Правда, когда г. Шарапов поворачивает голову свою в сторону современных научных, философских или художественных направлений и течений – дарвинизма, ницшеанства, марксизма, ибсенизма, отдаленное эхо которых порождает рябь даже на мирной поверхности Патриарших прудов[63 - Адрес С. Ф. Шарапова: Москва, Патриаршие Пруды, д. Вешнякова.], но которые, тем не менее, ведут себя с такой развязностью, будто всеобъемлющего славянофильского учения никогда нигде и не существовало, – в таких случаях почтенный Сергей Федорович – да простится нам наше сравнение – до чрезвычайности напоминает классическую корову, недоуменно наблюдающую проходящий поезд: с шумом и свистом проносится черное чудовище, в сущности глубоко ненужное и глупое, оставляющее после себя лишь тучи дыма и запах гари и мешающее корове безмятежно пользоваться предоставленным ей от бога подножным кормом… Но в вопросах «своей» сферы: – железнодорожный тариф для продуктов сельского хозяйства, золотая валюта и хлебные цены, таможенные пошлины и свиные туши – г. Шарапов обнаруживает ту трезвость и твердость мысли, которые естественно переходят в хозяйственно-кулаческий «реализм». По отношению к таким вопросам, которые исторгают вопли из недр помещичьих кошельков, славянофильство играет роль лишь парадного мундира или, если угодно, старинной золотой медали, которую в торжественных случаях извлекают из массивного футляра и предъявляют вниманию собравшихся почетных гостей, но которую совершенно забывают в прозаической практике сосновских будней (Сосновка – имение г. Шарапова и вместе – та реальная «почва», на которую опираются все его идеально-славянофильские построения). Пародируя известную фразу известного «документа», можно сказать: в повседневной жизни они умеют, несмотря на свою напыщенную фразеологию, подбирать золотые плоды, падающие с государственного дерева, и променивать славянофильские добродетели – благомыслие, вернопреданность и самобытность – на рожь, свекловичный сахар и водку…
В Берлине г. Шарапов имел недавно пространное суждение с аграриями. Поняли они друг друга превосходно. Правда, немецкие депутаты приняли самого г. Шарапова за агрария (о, тевтонская узость и протестантская черствость!), хотя и знали, конечно, что организованных политических партий у нас нет, – они, видите ли, имели наглость думать, что каждый типичный землевладелец носит под сердцем (истинно-немецким, истинно-русским или иным – безразлично) агрария, т.-е. защитника интересов крупного землевладения quand meme (во что бы то ни стало). В пользу этого узкого мнения они приводили даже доводы. Они указывали на то, что русское дворянство добилось преобладающей роли в местном самоуправлении, сословного кредита на самых льготных началах и пр.; они могли бы, прибавим мы, значительно увеличить этот перечень до нового закона о сдаче дворянам в аренду сибирских казенных земель включительно[64 - Заметим, что помещики шараповского типа, т.-е. представители средней и крупной земельной культуры, отнесутся к новому закону отрицательно, ибо последствием его может быть не земельная культура, а земельное ростовщичество. «Настоящий» помещик охотно «примирится» с хлебным ростовщичеством, – как германские аграрии, – но ростовщичество земельное ниже его агрикультурного достоинства.]. Но это лишь факты, а известно, что нет ничего тривиальнее и глупее факта. Может ли этот вульгарный, во прахе пресмыкающийся факт противостоять высоко парящей идее? – «Идея же нашего земельного дворянства – это полное отсутствие своекорыстных классовых интересов, служение не себе, не своей корпорации, но государству и народу в широком смысле». («Сенокос», стр. 31.) Идея хорошая, славная идея!.. Жаль только, что насквозь прокаленные в партийных схватках германские аграрии этой «идее» не поверили и приняли речи г. Шарапова за «чистейший романтизм» (если не хуже). Не всякому дано вместить. Маленькое взаимное непонимание не помешало, однако, дальнейшим излияниям. Они вложили персты свои друг другу в язвы и выплакали друг у друга на груди сердца свои. Узлом неразрывного единства связали их проклятые вопросы индустриализма.
