Большая душа

– Пусть не врет Миля, ничего она меня не звала. Если бы звала, я бы услышала; я ведь все утро в огороде была. Ну, да, помогала Даше клубнику окапывать, – бойко ответила девочка, в то время как ее цыганские глаза сердито блеснули в сторону товарки, и улыбка мгновенно сбежала с лица.

– Опомнись, Соня! Что за тон у тебя, что за выражения, как тебе не стыдно, да еще при постороннем, говорить так про свою подругу? – еще строже произнесла Зарина.

– Простите, бабуся, у меня это нечаянно сорвалось. Такой язык уж противный. Всегда лишнее сболтнет. А только, во-первых, Эмилия, действительно, не звала меня; звала бы, так я бы услышала, повторяю. Во-вторых, Юрий Львович разве посторонний человек? Ведь он ваш внук, бабуся.

Это было сказано так мило и с такой очаровательною простотой, а цыганские глаза при этом так весело и лукаво блеснули, что и сама Анастасия Арсеньевна, и Юрий не могли удержаться от улыбки.

– Ай да Соня-Наоборот, хорошо сумела оправдаться!

– Ха-ха-ха, так и вы тоже знаете мое прозвище, Юрий Львович? – расхохоталась девочка.

– Да если бы и не знал даже, точно так же бы назвал вас, – улыбнулся ей в ответ Зарин. – Ну, разве подходит вам ваше имя – Соня? Скажите, пожалуйста? А Соня-Наоборот – это совсем другое дело, совершенно в вашем духе, да!

– Это вам Ася, верно, про наши прозвища все пересказывает? – бойко осведомилась у гостя Соня.

– Ну-ну, довольно трещать, трещотка. Ступай лучше, поторопи Дашу с самоваром. А мне нужно с внуком поговорить, давно его не видала, – прервала дальнейшую речь девочки Анастасия Арсеньевна.

И когда обе воспитанницы, расставив чайный прибор на легком бамбуковом столике, стоявшем в углу террасы, наконец, вышли, старуха Зарина снова обратилась к внуку:

– Ну, говори теперь, выкладывай свое дело, Юра; небось, без него ты бы, конечно, так и не вспомнил старую бабушку.

– Да Господь с вами, чего не скажете, бабуся! И не стыдно вам это говорить? Или вы не знаете, как мы с Асей вас любим?

– Любить-то любите, а вот попроси я тебя, например, доказать мне эту твою любовь на деле, небось, не докажешь ведь, Юрушка? – чуть-чуть лукаво спросила Зарина внука.

– Это вы опять по поводу моей музыкальной карьеры, бабушка? – нахмурясь, спросил тот. – Да, если этим только я могу доказать мое чувство к вам, то есть бросив в сторону мое любимое искусство и поступив в высшее учебное заведение, где мне придется готовиться к чуждой моей душе и нисколько не интересующей меня деятельности; если вы этим будете измерять мое чувство к вам, бабуся, то тогда вы правы: да, я, значит, вас не люблю.

Юрий проговорил это горячо, пылко. Его красивое лицо горело воодушевлением. Темные глаза правдиво и ясно смотрели на бабушку. А старуха любовалась внуком.

«Совсем в отца, совсем в покойного Левушку, – думалось ей в эти минуты. – Ну, и Господь с ним, коли так!»

Ведь и сама она в душе не может не уважать их обоих за эту стойкость. Только, разумеется, отчасти не прав Юра; молодо-зелено, все перехватывает через край. А то ли бы дело кончить высшее образование, а там – хоть в три консерватории сразу! А это упорное нежелание принимать от нее, родной бабушки, денежную помощь? Это ли не гордыня в нем? – И она укоризненно качала своей белой, как снег, головой.

Как бы отвечая на мысли старухи, Юрий заговорил снова:

– А я к вам за помощью приехал, бабушка.

«Наконец-то!» – мысленно обрадовалась Зарина и внимательно взглянула на внука.

– Да, вы одна можете нам помочь в одном деле.

И он тут же подробно и толково изложил Анастасии Арсеньевне все касающееся судьбы Доси.

Старуха внимательно выслушала его.

– Племянница и воспитанница актрисы? Гм… живая, бойкая девочка, говоришь ты? И большая фантазерка вдобавок? Ну, это мне не особенно-то по вкусу. Да неужели живее и бойчее нашей Сони-Наоборот? И такая же грезящая с открытыми глазами, как наша Марина Райская? Да ведь с такою хлопот не оберешься, Юрушка. – Зарин невольно рассмеялся на эти опасения бабушки.

– Нет, нет, успокойтесь, бабуся. Она совсем в ином роде, эта маленькая протеже моей Аси: и с ней вам не будет особенных хлопот. Но если меня что и смущает, так только то, что мы с сестрой не сумеем ее подготовить за лето в старшее отделение; а для младшего и среднего она велика. Ей уже стукнуло четырнадцать, бабушка.

– Надо будет подумать. В крайнем случае придется с нею заниматься особо. Ты говоришь сам, что девочка хочет учиться?

– Безумно! И вы только подумайте, бабуся, вместо ученья ей придется выступать где-то в захолустном провинциальном театрике, изображать «толпу» и отложить всякое попечение о дальнейшем образовании. А ведь она бывшая гимназистка!

Юрий сказал это без всякого умысла разжалобить Анастасию Арсеньевну, со свойственной ему прямотой; но эти слова его дали неожиданный толчок решению бабушки.

