Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

Изъ вс?хъ старыхъ лицъ больше вс?хъ перем?нился Ол?нинъ. Ему было 28 л?тъ, но въ эти три года онъ пересталъ быть молодъ. Молодость его была истрачена. Тотъ запасъ молодой силы, который онъ носилъ въ себ?, былъ положенъ въ страсть къ женщин?, и страсть эта была удовлетворена.

Вс? лучшiя мечты его, казавшiяся невозможными, сделались действительностью. То, чего онъ просилъ отъ обстоятельствъ, было дано ему, но нашелъ ли онъ въ себ? то, чего ожидалъ отъ себя? Осуществилось ли его счастье въ томъ особенномъ необычайномъ св?т?, въ какомъ онъ ожидалъ его? Ему казалось, что да.

Дядя Ерошка, посл? б?гства Кирки особенно усердно сод?йствовавшiй соединенiю постояльца съ Марьянкой, дядя же Ерошка не вид?лъ ничего необыкновеннаго въ этомъ обстоятельстве. «Дуракъ, дуракъ!» говаривалъ онъ Ол?нину во время одиночества Марьянки: «что смотришь? былъ бы я въ твои годы, моя бы была баба. Теперь челов?къ молодой, одинокой, какъ ей тебя не полюбить? Приди, – скажи: матушка, душенька, полюби меня! А полюбитъ – все у насъ будетъ, и каймакъ и чихирь – своихъ в?дь два сада осталось. Ч?мъ деньги то платить; всего принесетъ!» —

Сначала казаки см?ялись старику о томъ, что д?лается у него на квартир?, но онъ говаривалъ только: аль завидно? И хотя Марьянка уже не выходила въ хороводы и старыя подруги отшатнулись отъ нея, общее мн?нiе станицы по немногу стало разд?лять мн?нiе дяди Ерошки и извинило Марьянку. —

«Челов?къ она молодой, безъ мужа, ни сзади, ни спереди ничего, а онъ богачъ, ничего не жал?етъ – кто безъ гр?ха». Одни старики старов?ры строго судили молодую бабу, но и т? успокоились, когда узнали, что Ол?нинъ об?щалъ законъ принять. – Такъ просто и ясно понималась народомъ исторiя любви Ол?нина, казавшаяся ему столь необычайной.

Дядя Ерошка подъ пьяную руку не разъ разсказывалъ казакамъ, какъ это случилось. – Дурочка! говорю, в?дь теб? что? мужа н?ту, вдова, значитъ: а у него серебра вотъ какой м?шокъ набитъ, холопи дома есть. Ты ему вели домъ себ? купитъ: ей-ей купитъ! А тамъ надо?стъ – брось его, за меня замужъ выйди или за кого, а домъ останется. А ужъ я ему велю домъ купитъ, в?рное слово, велю; только дяд? тогда ведро поставь. – В?дь забыла, шельма: теперь безъ денегъ осьмухи не дастъ. – Да его возьму напою-напою да и настрою; такъ и свелъ.

– «А что жъ гр?хъ-то, дядя?» скажетъ ему кто-нибудь. «На томъ св?т? чт? теб? будетъ?»

– Гд? гр?хъ? Гр?хъ даромъ баб? пропадать а это не гр?хъ, отецъ мой. Еще на томъ св?т? за меня Бога замолитъ баба-то, скажетъ: вотъ добрый челов?къ, хоть не самъ, такъ хорошаго молодца подвелъ!

И старикъ зальется своимъ громкимъ соблазнительнымъ хохотомъ. Такъ что не знаешь: надъ тобой ли, надъ собой ли, надъ Богомъ ли см?ется этотъ старикъ.

Глава 2-я.

Ол?нинъ жилъ, казалось, по прежнему, зимой ходилъ въ походъ, л?то и ос?нь проводилъ въ станиц?, дома и на охот?. Въ штабъ онъ никогда не ?здилъ, товарищи, которыхъ онъ дичился, тоже р?дко ?здили къ нему.

Полковой командиръ года 2 тому назадъ вызывалъ его и д?лалъ ему отеческое наставленiе о томъ, какъ неприлично его поведенье въ станиц?. Ол?нинъ отв?чалъ, что по его мн?нiю служб? н?тъ д?ла до его образа жизни, а что впрочемъ онъ нам?ренъ выдти въ отставку. Онъ подалъ въ отставку тогда же, но сначала ее задержало начальство, а потомъ подошла война, и отставка все еще не выходила.

