На всю жизнь

– Благодарю вас. Хорошо.

За ужином мы сидим рядом и оба молчим. Если бы не Тима, можно было бы умереть со скуки. Милый мальчик старается вовсю, развлекая меня. Но на Чермилова он поглядывает сурово. Да и все здесь как-то точно сторонятся «лесного царька».

– Мрачная личность, – шепчет мне Тима.

Но мне почему-то жаль Бориса Львовича. Не может же без причины быть одиноким и грустным такой еще молодой человек. И когда «Солнышко», прощаясь с офицерами, приглашает их заглядывать к нам, я шепотом напоминаю ему о Чермилове.

И его приглашают тоже.

* * *

Теперь каждое воскресенье у нас «журфиксы». Полгорода собирается в нашей гостиной. Старшие играют в карты, в шахматы; «Солнышко» – ярый шахматист и предпочитает игру в шахматы всем другим развлечениям.

У нас бывают офицеры: Невзянский, Тима Зубов, Линский и Чермилов; бывают знакомые барышни – мои сверстницы и их братья.

Молодежь устраивает шумные игры, поет хором, читает «кружком» новую повесть или танцует под фортепиано.

Душою общества всегда является Дина Раздольцева. Она еще подросток и не выезжает на настоящие вечера, но к нам ее отпускают в сопровождении фрейлейн Вульф.

Дина всегда вносит с собою какую-нибудь новость. Научить наших ребятишек какой-нибудь шалости: подсыпать в чай немке табаку, раздразнить яростного козла Сеньку на кухне – вот ее обычные проказы. Дети от нее в восторге. С ее появлением начинается суета. Я, Вольдемар Медведев с его младшей сестричкой Соней, веселая Маша Ягуби и Тима Зубов присоединяемся к скачущей Дине. Оба мои братишки не отстают от нас. В сущности, мы, взрослые, такие же дети, и с не меньшим удовольствием играем в жмурки, визжим и беснуемся.

Татя всегда корректна и в меру оживлена в такие минуты. Сдержанными и как будто негодующими кажутся три сестрички Петровы.

– А вы, m-lle, очень подходите к Дине, – язвит старшая.

– О, вы так схожи натурами, – вторит средняя.

– Вы не перейдете на «ты»? – невинно выпевает младшая.

– Присоединяйтесь к нам! – кричу я им.

– Как это можно! Мы не маленькие, чтобы беситься.

– Старые девы! – говорит Дина и презрительно оттопыривает губы.

– Ну их! Не зовите их, Лидок. Без них веселее, – решает она.

Но я, отлично помня слова мамы-Нэлли держать себя равно любезной хозяйкой и с симпатичными, и с несимпатичными мне людьми, присаживаюсь к сестричкам и завожу с ними разговор на «высокие» темы.

А из угла комнаты на меня устремляется пара настойчивых черных глаз, упорных, угрюмых и суровых.

Борис Львович Чермилов целые вечера просиживает молча в нашей гостиной, перебирая альбомы и односложно отвечая на предлагаемые ему вопросы. Нам редко приходится переброситься с ним двумя-тремя словами, но его глаза всюду. И этот упорный взгляд невольно будит во мне сочувствие и жалость.

«Бедный юноша! Какое горе таится у него на сердце под расшитым галуном гвардейским мундиром?» – думаю я.

– Monsieur Тима, он всегда был таким? – обращаюсь я к своему новому приятелю, зачинщику всяческих шалостей и проказ.

– Вы про тень отца Гамлета? Что и говорить, мрачная личность, – отвечает он и машет рукою.

– О, какой он таинственный и необыкновенный! – восторгаются три сестрички.

– Ого! – хохочет Вольдемар. – А по-моему, козел Сенька много таинственнее. Уж этот-то не говорит ни слова.

– Перестаньте, – сержусь я. – У Чермилова какое-то горе, а над горем смеяться грешно и стыдно.

– Ну, уж и горе! Сомнительно что-то. Да он и в колыбели был таким.

– А вы его знали в колыбели? – подскакивает Дина.

– Батюшки, испугался! Караул!

И Володя Медведев со смехом лезет под диван.

* * *

– Господа! В средних губерниях голод. Крестьяне и их дети едят хлеб с мякиной. И я предлагаю к Рождеству устроить благотворительный базар, вещи же для этого базара делать собственными руками.

И Дина, запушенная снегом, влетает в прихожую в сопровождении своей длинной саксонки.

У нас собралось целое общество: Медведевы, Фрунк, Петровы, Ягуби и офицеры.

Я победоносно оглядываюсь на сестричек.

«Ага, – думаю я, – вот вам и „безманерная Дина!“».

Никакие манеры не заменят отсутствия сердца, а оно у нее чистый брильянт.

– Ай да m-lle Дина! Отличная идея! – подхватывает «Солнышко». – Жаль, что мы с Лидюшей слабоваты насчет женских рукоделий, а то и я бы вам помог.

– Мы также плохо шьем, – говорят три сестрички, – но зато, – Зина, средняя, улыбается, – я буду вам играть, пока вы будете работать, я все время буду играть.

– А я срисую с каждой из вас по портрету, – предлагает Нина.

– А я спою что-нибудь для вашего развлечения, – щебечет Римма.

– О, помилосердствуйте, m-lles! – с ужасом вскрикивает Вольдемар. – Мы развесим уши от стольких приятных удовольствий и не наработаем ничего.

– Увы! – срывается у меня грустно. – Насчет работы я действительно швах, «Солнышко» прав: я умею только вязать из шерсти на двух спицах.

– Вот и отлично. А я умею только делать шапочки из пуха, – обрадовалась Дина.

– Господа! Пусть никто не стесняется и делает все, что в его силах.

– Я буду выпиливать изящные вещицы, – предложил Тима.

– Я недурно рисую акварелью, – вставил Линский.

– Представьте себе, что я шью, как заправская портниха, – неожиданно выпалил Вольдемар. – Спросите сестер. Честное слово! Соне я такой однажды лиф соорудил, что мое почтение!