– Бедняжка, мне жаль ее, – задумчиво произнесла Зарина. – Я согласна. Ты говоришь, она умненькая и милая? Посмотрим. Во всяком случае, если бы она не подошла к нам и не оправдала твоих и Асиных ожиданий, ее крестная возьмет из пансиона девочку. Пока что я приму ее за свой страх. Можешь порадовать мою любимицу Асю.

– Ну, не прелесть ли вы, бабушка! Ведь я всегда говорил: золотое у вас сердце. Спасибо вам за Досю, родная.

И Юрий склонился к рукам Анастасии Арсеньевны и расцеловал их.

* * *

– Вы уже уезжаете, Юрий Львович? А обедать разве не останетесь с бабушкой и с нами? – окликнул юношу звонкий голос, когда он, попрощавшись с Анастасией Арсеньевной, направлялся к калитке по тенистой аллее, начинавшейся от самой террасы.

– Это вы, Соня-Наоборот? Что вы тут делаете? – увидев появившуюся из-за кустов девочку, спросил Юрий.

– А я вас ждала здесь. Очень просто, потому что умираю от любознательности, что ли. Так, кажется, называется то, когда что-нибудь до ужаса узнать хочется?

– Нет, не так вовсе; любопытством это называется, – улыбнулся Юрий.

– Ну, пускай хоть любопытство будет, – махнула она рукой. – Умирать все равно одинаково неприятно и от того, и от другого – и от любопытства, и от любознательности. И вы один можете спасти меня. Скажите же, Юрий Львович, и скажите скорее, кто эта девочка, которая поступит к нам осенью, в наше старшее отделение?

– Ай-ай-ай! Вы, кажется, подслушали, Соня-Наоборот, у дверей нашу беседу с бабушкой?

И Юрий укоризненно покачал головой.

– Совсем неправда, – вспыхнула Соня, и ее цыганские глаза сердито блеснули. – Я не подслушивала, а слушала попросту, – это, во-первых, и не у дверей, а из окошка наверху, из дортуара, – во-вторых. И все до капельки слыхала. Только имя и фамилию пропустила, потому что эта противная тихоня Эмилия шипела мне в это время в уши что-то вроде исповеди за мой поступок. Ужасно она скучная, эта тихоня Эмилия, право! Не понимаю, неужели нельзя совместить примерное учение с некоторой живостью характера? Ведь вот ваша сестра Ася, например. Она и не «святоша», как Миля, никому не отравляет жизни нотациями, а ведь считается первою в нашем отделении по прилежанию. Но к делу, однако, а то меня хватятся снова и вместо обеда накормят досыта выговорами, по обычаю. Итак, насколько я поняла из вашей беседы с бабусей, будущая новенькая – такой же точно боец, как и я? Ура! Нашего полку прибыло! – выкрикнула Соня и тотчас же прикусила язычок.

– Ай-ай-ай, пропала я! Сейчас меня потянут на расправу. Теперь уже приходится улепетывать поневоле. Ну, прощайте, Юрий Львович, то есть до свидания. Кланяйтесь вашей Асе и новенькой также. И передайте ей, что Соня-Наоборот ждет ее с распростертыми объятьями. Приятного вам пути, а я удираю.

И девочка снова исчезла в чаще сада.

Эта Соня-Наоборот, или Соня Кудрявцева, была всеобщей любимицей здесь, в пансионе. Она оживляла своим веселым нравом, своими невинными шалостями и проказами однообразную жизнь воспитанниц. Сама Анастасия Арсеньевна, считаясь с живым темпераментом и непосредственной натурой девочки, насколько могла, снисходительно относилась к маленькой проказнице. И Соне-Наоборот прощалось многое, чего не простилось бы другой воспитаннице, благо, шалости девочки никогда не имели злого умысла. У этой Сони-Наоборот было золотое сердечко, а главное, правдивое, как ни у кого. И это одно уже давало право на всеобщую симпатию к ней окружающих. А вторая причина снисходительности к ней бабушки заключалась в ее круглом сиротстве.

Соня-Наоборот не помнила своих родителей: у нее не было близких родственников: а может быть, они и были, но она их не знала и чувствовала себя крепко-накрепко привязанной к пансиону.

Юрий Львович Зарин, заручившись согласием бабушки, спешил домой порадовать ожидавшую его с особенным нетерпением Асю.

ГЛАВА 5

– Ух, на сегодня довольно, Ася, а то у меня голова лопается от всех этих причастий, деепричастий и прочей прелести. Грешно так мучить бедную девочку, да еще в праздник! Отпусти же мою душу на покаяние, я больше не в силах заниматься, Асенька!

Девочки были не одни в комнате. Несколько подростков, в коричневых платьях, с белыми фартуками, сидели за другими партами посреди классной комнаты. Девочки усердно учили что-то по раскрытым учебникам и тетрадям. Но Дося, сидевшая за отдельным рабочим столом, не имела ни малейшего желания следовать примеру своих новых товарок. Она то ерзала беспокойно на стуле, то поминутно заглядывала в окно, то оглядывалась назад, к немалому огорчению сидевшей подле нее Аси.

– Асенька, миленькая, отпусти, ради Бога. Ведь все равно сейчас прогулка назначена, так десятью минутами раньше, десятью позже, не все ли тебе равно?

Голос Доси был пронизан таким молящим выражением, что репетировавшая с нею уроки Ася не могла не засмеяться.