Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

Нянюка Марьянка, какъ звали ее казаки, вошла въ избушку, над?ла сверхъ сорочки б?лый платокъ, закутала имъ голову и лицо, такъ что одни только блестящiе черные глаза были видны, и вышла на улицу. – Показаться на улиц? съ открытымъ лицомъ и волосами считается у старов?ровъ-казаковъ верхомъ неприличiя. —

– «Плохо ваше д?ло», сказалъ офицеръ, подмигивая на Марьяну: «слышали? мужъ прiехалъ».

– «Что?»

– «Я говорю, что у Марьянки теперь ушки на макушк?, какъ она узнала, что мужъ изъ похода идетъ: она теперь Александръ Львовича и знать не хочетъ».

«Ну, разница не большая будетъ: она и при муж? и безъ мужа знать меня не хочетъ».

– «Разсказывайте!»

– «Я вамъ говорю. Я нахожу, что одинаково глупо въ такихъ вещахъ и скрывать и хвастаться. И, вотъ вамъ честное слово, что несмотря на то, что я не знаю, что готовъ для нея сд?лать, я столько же усп?лъ, сколько вы, сколько Щирхашидзе, сколько всякiй». —

– «Не можетъ быть!!! Да вы в?рно не ум?ете взяться»…

«Ужъ не знаю, какъ по вашему надо взяться, только я давалъ деньги, – не берутъ, д?лалъ подарки, шлялся по вечеринкамъ, стою у нихъ два м?сяца, и все ничего».—«См?шно сказать», продолжалъ Александръ Львовичь, говоря больше для того, чтобы высказать свою мысль, ч?мъ для того, чтобы передать ее своему собес?днику: «я просто влюбленъ – влюбленъ въ этаго великана такъ, какъ никогда въ жизни».

– «Вотъ такъ штука!»

«Ну посмотрите, что это за женщина!! продолжалъ Александръ Львовичь, глядя на Марьяну, которая въ это время той особенной молодецкой мужской походкой, которой ходятъ гребенскiя женщины, входила на дворъ съ насосомъ въ рукахъ.

– «Марьяна!» сказалъ онъ ей: «подойди-ка сюда».

Марьяна потупилась и не отвечала.

– «Что ты это, ужъ и говорить не хочешь со мной?»

– «Чего я пойду», отв?чала она. «Каку? болячку тамъ д?лать?»

– «Правда, что твой хозяинъ прi?детъ нынче?»

– «А теб? какое д?ло?»

– «Я радъ, что теб? не скучно будетъ».

– «Легко-ли».

– «Вы, нечистые духи, разстр?ли васъ въ сердце животы!»… закричала она на мальчишекъ, своихъ племянниковъ, которые разб?жались прямо на нее и чуть не сбили съ ногъ. – «Пошли на улицу играть, шалавы».

Глава 2-я. Губковъ

Странное существуетъ въ Россiи мн?нiе о д?йствiи, производимомъ жизнью на Кавказ? на состоянiе, характеръ, нравственность, страсти и счастье людей. Промотавшiйся юноша, несчастный игрокъ, отчаянный любовникъ, неудавшiйся умникъ, изобличившiйся трусъ или мошенникъ, оскорбленный честолюбецъ, горькiй бездомникъ, бобыль: вс? ?дутъ на Кавказъ, и ежели ужъ имъ не сов?туютъ, то по крайней м?р? никто не находитъ страннымъ, что такiе люди ?дутъ на Кавказъ.

По принятому мн?нiю это очень естественно. Я же до сихъ поръ, – сколько ни напрягалъ свои умственныя способности – не могъ еще объяснить себ?, почему они ?дутъ именно на Кавказъ, а не въ Вологодскую или Могилевскую, или Нижегородскую губернiю?