До недавнего еще времени немецкий аграрий «смотрел на Россию, как на такую страну, которой историческое предназначение – служить оплотом старого христианского идеализма», но увы! – и в России «власть международной биржи крепнет и ширится с каждым днем»…
Вздох гражданской скорби из двух благородных грудей. Взаимное понимание и сочувствие. И в результате: «я не вижу причины не уважать немецких аграриев или относиться к ним враждебно». («Сенокос», стр. 41.)
Где причины не уважать их?
Когда правительство оказалось не в силах удерживать национальное богатство в нераздельном владении жадных аграрных пастей, – что тогда решили предпринять эти представители старой честной Германии, эти ветераны христианского идеализма?
«Мы должны заниматься политикой, – сказали они, – чтобы преследовать наши собственные интересы»; а один из их коноводов, Рупрехт, предложил своим единомышленникам… «не более не менее, как переход в ряды социал-демократии» – слышите, гг. Шараповы?
О, вы тысячу раз правы, – они заслуживают уважения.
Можно ли, однако, ввиду этого верить г. Шарапову, когда он заявляет, что личные соображения всегда были ему «и противны и чужды»? Я думаю все-таки, что можно. Борясь за интересы «капиталистов-землевладельцев, самых главных культурных работников своей земли» («Жатва», стр. 40), г. Шарапов может верить неискушенным сердцем, что служит нелицеприятно «родине» и отражает мысль и настроение «лучших русских умов и сердец». Иллюзия, свойственная слабой человеческой природе, один из обольстительных «нас возвышающих обманов»!
«Восточное Обозрение» N 225, 13 октября 1901 г.
Л. Троцкий. «РУССКИЙ ДАРВИН»[65 - С. Шарапов. «Озими».]
… Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Эти превосходные слова г. Шарапов предпослал своей статье о «Русском Дарвине».
Русский Дарвин, мм. гг., – это «скромный старший ревизор департамента железнодорожной отчетности государственного контроля, Тимофей Петрович Соловьев». Не слыхали? Тем хуже для вас!
Боюсь, что вам неизвестно и то обстоятельство, что в конце 80-х годов железнодорожный контроль сосредоточивал в себе постепенно «представителей русской национальной мысли»: Аф. В. Васильев, О. И. Каблиц (Юзов), Арс. И. Введенский, В. В. Розанов, И. Ф. Романов, Н. П. Аксаков[74 - Васильев, Аф. В. (род. в 1851 г.) – славянофил, богослов, основатель общества «Соборная Россия».Каблиц, О. И. (Юзов) (1848 – 1893) – публицист-народник. В «Основах народничества» восставал против притязаний интеллигенции навязывать народу новые формы быта. Такие писатели, как Михайловский, были в его глазах «либеральные будочники».Введенский, Арс. И. (1844 – 1909) – критик и библиограф, сотрудник «Нового Времени». Часть статей его издана отдельно под названием «Общественное самосознание в русской литературе».Аксаков, Н. П. (1848 – 1909) – богослов, историк и исследователь церковного права. Писал в патриотических и духовных журналах по церковным вопросам; выступил с критикой известной книги шлиссельбуржца Н. Морозова «Откровение в грозе и буре» (история возникновения Апокалипсиса) в статье под заглавием «Беспредельное невежество и Апокалипсис».Розанов, В. В. (1856 – 1918) – публицист, автор многочисленных статей, главным образом, по вопросам семьи и церкви. В 1900 г. вместе с Мережковским, Гиппиус и Минским основал в Петербурге Религиозно-Философское общество.], «все побывали тут».
Т. П. Соловьев, «сын полкового священника, впрочем (sic) дворянин С.-Петербургской губернии», написал две книги: «Теория волевых представлений. Отношение ее к специации и элевации органического мира» и «Внимание как органическая сила». Нужно сказать, что книжная судьба, та самая, относительно которой сложилась латинская пословица, расправилась с русским дарвинизмом довольно-таки бесцеремонно. О «Теории волевых представлений» никто за девять лет и не заикнулся, а самую книгу продали «на бумагу». Она попала в руки спекулянта, который наскоро завернул русский дарвинизм в новую обложку, подписал «второе издание» и… тоже прогорел.
Плохо котируется на бирже «национальная русская мысль», ах, плохо!