Съ друзьями и родными въ Россiи онъ почти три года прервалъ всякое сношенiе и родные знали про него отъ другихъ. Начатыя его тетради «исторiи кавказской войны» и «о значенiи нравовъ» лежали нетронутыми въ чемодан?. Онъ по сов?ту дяди Ерошки «бросилъ, простилъ вс?мъ». Книгъ онъ тоже не читалъ.

Посл?днее его письмо вскор? посл? б?гства Кирки было къ прiятелю. Вотъ что онъ писалъ тогда изъ похода. —

«Ты знаешь мою привычку соблюдать въ душевныхъ д?лахъ обычаи нем?цкихъ хозяекъ: одинъ разъ посл? долгаго время все пов?рить, перемывать, перестанавливать. Нынче ц?лый день я занимался такимъ мытьемъ и пов?ркой. И было отчего. Со времени моего посл?дняго письма случилось со мной самое важное происшествiе въ жизни – я былъ счастливъ и продолжаю быть счастливъ. Но я растерялся въ первое время и только теперь въ поход?, одинъ т. е. безъ нея, я въ первый разъ оглянулся на себя, вспомнилъ про свое существованiе и подумалъ о немъ. Ты ошибся, полагая, что я отрекусь отъ письма, которое писалъ теб?, что мн? стыдно станетъ. Прошло три м?сяца и, вспоминая это письмо, мн? кажется только, что напрасно я вовсе писалъ теб? объ этомъ, – всего я высказать не могъ и сказалъ пошло, мало, б?дно въ сравненiи съ т?мъ, что есть. – Теперь не буду теб? писать ничего про «то» и какъ все случилось, скажу только, что я счастливъ, спокоенъ и чувствую себя сильнымъ, какъ никогда не былъ въ жизни. Жизнь моя теперь ясна для меня, я ужъ не одинъ и знаю свое м?сто и знаю свою ц?ль. – Жена моя – Марьяна, домъ мой – Новомлинская станица, ц?ль моя – я счастливъ, вотъ моя ц?ль. Кто счастливъ, тотъ правъ! – Какихъ же еще ц?лей, желанiй, какой еще правды, когда чувствуешь себя на своемъ м?ст? во всемъ Божьемъ мiр?, когда ничего больше не хочешь? – И я ничего не хочу, исключая того, чтобы не изм?нилось мое положенiе, хочу только отр?зать себ? вс? пути отступленiя изъ своего положенiя, исключить все ненужное изъ моего св?тлаго круга. —

Впрочемъ объяснить этаго нельзя, да и незач?мъ.

Скажу теб? существенное и ц?ль этаго письма, которая есть просьба. Мужъ Марьяны пропалъ безъ в?сти, она полюбила меня (слова «полюбила меня» были замараны и было поправлено): она отдалась мн?. И это нев?рно. Она не полюбила меня – избави Богъ отъ этаго мерзкаго изуродованнаго чувства; я мущина, она женщина, я подл? нея жилъ, я желалъ ее, она отдалась мн?. И не она отдалась мн?, а она приняла меня въ свой простой, сильный мiръ природы, котораго она составляетъ такую же живую и прекрасную часть, какъ облако, и трава, и дерево.

И я ожилъ и сталъ челов?комъ только съ т?хъ поръ, какъ вступилъ въ этотъ мiръ, который всегда былъ передо мной, но который въ нашемъ быту, какъ заколдованный кругъ, закрытъ для насъ.

Знаю и вижу твое презр?нье; но жал?ю и презираю твое презр?нье. «Челов?къ т?мъ челов?къ, что онъ любитъ не какъ дерево, а свободно, разнообразно, съ участiемъ всей безчисленности своихъ различныхъ стремленiй»… и т. д. и т. д.

Знаю, знаю; но знаю дальше. Любовь, про которую ты говоришь, есть любовь челов?ка, но челов?ка на низкой степени развитiя, далекаго отъ простоты и правды. Въ этой выдуманной любви вы знаете, что вы любите, зач?мъ вы любите, но притворяетесь, что не знаете, и все мнимое разнообразное и духовное въ этой любви подводится къ однообразн?йшему однообразiю – къ лжи. Романы, поэмы, наши разговоры, въ которыхъ мы притворяемся, что одна духовная сторона любви близка намъ, не все ли скучн?йшее одно и то же? Я тебя люблю, ты меня любишь, наши души соединятся. Я тебя люблю… А что такое души? что такое «люблю»? никто не знаетъ и боится знать.

