Дели-акыз

А Бес, очевидно, знает не хуже юной всадницы дорогу в это горное гнездо. Теперь вполне можно бросить поводья и довериться испытанному чутью коня. Легким, уверенным шагом, перебирая тонкими проворными ногами, лошадь взбирается по круче на утес, с которого при малейшем неосторожном движении легко сорваться в воды реки.

Еще несколько шагов, и Глаша соскакивает с коня. Быстро обматывает она повод вокруг ствола молоденького кизилевого деревца, выросшего на небольшой зеленой площадке, и, вся пригнувшись к земле, ползком, с ловкостью кошки, взбирается на самую верхушку, туда, откуда наивно улыбаются ей милые невинные головки белых цветов.

Как весело и забавно ползти так змеею между кустами орешника, диких роз и ползучего винограда. Вот она почти уже у цели. Стоит только протянуть руку, – и белые цветы уже у неё. С наслаждением отрывает от земли их длинные гибкие стебли Глаша, подносит их к своему вздернутому носику и долго нюхает, с упоением вдыхая вместе с этим ароматом и самый горный воздух и радость свободы, – увы! – такой кратковременной. В тоже время она представляет себе, как эти нежные дикие цветы порадуют Даню.

Неожиданное ржание «Беса» заставляет вздрогнуть девочку. В этом ржании не трудно понять волнение лошади; Глаша разгадывает его сразу. Не выпуская из рук белого пучка цветов, девочка заглядывает вниз, до половины свесившись над бездной, и в тот же миг крик испуга вырывается у неё из груди.

Из-за ближайшего куста орешника выглядывают верхи двух просаленных оборванных папах, и сквозь сочную зелень молодых весенних побегов виднеются чье-то бронзовое от загара лицо и бегающие хищные глаза, выслеживающие каждое её движение. И рядом с ним другое, худое, косматое, с горбатым носом, длинными усами и с такими же черными маленькими глазками, горящими как уголья.

«Господи Боже! Да ведь это – барантачи!» – молнией-мыслью обожгло мозг девочки. – Не даром же так жалобно ржал сейчас, не хуже человека понимающий опасность Бес.

В один миг Глаша вскакивает на ноги и, прижимая к своей груди, как сокровище, цветы, бросается к коню.

– Эй ты, как тебя, стой, девчонка! – несутся ей вдогонку грубые крики.

Но она и не думает повиноваться им. Она боится сейчас даже оглянуться назад. Но тонкий слух, напряженный до последней степени, говорит за то, что оба оборванца выскочили из-за кустов и гонятся следом за ней.

– Эй, стой! Тебе говорят, стой! – кричит снова, плохо выговаривая слова по-русски, на своем характерном лезгинском говоре высокий горбоносый оборванец, стрелою пустившийся догонять ее. – Или тебе заложило уши? Эй, остановись, девчонка, а не то пуля догонит тебя скорее, нежели мои ноги.

Для Глаши теперь ясно, как Божий день, что эти люди – некто иные, как барантачи, т. е. нищие лезгины, промышляющие мелким воровством, а подчас не останавливающиеся и перед разбойничьим нападением в горах. При случае они не ограничиваются кражею, и любой из них, не сморгнув глазом, может всадить пулю из-за утеса или куста зазевавшемуся путнику, если у него только есть что-нибудь с собой.

В один миг Глаша сообразила все это.

– Стой, шайтанка, стой!.. – все еще слышатся гортанные голоса лезгин за её спиною.

Как бы ни так! Скорее умрет она, нежели остановится хоть на секунду. Здравый смысл говорит ей, что у этих оборванцев нет никаких винтовок с собой, не из чего стрелять. И к тому же они оба – пешие, а у неё – Бес, от скорости которого зависит её спасение.

Беса-то они ни за что не догонят, ни под каким видом, только бы добраться до него поскорей, только бы успеть вскочить вовремя в седло.

Характерное гиканье звучит теперь за самыми плечами Глаши. Девочке кажется, что она чувствует уже горячее дыхание преследующих ее людей. Еще небольшое усилие, несколько прыжков вниз по откосу и она – на спине верного, быстрого, как ветер, Беса, который из какой угодно опасности вынесет ее.

– Айда, Бесенька! Айда! – вся прильнув к его шее, шепчет Глаша, и маленькие каблучки энергично бьют по крутым бокам коня.

Теперь она уверена, что ей опасность уже не грозит. Но странно… Почему её преследователи вдруг разразились таким торжествующим смехом?

Глаша поднимает голову, смотрит вперед и вся холодеет. Прямо на нее летит на мохнатой горной лошаденке третий оборванец, то и дело подбадривающий ударами нагайки своего лихого скакуна. С каждым мгновением сокращается расстояние между ним и Глашей… Еще немного, и их лошади столкнутся над горной крутизной. Теперь уже конец… Спасенья нет… Барантачи, очевидно, давно уже выследили приглянувшегося им Беса и теперь не упустят удобный случай для его поимки. Безусловно, они его отнимут у неё и самое ее тоже не пощадят. Словом, она в руках у них вместе с Бесом, оттого они так дико, так торжествующе хохочут над ней.

Широко раскрытыми, полными ужаса глазами смотрит Глаша туда, вниз, откуда мчится ей навстречу третий бритоголовый оборванец, гиканьем и ударами нагайки подбадривающий своего коня. Глаше виден уже издали хищный блеск его глаз, устремленных на нее и сверкающих явным злорадством и насмешкой.

