная, мочи нет видеть твое посрамление, ослобони, разреши, дай постоять за тебя, красное солнышко наше…

– Да, да! К ней, цесаревне! Гуртом! Просить, умолять ее принять корону русскую! – зашумело, загудело три десятка мощных голосов.

И вдруг звонкий, сочный, бархатистый голос покрыл все остальное:

– А присяга? Вы забыли присягу, данную государю-императору Ивану Антоновичу, братцы!

Это сказал молоденький капрал, сидевший до сих пор тихо и спокойно на конце стола.

Все головы повернулись к нему. Все глаза впились в дерзкого, осмелившегося идти против других.

Черноглазый молодец-гренадер вскинул на юношу свои сверкающие глаза.

– Мы присягали Ивану, это верно ты сказал, молодчик; но Иван Антонович – незаконный наследник престола. Не он должен царствовать, а цесаревна Елизавета, и присяга малютке-императору была исторгнута у нас силой. Да к тому же не он, а его родители будут владеть престолом и немцы, снова немцы окружат их со всех сторон.

– Но цесаревна Елизавета – слабая женщина. Что можно ожидать от женского царствования? – снова заговорил молоденький капрал.

– Она дочь Петрова… Она цесаревна русская! – горячо подхватил противник. – Иль ты не видел ее, молодчик?.. Вид у нее царицы… Глаза – синие, так и блещут умом… Поступь осанистая, царская… Одно слово – императрица! А кротость ее? А ласка ко всему русскому? А доброта? Кому же, как не ей, быть на престоле!

– А я слыхал, что она согласна выйти замуж за принца Вольфенбютельского! – снова произнес молодой капрал, – и что за нею дает правительница Курляндию, Эстонию и Семигалию…

– Царевна Елизавета замуж?! Да опомнись ты, малец! – послышались со всех сторон грубые голоса… – Цесаревна одного жениха имеет – Россию! Со своей родиной обручилась цесаревна на жизнь и на смерть. Никогда она не пойдет замуж. Слишком любит она свое отечество, чтобы покинуть его… Да и не оставит нас цесаревна!

– Не оставит! Не оставит! – загудели голоса.

Но молоденький капрал не унимался. Он быстро вскочил со своего места, вспрыгнул на скамью и заговорил громким, взволнованным голосом:

– Все это один разговор, братцы! Послезавтра все одно все вы должны будете покинуть Петербург и отправиться в Выборг, как будто на шведа, а в это время принцесса Анна провозгласит себя императрицей, и никто и слова не посмеет сказать…

– Врешь! Этому не быть! Понимаешь, не быть! – сердито закричал, ударяя кулаками по столу, черноглазый оратор, вытягиваясь перед молоденьким капралом во весь свой богатырский рост. – Да ты что, стоишь за Анну, что ли? – вдруг грозно наступил он на юношу.

– И впрямь, он точно стоит за правительницу! – послышались голоса. – Обманно проник сюда, значит… Шпион он, верно… Пронюхали, знать, Брауншвейгские и подослали к нам шпионов, братцы, – послышался сдержанный шепот то здесь, то там.

– Шпионы, шпионы и есть! – подхватили несколько голосов.

Юный барабанщик схватил за руку капрала.

– Идем! – шепнул он ему чуть слышно. – Здесь нам оставаться не безопасно!.. Идем, идем скорее!

Вокруг были суровые, угрожающие лица. Сверкающие взоры горели гневом. Руки сжимались в кулаки.

– Смерть шпионам! Их подослали Брауншвейгские! – еще раз зычно выкрикнул богатырь-гренадер.

Пользуясь замешательством и суматохой, которые вызвал этот возглас, юный капрал быстро кинулся к двери; за ним последовал тотчас же барабанщик. Оба они юркнули в сени, оттуда на крыльцо и в три прыжка очутились на улице. Но черноглазый гренадер заметил их исчезновение и пустился вдогонку.

– Нет, брат, шалишь, не уйдешь так легко из наших рук! – вскрикнул он, одною рукою хватая капрала за плечо, другою обнажая свою саблю.

– Остановись, безумец! – прозвучал испуганный голос барабанщика. – Перед тобою цесаревна Елизавета!

И юный барабанщик повис на поднятой уже кверху руке гренадера.

Тот вскрикнул, подался вперед, заглянул в лицо капрала и тяжело рухнул на колени, бросая саблю.

Во время схватки у капрала упала шляпа с головы и при свете выплывшего из-за туч месяца черноглазый богатырь мог увидеть знакомые, прекрасные синие глаза и золотистые локоны той, во имя которой он только что хотел нанести мнимому шпиону смертельный удар.

– Матушка! Ваше Высочество! Казнить меня мало! – вскричал гренадер, кланяясь в ноги мнимому капралу. – Как мог я не узнать сразу Вашего Высочества! Как осмелился поднять руку на вас!..