Мотъ останется мотомъ и въ Москв?, и въ Мамадышахъ, и на Кавказ?, только съ той разницей, что въ Петербург? учтивые французы-трактирщики и портные овлад?ютъ его жизнью, а на Кавказ? грубые духанщики и жиды. – Несчастный игрокъ на Кавказ? больше, ч?мъ гд?-нибудь, будетъ несчастнымъ, ежели только не гадкимъ. Неудавшiйся умникъ найдетъ много предшественниковъ на Кавказ? и скор?е, ч?мъ гд?-нибудь, будетъ понятъ. – Трусъ останется трусомъ, сколько бы разъ онъ ни ходиль въ походы и ни подвергалъ безъ ц?ли жизнь свою опасности. Честолюбецъ тоже едва ли найдетъ то, что ожидаетъ, такъ какъ на Кавказ? еще меньше, ч?мъ везд?, усп?хъ зависитъ отъ достоинства и усердiя. Остается одинъ отчаянный любовникъ, который въ кровавомъ бою хочетъ сложить свою голову и т?мъ самымъ, по какому то странному умозаключенiю, отмстить неприступной, коварной или жестокой; но и то мн? кажется, что ужъ ежели онъ непрем?нно нам?ренъ лишить себя жизни, то можно бы было сд?лать это удобн?е, верн?е и скор?е – дома. —

Александръ Львовичь Губковъ, съ которымъ я им?лъ честь въ первой глав? познакомить читателя, также какъ и почти вс? молодые люди хорошихъ фамилiй, служащiе на Кавказ?, поддался влiянiю утвердившагося мн?нiя о мнимомъ благотворномъ д?йствiи этаго края на кошельки и нравственность людей. Жизнь независящаго ни отъ кого гвардейскаго офицера и несчастная страсть къ игр? разстроили въ три года службы въ Петербург? его д?ла до такой степени, что онъ принужденъ былъ взять отпускъ и ?хать въ деревню, для прiискиванiя средствъ выйдти изъ такого положенiя.

Въ деревн? туманъ, въ которомъ представлялось ему его положенiе, понемногу разошелся, и онъ понялъ, что жизнь его еще не совс?мъ испорчена, ежели онъ съум?етъ вывезти тел?гу своей жизни изъ той глубокой колеи, по которой она до сихъ поръ катилась такъ незам?тно. «Походная жизнь, труды, опасности, отсутствiе искушенiй, дикая природа, чины, кресты!».......... и онъ р?шился перейдти въ кавказскiй п?хотный полкъ.

Само собою разум?ется, что д?йствительность далеко не соотв?тствовала тому, что ожидало его воображенiе; а черезъ сколько неизв?стныхъ ему до той поры – когда онъ жилъ въ большихъ разм?рахъ – горькихъ униженiй заставили его пройдти его недостатки, которыхъ не исправилъ одинъ воздухъ Кавказа.

Не разъ ему случалось слышать фразы въ род? сл?дующихъ: «я вашихъ картъ не бью, потрудитесь прислать»; или: «маркитантъ говорить, что онъ въ долгъ не отпустить, что много, молъ, васъ и т. д. и т. д. – Въ то время, какъ я начинаю свой разсказъ, Губковъ уже два года служилъ на Кавказ? и уже давно заплатiлъ дань глупостей неестественному взгляду новаго челов?ка, смотрящего на вещи не съ т?мъ, чтобы понять ихъ, а съ т?мъ, чтобы найдти въ нихъ то, чего ожидало обманчивое воображенiе. – Онъ уже пересталъ покупать никуда негодные шашки, кинжалы и пистолеты, пересталъ од?ваться въ азiятское платье и у?зжать отъ оказiй, кунаки, которые прежде не выходили изъ его квартиры, страшно надо?ли ему, и онъ уже не старался каждый разъ попасть въ походъ, а предоставлялъ это д?ло начальству и случаю; однимъ словомъ, благоразумный практическiй взглядъ кавказскаго офицера, сущность котораго составляютъ ненависть и презр?нiе ко вс?мъ Татарамъ, и правило, никогда никуда не напрашиваться и ни отъ чего не отказываться, – невольно усвоивался имъ.