– Ага, попалась! Теперь не уйдешь из моих рук живой! – точно говорят эти глаза.

Вдруг взгляд девочки падает налево, вниз, на сверкающую в лучах солнца золотую поверхность реки… На минуту она задерживает бег лошади.

«Что, если… Правда, утес слишком высоко поднялся над водою… Но лучше разбиться об острые камни, лучше утонуть в бурливой воде, чем попасть к разбойникам вместе с четвероногим другом», – проносится в голове Глаши.

Еще мгновение, и она решается. Да!

Быстро наматывает она себе на одну руку длинный повод, а другою же рукою прижимает к груди пучок белых азалий. Теперь эти цветы, добытые такой страшной ценой, ей, разумеется, в десять раз дороже.

– Ну, Бесенька, ну, милый, выручай! – шепчет Глаша, склоняясь к самому уху лошади, и еще туже натягивается повод.

Лошадь хрипит, царапает копытами землю, пятится назад от края стремнины, чуя в ней смертельную опасность.

– Гайда, Бесенька, гайда, милый! Не бойся!

Глаша стоит сейчас в стременах во весь свой маленький рост и дрожит всем телом.

Но дальше медлить нельзя… Конный оборванец уже близко, всего в двух саженях.

– Вперед «Бес», вперед!

Очевидно, страх и отчаяние придали детскому голосу какую-то силу, которая сразу же передалась и коню. А маленькие каблучки снова энергично и крепко сжали крутые бедра лошади. Конь испустил отчаянное ржание и, взмахнув передними ногами, прыгнул с утеса в разверзшуюся перед ним водяную бездну.

– Дели-акыз! – раздался единодушный крик удавления и ужаса всех трех оборванцев, когда они увидели барахтавшихся внизу в волнах реки отважную всадницу и чудного, точно сказочного коня.

Во время бешеного скачка Глаша потеряла сознание. Но холодная вода сразу привела ее в себя.

«Жива! Бес цел! Его не украла!» – было первою сознательной мыслью, промелькнувшей в голове девочки в то время, как её лошадь отчаянно пробивала себе дорогу в воде.

– Плыви, «Бесенька»… Миленький!.. Выручай меня!.. – шептала ей в ухо Глаша, в восторженно-радостном настроении от сознания, что они оба спасены.

Но Беса и не надо было подбадривать. Он и без того чуял, понимал, что ему необходимо вынести себя и свою всадницу на противоположный берег. И вот, еще несколько движений – и, весь сверкающий на солнце, позолотившем его мокрую гнедую шерсть, Бес выскочил из воды.

Теперь только, будучи в полной безопасности, Глаша оглянулась назад на утес, с которого несколько минут тому назад сделала с конем свой безумный скачок, подвергаясь смертельной опасности. И сердце у неё замерло, при виде той высоты, с которой она отважилась спрыгнуть. Скачок – поистине достойный её прозвища «дели-акыз». Не даром и оборванцы, эти видавшие виды горные разбойники, пришли в ужас от решимости Глаши и хором воскликнули «дели-акыз!» в момент её прыжка. Мокрая вся, тяжело дышащая, повалилась Глаша на траву подле еле державшегося на ногах и тоже тяжело дышавшего Беса. Слабость сковала сейчас все её тело. Но такое состояние длилось не долго. Через несколько минут она была уже на ногах. Глаша отлично понимала, что медлить нельзя. Её преследователи барантачи могут спуститься с утеса, переплыть реку и опять настичь ее. Вот они уже о чем-то совещаются у самого края утеса, а смуглые руки их, сжатые в кулаки, грозят ей самым зловещим образом.

Да, медлить нельзя. И Глаша поворачивается к коню, осматривает его с ног до головы, сомневаясь, – в силах ли он продолжать путь к спасению или нет.

Бес точно понял тревогу всадницы и довольным, веселым ржаньем поспешил убедить Глашу в том, что опасный прыжок прошел для него безнаказанным, что он вполне оправился и готов опять помчаться туда, куда его направят.

Глаша все это прочла во взгляде умных, выразительных глаз лошади, и, кинув новый взор на утес противоположного берега, вскочила в седло и понеслась с бешеной скоростью по знакомой дороге вперед.

Глава VI

– Ты уже проснулась?

– Достаточно я спала за эти дни…

– Тише, бирюзовая, услышит «друг», беда будет.

– Что нового, Селтонет?

– Много нового, мой розан. Сегодня тебя простят. Селтонет сам слышала, как «друг» говорила тете Люде: «Надо выпустить девочку, довольно наказана…» А потом, самое главное: Абдул-Махмет присылал опять своего Рагима, будто виноград редкой породы предлагать, а на деле не то… На деле Рагим успел шепнуть мне, что нынче днем «они» проедут: Абдул-Махмет и князь, которого Абдул-Махмет прочит мне в мужья. Мимо окон, под обрывом, как раз проскачут Курою… Мы и поглядим на них, яхонтовая, поглядим. – Понятно, поглядим. А когда кони проскачут? В котором часу проедут они?

– В пять, ровно в пять, розан моей души.

– Вот это хорошо. «Мальчики» стреляют в цель в это время. «Друг» занимается с Гемой и Марусей французским языком. Ах, Селтонет, вот славно-то! Поглядим, понятно, поглядим из окошка на твоего князя.

И Глаша, захлебнувшись от восторга, кидается на шею старшей подруге.