Посмотри на каждое растенiе, на каждое животное: не видно ли величайшее разнообразiе въ исполненiи этаго в?чнаго таинственнаго закона? И разв? таинственность и прелесть разоблачилась съ той поры, какъ я понялъ законъ растенiя? т?мъ бол?е, законъ, которому я подлежу? И разв? во мн? лежитъ боязнь правды, а не потребность ея? Во вс?хъ отрасляхъ развитiя челов?чества тотъ же законъ: сознательное подчиненiе прост?йшiмъ законамъ природы, которые при первоначальномъ развитiи кажутся не челов?ческими.

Я подалъ въ отставку, но сначала любезное начальство меня задержало, а теперь война. Ради Бога, устрой въ Петербург?, чтобы ее не задержали (следовали наставленiя, кого просить и какъ).

Сейчасъ перечелъ твое письмо, твои сов?ты и сожал?нья моихъ друзей. Каковы же теперь будутъ сов?ты и сожал?нья? Я выхожу въ отставку, женюсь на казачк?, жен? б?глаго казака, и поселяюсь въ станиц?, безъ ц?ли, безъ д?ла. – Пропалъ челов?къ, а могъ бы быть членомъ Аглицкаго клуба и Сенаторомъ, какъ папенька. —

Отчего я не нахожу, что Сенаторъ и членъ Аглицкаго Клуба и Николай Г. пропалъ и что онъ безполезный челов?къ? Сенатору хорошо въ Сенат? и въ собор? и члену весело въ столовой, и не знаю тамъ гд?, и Н. Г. прiятно въ гостиной, – только и нужно; значитъ, онъ не безполезенъ, коли ему хорошо. Значитъ, растетъ дерево и исполняетъ свое назначенiе, коли листья на немъ зеленые.

Значить, какъ ни пошло все, что скажетъ въ гостиной Н. Г., а есть такая глупая барышня, для которой его пошлыя слова будутъ въ род? откровенiя. А нужно, чтобы и до этой несчастной какимъ бы нибудь путемъ дошло солнце. Ежели бы онъ не могъ сделать пользы, ему бы не было прiятно и онъ не сталъ бы ?здить.

Не знаю, какъ это вы, люди такъ называемые св?тскiе, ум?ете всего взять съ ум?еренностью, даже правды какого-нибудь закона – маленькую частичку. В?дь вы, либералы, согласны, что можно быть полезнымъ, не служа въ иностранной колегiи, въ торговл?, въ хозяйств?, въ литератур?. Да разв? кром? этихъ, вамъ знакомыхъ кл?точекъ, на которыя вы разд?лили д?ятельности людей, н?тъ такихъ кл?точекъ, которымъ не найдены названiя? По чемъ вы судите, что челов?къ полезенъ или н?тъ? По роду знакомой вамъ д?ятельности. Да в?дь не одинъ родъ доказываетъ пользу, а самая д?ятельность. В?дь вотъ ты либералъ, а твой либерализмъ есть самое ужасное консерваторство, оттого, что ты не идешь до посл?днихъ выводовъ закона. Или всякой полезенъ по м?р? пользы, которую онъ приноситъ, но такъ какъ пользу опред?лить нельзя, то никого нельзя назвать полезнымъ, или вс?хъ; или всякой полезенъ по м?р? своей удовлетворенности, счастiя, всл?дствiе другаго закона, что удовлетворенъ и счастливъ можетъ быть только тотъ, кто полезенъ. – Либерализмъ есть только логика. – Повторяю опять, я полезенъ и правъ, потому что я счастливъ: и не могу ошибаться, потому что счастье есть высшая очевидность. Кто счастливъ, тотъ знаетъ это в?рн?е, ч?мъ 2 X 2 = 4.

А въ чемъ будетъ состоять моя польза, я объ этомъ р?дко думаю, но когда подумаю, то придумать могу столько же отъ себя пользы, сколько и всякой оберъ-секретарь Сената.

Знаю только то, что силы и потребности д?ятельности я чувствую въ себ? теперь больше, ч?мъ прежде. Ты скажешь: какая можетъ быть д?ятельность въ дикой старов?рческой станиц? съ кабанами, ол?нями и Ерошкой? Т?мъ-то удивительна жизнь, что курица не можетъ жить въ вод?, а рыба въ воздух?, что Н. Г. не можетъ жить безъ тротуара, оперы, а я безъ запаха дыма и навоза.

Ежели бы я не жилъ прежде среди васъ, я бы, можетъ, пов?рилъ, что тамъ моя д?ятельность. А главное, пов?рилъ бы я, ежели бы я съ молоду былъ л?нив?е, былъ бы не такъ свободенъ, какъ я былъ. Ежели бы вс?ми силами души не искалъ счастья, т.-е. д?ятельности. Многаго я испыталъ и ужъ теперь еще испытывать не буду, – у меня еще теперь заживаютъ раны, оставшiяся отъ этихъ испытанiй. Я ли былъ виноватъ, или наше общество, но везд? мн? были закрыты пути къ д?ятельности, которая бы могла составить мое счастiе, и открывались только т?, которые для меня были ненавистны и невозможны. Посл?днiй и самый скверный мой опытъ была военная служба.