Но, даст бог, все поправится. Сперва овладеем железнодорожным контролем, потом раскинем сети по акцизному ведомству (говорят, что там теперь декаденты пристроились), проникнем в ведомство почт и телеграфов, в департамент герольдии, в экспедицию по заготовлению государственных бумаг, да потихонечку-полегонечку и освободим русскую мысль от иноземного пленения.
Иноземная мысль – она каверзная. Давно уж утратила она руководящий компас и всегда норовит измыслить что-нибудь поядовитее, пооскорбительнее для человеческой природы. Про немца «умный, добрый наш народ» давно уж метко сказал, что он «обезьяну выдумал». Англичанин поступил еще хуже: он человека произвел от обезьяны. А мы, русские, хлопали глазами и перед тем, и перед другим.
– От обезьяны? Ах, сделайте ваше одолжение!.. Покорнейше вас благодарим!..
А в то время как мы стояли без шапок перед Дарвином[75 - Дарвин, Чарльз (1809 – 1882) – великий английский естествоиспытатель, открывший новую эру в области биологических наук своим учением о постепенном развитии органических форм путем естественного подбора.Учение Дарвина вызвало сильные нападки со стороны религиозных кругов и всякого рода «охранителей», так как теория развития противоречила христианскому учению о сотворении мира в семь дней и устраняла участие бога в мировом процессе. Кроме того, выдвинутый Дарвиным принцип борьбы за существование подрывал основы лицемерной буржуазной морали. Как показал недавний «обезьяний процесс» в Америке, гонение на учение Дарвина продолжается и до сих пор.] британским, у нас под боком проживал Дарвин русский, который тихим манером взял да и —
"Обличил полную несостоятельность дарвинизма (британского).
"Подвел фундамент под Канта[76 - Кант, Иммануил (1724 – 1804), – знаменитый немецкий философ и ученый. В своем главном труде «Критика чистого разума» Кант пытался обосновать непознаваемость сущности вещей (вещи в себе). С точки зрения Канта, наше знание обусловливается не столько внешним материальным миром, сколько общими законами и приемами нашего ума. Этой постановкой вопроса Кант положил начало новому направлению в философии, так называемому «критическому идеализму». В своем втором крупном труде «Критика практического разума» Кант проводит ту мысль, что о вещи в себе, которая недоступна для нашего теоретического познания, мы можем делать те или другие высказывания на основании требований нашего «нравственного сознания». Таким образом Кант пытается оправдать веру в бога, в бессмертие души, в свободу воли – как в такие истины, которые хотя теоретически и недоказуемы, но должны быть признаны в качестве необходимых предпосылок нравственной жизни.Основной нравственный закон (категорический императив), который, по мнению Канта, имеет всеобщий и вневременный характер, заключается в признании абсолютного достоинства за каждой человеческой личностью. С этой стороны философия Канта была протестом против отношений зависимости феодального режима, угнетавшего человеческую личность. Кант является, таким образом, в своей этике идеологом восходящей буржуазии.Кант был не только философом, но и крупным ученым. Он один из первых разработал научную теорию образования солнца и небесных светил, совпадающую в существенных чертах с теорией Лапласа.Критику философского учения Канта см.: у Аксельрод (Ортодокс) «Философские очерки», Плеханова «Критика наших критиков» и др. сочинения, Каутского – «Этика и материалистическое понимание истории».].
"Указал точные начала метафизики.
"Навсегда упразднил материализм.
"Подвел фундамент под Гилярова[77 - Гиляров, Алексей Никитич (род. в 1856 г.) – профессор Киевского университета, философ метафизического направления, исследователь и почитатель философии Платона.] (под самого Гилярова!).
«Положил естествознание прямым подножием веры и нравственности».
И пр., и пр., и пр.
А вы, мм. гг., его не заметили!.. Я вижу краску смущения на вашем лице, и это меня утешает. Приду к вам на помощь. Должен, впрочем, предупредить, что я сам недостаточно твердо стою на метафизических ногах и потому не могу быть вполне надежным руководителем. Во всяком случае, буду краток, тем более, что теория сама говорит за себя.
