Год Дракона
Ли Леви
Раз в двенадцать лет – в год Дракона – он выходит из вод озера, чтобы быть с ней. Двенадцать лет она ждет на берегу, чтобы быть с ним.Целая вечность, заключенная в сто земных дней – все, что им позволено.Он бессмертен. Она лишь песчинка во времени.Что общего у шаманки с острова Ольхон и древнего божества, обитающего в водах Байкала?История страны длиною в век. Мистика, граничащая с безумием. Любовь, неподвластная времени. Крах этнических устоев. Падение нравов и Возрождение. И снова Любовь. И все это на просторах России. Много снега. Много льда. Много чувств.
Ли Леви
Год Дракона
Озеро Байкал. 2000 год
Маленькая Саран бежала против ветра, кутаясь в огромный пушистый платок, который закрывал ей половину лица. Рукой она придерживала капюшон с меховой оторочкой, так и норовивший упасть с ее головы. Снег мелкими колкими брызгами летел ей в лицо и таял на ресницах. Ее ноги проваливались в еще неглубокие сугробы, и это замедляло бег. «Не припомню такого ветра в январе, – думала Саран. – Будто сарма[1 - Сарма – сильный, шквальный ветер, дующий в средней части Байкала.] пришла! Да и снег валит, не прекращается». Девочка посмотрела на небо: серая мгла скрывала звезды и месяц. «Темная ночь будет, – заключила Саран. – Хорошо, дядька Степан на остров успел вернуться».
Она остановилась на секунду, увидев наконец перед собой сэргэ[2 - Сэргэ – (бур. Сэргэ – «коновязь») – ритуальные коновязные столбы у бурят, якутов, алтайцев и других родственных народов.], а далее – неподвижно застывший темный силуэт на берегу озера. Ободрившись, девочка побежала еще быстрее, пока, наконец, не поравнялась со старухой в дэли[3 - Дэли – верхняя одежда бурят халатообразного покроя, без плечевого шва с запахом на правую сторону.], отороченном белым мехом и синим бархатом. Та сидела прямо на снегу, уставившись куда-то вдаль, в снежный туман, поднимавшийся теперь над озером.
– Бабушка! Вот ты где! Идем домой! Ветер-то какой, замерзнешь ведь!
– Замерзну? Вот еще, насмешила, – негромко отозвалась старуха. – Этот ветер ничего не знает о холоде.
– Да ладно, бабуль, смотри, темнеет, метель того и гляди начнется. Как до дома дойдешь?
– Дождусь его, вместе и придем.
– Сказки это все твои, – сказала девочка, натягивая платок на лицо. – Идем. Замело все. Тяжело будет через снег до дому добираться. – Не получив ответа, она вздохнула: спорить с прабабкой – дело неблагодарное, все равно на своем настоит. – Как знаешь, бабуль. Через час не придешь, дядю Степана за тобой отправлю.
– Не нужен Степан. И сама ступай, Саран, обо мне не тревожься.
– А коли не придет?
– Придет. Ведь год его близко. – Шаманка обернулась и посмотрела на правнучку, сощурив левый глаз. – Или ты не веришь, что прадед твой Дракон?
«Совсем бабка-то из ума выжила, – думала восьмилетняя Саран, глядя на Оюну. – Да и не мудрено, давно за сто лет ей перевалило. Уж и счет годам потеряла. Хорошо хоть имя свое помнит да дорогу домой знает. Да ходить сама может. Ох, замерзнет. Люто сегодня. Ветер так и обжигает».
– Бабуль, коли до ночи не придет, домой возвращайся. Да не заплутай в темноте. Побегу чай с травами заварю, ждать тебя буду.
– Иди, иди… – небрежно махнула рукой Оюна и снова погрузилась в созерцание замерзшей водной глади древнего озера.
Что она видела в этом тумане, стоявшем над запорошенным льдом Байкала? На ее губах, некогда свежих, влажных, нежно-розовых, словно лепестки роз, а нынче более напоминавших увядшие цветы, играла легкая улыбка. Она ждала его.
Начиналась вьюга, и сумерки спустились на остров Ольхон, но она продолжала сидеть на берегу озера, прямо на снегу и, не отрываясь, смотрела уже почти невидящими от таявшего на ресницах снега полупрозрачными глазами – на морозное ледяное безмолвие.