Сейчасъ остановило мое письмо ядро, которое съ свистомъ пролет?ло надъ лагеремъ, – какъ мн? показалось и какъ вс?мъ это всегда кажется ночью, надъ самой моей головой. Послышалась за палаткой возня, товарищъ мой проснулся; мы затушили св?чку и вышли. Ночь чудесная, ясная, зв?здная, кругомъ красные костры осв?щаютъ палатки. Костры вел?но тушить. Я обошелъ свою роту. Еще ядро или, должно быть, наша пустая граната просвист?ла птичкой надъ лагеремъ и гд?-то попала въ костеръ. И теперь я вернулся, сижу, дописываю и, можетъ быть, опять пролетитъ и попадетъ сюда, и мн? жутко. Никогда такъ мн? не бывало страшно смерти, какъ теперь. Боюсь, не хочу смерти теперь. Но все, что я писалъ теб?, я перечелъ, и все это – правда.

Я походилъ по лагерю и подошелъ къ нашимъ пушкамъ. Артиллеристы выпалили два раза куда-то наобумъ, къ батаре? собрались разные зрители. Я узналъ казака изъ Новомлинской; онъ мн? сказалъ, что ихнiй Терешка вчера ?здилъ въ станицу и что Марьянка мн? поклонъ прислала. – Ежели можно бы было словами разсказать все то, что возбудили во мн? эти слова: поклонъ прислала, и полуулыбка казака; – ты бы пов?рилъ мн? и только бы завидовалъ. Ахъ, любезный другъ, дай Богъ теб? испытать то, что я испытываю. Лучше не надобно. Черезъ дв? нед?ли я буду дома!»

Глава 3-я.

Черезъ нед?лю онъ д?йствительно былъ дома и былъ счастливъ, но совс?мъ не т?мъ счастьемъ, котораго онъ желалъ и которое онъ готовилъ для себя. Ему было хорошо, но многаго, какъ ему казалось, главнаго еще не доставало для его счастья. Жизнь его еще не устроилась. Это еще все такъ, пока, а начнется во-первыхъ, когда я выйду въ отставку и избавлюсь отъ этихъ нел?пыхъ отношенiй съ начальниками и товарищами. Больше всего его мучали товарищи, поздравлявшiе его съ усп?хомъ и шутившiе о предмет?, казавшемся ему столь важнымъ. – Во-вторыхъ, онъ, чего бы ему ни стоило, нам?ревался разъ навсегда избавиться отъ Михайла Алекс?евича. Потомъ ожиданiе возвращенiя Кирки (о которомъ Марьянка, ему казалось, грустила, хотя никогда не говорила) д?лало его положенiе еще неопред?леннымъ. Дружба съ дядей Ерошкой, чихирь, праздность, все это должно было перем?ниться, устроиться, и тогда должна была начаться новая жизнь; теперь же, какъ ни хорошо было его положенiе, оно ему казалось безобразнымъ, особенно, когда онъ живо представлялъ сужденiя о себ? казаковъ и товарищей. Онъ какъ будто не признавалъ теперешнюю жизнь за настоящую жизнь, а жизнь, не спрашиваясь его, шла и приносила ему съ собой свои награды и наказанiя. – Но прошло три года, новаго все еще ничего не началось, а старая, казавшаяся безобразной, непризнанная жизнь уже усп?ла овлад?ть имъ всей силой и прелестью привычки, усп?ла уже разрушить вс? мечты о изм?ненiи ея.

Михаилъ Алекс?евичь уже бол?е не возмущалъ всего существа Ол?нина, какъ прежде; напротивъ, онъ забавлялся его пос?щенiями и напускалъ на него дядю Ерошку. Дядя Ерошка былъ неразлученъ съ офицеромъ и съ каждымъ днемъ все становился интересн?е и поэтичн?е. Полведра чихиря посл? охоты сд?лались привычкой для Ол?нина. Сужденья казаковъ и товарищей перестали мучать его. Марьяна при постороннихъ сиживала въ хат? съ нимъ и принимала гостей. О Кирк? не было слуху и Ол?нинъ забылъ почти. Служба и два м?сяца зимняго похода не только не тяготили теперь Ол?нина, но были прiятны ему. Нам?ренье жениться на Марьянк? какъ будто было забыто. Отставка, о которой никто не хлопоталъ, все еще не выходила.