Несмотря на то, что онъ принадлежалъ въ полку къ партiи бонжуровь, какъ н?сколько непрiязненно называли офицеры т?хъ, которые говорили по-французски, его любили за то, что онъ всегда старался быть хорошимъ товарищемъ. – Я говорю, старался, потому что д?йствительно онъ им?лъ такъ мало общаго съ другими, что не могъ быть товарищемъ по наклонности, а былъ имъ только по уб?жденiю. —

Совершенно необыкновенная красота Марьяны не могла не поразить его, челов?ка въ высшей степени впечатлительнаго и пылкаго. Ежедневныя, безпрестанныя встр?чи съ этой женщиной въ ея простой одежд?, слегка закрывающей только вс? прелести удивительнаго т?ла, ея видимая холодность и равнодушiе и даже самая ея грубость и р?зкость усилили его впечатл?нiе – какъ онъ самъ справедливо признавался – до степени любви самой страстной. —

– «Марьяна!» сказалъ онъ ей однажды, когда она одна сид?ла за шитьемъ, поджавши ноги, въ своей избушк?: «пусти меня къ себ?»,

– «Зач?мъ я тебя пустю? Каку? черную немочь ты тутъ найдешь ?»

– «Марьяна, я ничего для тебя не пожал?ю, все, что ты только захочешь, я готовъ сд?лать для тебя; а ты никогда добраго слова мн? не скажешь. Теб?, можетъ быть, нужны деньги, вотъ возьми себ?».

– «Такъ вотъ и стану я твои деньги брать! Не нужно мн? ничего».

– «Да я в?дь отъ тебя ничего не хочу, ничего не прошу, мн? только жалко, что такая красавица, какъ ты, мучаешься работой».

– «А кто за меня работать будетъ? Поди ты отъ меня прочь съ своими деньгами», сказала она, отталкивая его руку. «Разв? хорошо, какъ люди увидятъ?»

– «Ну такъ я вечеромъ прiйду, никто не увидитъ. Пустишь меня?»

– «Сколько ни приходи, ничего теб? не будетъ».

– «Такъ я прiйду…»

Какъ только потухли огни въ станиц? и полная луна начала подниматься изъ-за казачьихъ хатъ, осв?щая ихъ высокiя камышевыя крыши, Дубковъ тихо отворилъ дверь своей хаты и, весь дрожа отъ волненiя, осторожными шагами вышелъ на дворъ. Все было тихо, только кое-гд? изр?дка раздавался лай собаки, заунывная п?снь пьянаго казака, или громкое дыханiе скотины, расположившейся посереди двора.

Дубковъ подошелъ къ закрытому ставню избушки и приложил къ нему ухо. Слышалось дыханiе двухъ спящихъ женщинъ и въ одномъ изъ нихъ – въ ближайшемъ – ему показалось, что онъ узналъ Марьяну.

Онъ подвинулъ къ себ? ставень, который былъ заложенъ снутри. Ничто не пошевелилось въ избушк?. Онъ повторилъ то же движенiе и приложивъ губы къ ставню, прошепталъ: «Марьяна!» Кто то тяжело вздохнулъ и пошевелился. – «Марьяна, отложи», повторилъ онъ громче, толкая ставень. На минуту, которая показалась ему часомъ, снова все замолкло; потомъ послышался звукъ вынимаемаго болта, скрипъ ставня, запахъ с?мячекъ, тыквы и жилого покоя, и голосъ Марьяны шопотомъ сказалъ:

– «Кто это? Ну чего по ночамъ таскаешься, полуночникъ!»

– «Ты одна?»

– «Н?тъ, со мной нев?стка спитъ».

– «Выдь въ с?ни, отопри мн?».

– «Какже, отопру!» сказала она, выставляя голову въ окошко: «мало теб? д?вокъ по станиц?, что ко мн? привязался».

– «Да что-жъ, коли я тебя люблю, мн? никто не милъ, кром? тебя. Отопри».

– «Н?тъ, у меня мужъ есть».

– «Да я то въ чемъ же виноватъ, ежели я безъ тебя жить не могу, ежели ты всегда у меня одна на ум?. – Ну отчего ты не хочешь меня любить, Марьяна?» —