Она не чувствовала холод с того далекого дня, когда впервые ощутила лед его дыхания внутри себя. Здоровье у нее было отменное. Никто не замечал, чтобы ее донимала старческая немощь, и никто не мог припомнить, чтобы она хоть раз за свою долгую жизнь обратилась к врачам. Она словно была создана из особой материи, не знавшей течения времени. Она не склонилась под тяжестью прожитых лет, и ее легко было узнать издали по горделивой осанке и неспешной походке. В таком почтенном возрасте Оюна умудрилась сохранить почти все зубы. Глаза ее не тронула слепота, напротив, с возрастом она стала видеть намного дальше, а порой даже видела то, чего не видели другие: духов, приходивших к ней. Да и слух ее пока что не подводил. Про нее говорили, что это духи питают ее тело своими силами. Так оно, наверное, и было. Она стала шаманкой, когда ей исполнилось уж полсотни, но поговаривали, что еще в молодости, отдав свои тело, душу и сердце во власть Хозяина Вод, она стала посредником между миром духов и миром людей.
Саран добралась до небольшой бревенчатой юрты, отворила тяжелую дверь и вошла. Лицо обдало приятным теплом.
– Дядя Степан, ты дома? – позвала девочка.
– Я-то дома. – Крепкий коренастый мужчина лет пятидесяти вышел встречать ее, вытирая руки о холщовое полотенце. – Прабабка твоя где? У озера осталась?
– Упрямится. Дракона ждет. – Саран стянула с ног угги. – Чай заварю. Может, одумается да придет. На улице морозно. Не простыла бы.
– На моей памяти ни разу такого не было, чтобы Оюна от холода слегла. Авось и теперь минует.
– У бабки Оюны с головой беда, – посетовала девочка. – Придумывает разное. – Саран наполнила большой чайник водой и потащила его на огонь.
– Что теперь вздумала?
– Говорит, прадед мой – Дракон. Вот уж придумает… Верно говорят, что млад, что стар. Одни фантазии на уме.
– Прабабка твоя Оюна – мудрая женщина, много видела, много ведает.
– Неужто веришь в это? – Девочка присела поближе к гуламте[4 - Гуламта – очаг в центре традиционного бурятского жилища.], приготовившись слушать. Дядька Степан уж больно искусный рассказчик был. Много знал, говорил складно.
– Отчего не верить? Сотню лет Оюна с духами говорит. Родила двоих детей, а мужа так и не было никогда. Да и дети какие – оба белые, словно молоко, глаза голубые, что лед Байкала. Где таких среди бурятов видала? Да и тебе белые косы достались да глаза голубые. Откуда, думаешь? Сама же бабка Оюна всегда черноволоса была да черноглаза. Сказывают, как дохнул на нее Снежный Дракон, так прядь белоснежную с тех пор в волосах и носит. А теперь и вся голова уж ее белой стала.
– Хочешь сказать, и вправду прадед мой Снежный Дракон?
– Вот во что хочешь, в то и верь. Да только раз в двенадцать лет приходит к ней мужчина вроде как из ниоткуда и живет с ней сто дней, а потом уходит – туда, откуда пришел. А еще говорят, с молодости он ее навещает и за это время не изменился ничуть. Высокий, метра два ростом. Лицом вроде на местных не похож. Кожа белая, словно у альбиноса, волосы, тоже белые, по плечи, в косы заплетены; глаза яркие, голубые, да как будто прозрачные, а взгляд холодный, пристальный. И молчит. Только с ней беседу ведет. Последний раз еще до твоего рождения его видали. Этой зимой двенадцать лет как раз будет, как он не появлялся.
Саран слушала его, широко открыв глаза.
– А что же, ты сам его видел?
– Видал. – Он задумался, как будто вспоминая его. – Да только избегает он людей. На глаза никому не кажется. Только с ней и бывает. Мельком его люди замечали. Зайдет в юрту Оюны – только тени видны, да голоса в ее юрте слышатся: один – ее, да еще один – мужской. А слов не разобрать.
– Так что же, не выдумки все это?
– За выдумки держать или же за правду – твое дело. Расскажу тебе все, что знаю, а ты уж сама решай.
Остров Ольхон. 1904 год
Зима тысяча девятьсот четвертого года выдалась на редкость суровой. И причиной тому стали не только лютые морозы, при которых столбик термометра опускался ниже тридцати градусов, но и начавшаяся Русско-японская война. Транссибирская магистраль, призванная соединить всю страну от Санкт-Петербурга до Порт-Артура и Владивостока, на тот момент еще не была завершена – не доставало связующего звена между двумя частями Великого Сибирского Пути, разделенного водами Байкала. Это звено будет добавлено годом позже. А пока, чтобы обеспечить бесперебойное снабжение российской армии, по льду озера от станции Байкал до станции Танхой была организована переправа, ставшая тонкой, но прочной связующей нитью длиною в сорок четыре версты[5 - Верста – русская мера длины, равная 1,06 км.].