В каждом живом организме, видите ли, даны три органические силы: 1) сила внимания, 2) сила удовольствия и 3) сила страдания.
– Как это «даны»? – вскакиваете вы. – Заранее даны, до «происхождения видов»? Где даны и кем даны?
Я вас прошу не перебивать. Продолжаю. Эти три силы, присущие даже самому элементарному организму, воздействуют на мертвую материю и творят «специацию» и «элевацию». Таким образом, оказывается, что «сам организм есть творец своих уклонений», а значит и усовершенствований. Остальное – детали. Хотите верьте, хотите нет. Но лучше поверить.
– Позвольте, позвольте!.. – восклицаете вы. – Допустим, что животные виды так и произошли, ну, а растительные?.. Что же, и у них допустить существование внимания, удовольствия и страдания?
Н-да… это действительно… «закавыка», как говорит полтавский Гамлет. Да ведь за всяким пустяком не угоняешься. Зато какие богатейшие выводы дает теория русского Дарвина!
Вы, например, хлопочете о всеобщем обязательном и бесплатном обучении? А между тем анализ внимания, как органической силы, ясно обнаруживает, что «знание не должно быть обязательным, а свободным. Вот почему правильно, что приобретение его должно оплачиваться».
Этого требуют, как видите, не общественные симпатии автора, а метафизика происхождения видов.
Еще вывод. – Производительным трудом, – говорите вы, – называется труд, целесообразно воздействующий на мертвую природу? Прекрасно! В таком случае философ именно покоряет духу мертвую природу, прокладывая целую систему проводников в своем мозгу, соответствующих ряду идей, коими он одушевлен, т.-е., несомненно, покоряет материальную природу, другими словами, «трудится».
Если вы теперь припомните, что нельзя заграждать рот у вола молотящего, то вы, конечно, сможете хоть отчасти оценить по просьбе г. Шарапова «те перспективы, которые раскрываются в этих немногих словах для экономических наук».
Теперь, надеюсь, вы поймете, каким образом «Соловьев кладет основы совершенно русскому миросозерцанию»?
– Но ведь животные виды, – упрямо возражаете вы, – развивались, надо надеяться, вне воздействия национальностей и потому durch und durch (насквозь) космополитичны, а значит и теория происхождения видов не может быть окрашена в национальный цвет.
Но я чувствую, что вы все-таки ошибаетесь. И на каракатицу нужно, мм. гг., уметь взглянуть не через «европейские очки», а с настоящей, подлинной, не фальсифицированной национально-русской точки зрения. И какие же горизонты при этом открываются, какие перспективы!..
«Восточное Обозрение» N 251, 14 ноября 1901 г.
Л. Троцкий. ОБЩЕСТВЕННАЯ ТАВТОЛОГИЯ
Есть писатели, которые не пишут, а «зудят».
Представьте, что природа отпустила человеку два-три непромокаемых и несгораемых принципа из арсеналов куриного миросозерцания, а «судьба», этот слепой режиссер житейской сцены, толкнула его на путь писательства; представьте себе сверх того, что этот писатель глубоко и искренно, – насколько глубина и искренность свойственны такого склада душам, «видом малым и не бессмертным», – уверен в непогрешимости и всеприменимости своих принципов: результат получится изнурительный.
В рассказе Мультатули «В игорном доме» какой-то завсегдатай этого малопочтенного учреждения имеет злополучную страсть предсказывать судьбу ставок. В сжатом виде его предсказания таковы: «Если черный будет выигрывать, то серия (черных) будет длинная. Если серия будет длинная, то на стороне черного будут еще выигрыши. Этот человек, – замечает автор, – был рожден журналистом». Это очень зло и – будем надеяться – не вполне справедливо сказано, если применять эту фразу к журналистам вообще. Но значительную категорию ремесленников пера она характеризует с ног до головы.
Можно, например, подумать, что фраза эта примеривалась знаменитым голландским писателем специально к г. Сементковскому, «сочинителю» многочисленных плохих предисловий к хорошим книгам, редактору неизбежной «Нивы» и автору неизбежных ежемесячных статей «Что нового в литературе?».
«Если серия черных будет длинная, то предстоит еще много выигрышей на черный»… Совершенно верно! Безукоризненно справедливо!