Лед гудел от переправы. Помимо гужевой[6 - Гужевой транспорт – вид упряжного транспорта, как грузового, так и пассажирского, в котором транспортные средства приводятся в движение животными (например, лошадьми).] переправы по льду Байкала были проложены рельсы. Днем и ночью через озеро неслись лошади, тянувшие за собой вагоны и сани с людьми. На полпути находилась станция, где пассажиры, следовавшие в обе стороны через озеро, могли остановиться, чтобы немного согреться и дать отдохнуть лошадям. Весь путь в ночное время освещался фонарями, размещенными на верстовых столбах, а на случай буранов и метелей, столь частых для этих мест, вдоль дороги устанавливали колокола, звон которых указывал направление едущим.
Смекалка и упорство инженеров обеспечили эффективное и бесперебойное снабжение войск. Казалось, природная стихия была покорена в угоду и на благо людей. Но озеро, пережившее не одну войну, не одну эпоху, не одну империю, было растревожено. Земля живет по своим законам, и когда люди, копошащиеся на ее поверхности, слишком сильно шумят и причиняют ей боль, она просыпается и пробуждает Природу, и напоминает о том, что она – живое существо, а люди – лишь досадное недоразумение на ее коже.
Так, желая покорить стихию, люди лишь потревожили ее. Покуда они делили поверхность Земли, создавая новые и разрушая старые империи и устои и отстаивая свои интересы, в глубине вод пробудилось нечто еще более древнее, чем само озеро. Разбуженное скрежетом и гулом, взрывами снарядов и мин, оно открыло глаза и медленно повело носом, раздувая огромные ноздри. Когда-то прежде, очень давно, из этих ноздрей вырывалось настоящее пламя, а из пасти валил дым, и люди в ужасе разбегались, принимая его гнев за извержение вулкана. Но теперь никто не верил в Дракона, а сам он был холоден, как воды Байкала, и даже чешуя его побелела, словно покрылась инеем и снегом, и он уже и сам не помнил, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Он помнил лишь то, как опустился на дно озера, холодная вода остудила его пыл, и огонь угас в нем.
Зверь приподнял голову и прислушался, поведя ушами. Гул, взрывы, детский плач, стенание Земли – все это отлично улавливал его слух, но он искал другие звуки – звуки шаманского бубна – и не слышал их. Он пошевелился, разминая спину и лапы, и вдруг ощутил жуткий голод. Обида на неблагодарность людей породила ярость, а ярость усилила чувство голода, и, не обнаружив никакого подношения, он взмыл вверх, сквозь плотные слои воды, к поверхности замерзшего озера, разбил толстый лед, взмыл в запудренное снегом небо и обрушился на лед всем телом, ломая его и снова погружаясь в воду.
Осознав, что его внезапное и фееричное появление не возымело должного эффекта и, более того, осталось незамеченным, он сам вышел на берег, дабы получить то, что причиталось ему. Во время своего прошлого визита он напомнил людишкам об их долге перед ним сильнейшим землетрясением, в результате которого несколько деревень навсегда скрылись под толщей воды. Тогда он насытился вдоволь полученной жертвой, но вернувшись теперь, спустя какие-то четыре десятилетия, в очередной раз убедился, что у людей слишком короткая память. Подтверждение их никчемности и беззащитности перед лицом стихии ничему не научило их, а значит, стоило преподнести им новый урок и воскресить в их умах память предков.
Уже смеркалось. Буран сделал этот день еще короче, скрыв за снежными порывами тусклый солнечный свет. В небольшом трактире обедали постояльцы заезжего дома. Здесь было мало местных, все больше приезжие, по воле судьбы, долга или корысти попавшие на новые для европейцев земли, суровые и малоизученные. Они тихо переговаривались. В помещении было непривычно тихо и приятно тепло.
Заведение это принадлежало семейной паре. Глава семейства был выходцем из Центральной России. Приехав на остров еще в молодости, он обосновался здесь, очарованный теплом черных, как ночь, глаз его будущей супруги, ее мелодичным говором да покладистым нравом, а еще каким-то романтическим настроением, наполнившим его душу в ожидании встречи с неизведанным.
Обсуждали непогоду и неожиданную атаку японского флота на русскую эскадру в Порт-Артуре. Здесь, вдалеке от сражений и значительно севернее переправы, все еще сохранялись некоторые умиротворенность и спокойствие.
Внезапный грохот разбил тишину: треснул лед на озере, и этот звук в одно мгновение привлек внимание присутствующих. Посетители разом вздрогнули и напряженно переглянулись: не началось ли поблизости сражение?