Была ос?нь. Слышно было, что въ сос?дней станиц? переправилась партiя. По вс?мъ кордонамъ усилили осторожность, но Ол?нинъ, несмотря на то, утромъ съ дядей Ерошкой и капитаномъ шелъ на охоту. Съ вечера приходилъ казакъ съ Нижнепротоцкаго поста и сказывалъ, что въ Угрюмомъ Хохл? (л?съ) св?жiе сл?ды ол?ньи.

Дядя Ерошка проснулся далеко до зари. Ему р?дко въ жизни приходилось спать въ изб?, и онъ говаривалъ, что ему душно, и сны давятъ въ изб?. Онъ проснулся, вышелъ, посмотр?лъ, много ли ночи, и легъ опять навзничь, закинулъ руки подъ голову. —

Разное стало приходить ему въ голову. Гд? эти ол?ни ночь будутъ? Коли не сбрехалъ Лукашка, должны къ утру къ Тереку подойти. Зайти надо отъ кордона, a Митрiй Васильича пошлю отъ дороги, туда не пойдутъ. Потомъ мысли его перешли на самаго Д. В. Зач?мъ онъ Мишк? (онъ такъ звалъ Мих. Алекс?евича) лошадь подарилъ? «Все за бабу, все за бабу», повторилъ онъ вслухъ. Мн? бы отдалъ, все я ему служилъ. А то всего одну ружье далъ. —

Да мн? что? Проживу и безъ коня. Были кони! Какъ моего с?раго коня полковникъ просилъ. Дай, говорить, коня, хорунжимъ тебя сд?лаю. Не отдалъ. Тутъ ему вздумалось, чт? бы было, ежели бы онъ отдалъ тогда с?раго коня. Какъ бы онъ офицеромъ сталъ, сотней бы командовалъ. Какъ подъ?халъ бы въ Грозной къ духану[37 - Кабакъ] и сказалъ бы: пей! и какъ потомъ онъ съ сотней поймалъ бы самаго Шамиля и какъ потомъ его бы встр?чали въ станиц? и кланялись бы ему т?, которые теперь надъ нимъ см?ются. И какъ онъ на встр?ч? опять бы сказалъ: пей! И онъ засм?ялся широкимъ внутреннимъ см?хомъ. Много еще онъ передумывалъ, поглядывая изр?дка въ окошечко, въ которое начиналъ уже проникать утреннiй туманный св?тъ, и прислушиваясь къ звукамъ, ожидая п?туховъ.

На сос?днемъ двор? стукнула щеколда, скрипнула дверь и послышались шаги. Старикъ толконулъ ногой свою дверку и перегнувшись посмотр?лъ. Ол?нинъ, пожимаясь на утреннемъ холод?, б?жалъ черезъ дворъ. Стукнула щеколда въ хат? Ол?нина, скрипнула его дверь, всл?дъ за т?мъ затворилась Марьянкина дверь, стукнула ея щеколда и все затихло.

Дядя Ерошка опять легъ навзничь. Гд? то мой Кирка сердечный? подумалъ онъ. – Молодецъ былъ, какъ я – орелъ! и малый простой. Я его любилъ. – Небось женился тамъ, домъ построилъ. Какъ меня звалъ Хаджи Магома, такъ домъ об?щалъ, двухъ женъ, говоритъ, отдамъ. Тоже въ наб?ги ?здитъ. Сказывали, что въ Наур? двухъ казаковъ убили; сказывали, что его вид?ли. Мудренаго н?тъ. Онъ молодецъ. Только вздумай онъ сюда придти, онъ ихъ расшевелитъ, Мишекъ-то. Джигитъ. А все ему скучно! И зач?мъ она война есть? То ли бы д?ло, жили бы смирно, тихо, какъ наши старики сказывали, Ты къ нимъ прi?зжай, они къ теб?. Такъ рядкомъ, честно да лестно и жили бы. А то что? тотъ того бьетъ, тотъ того бьетъ. Нашъ къ нимъ уб?житъ – пропалъ, ихнiй къ намъ б?гаетъ. Я бы такъ не вел?лъ. —

Ол?нинъ, войдя въ свою хату, зажегъ спичку, посмотр?лъ на часы, (еще до охоты можно было соснуть часа два) и не разд?ваясь легъ на постель. – Ему хот?лось заснуть не т?ломъ, а душой, какъ это часто бываетъ съ людьми, которые недовольны своимъ душевнымъ положенiемъ, у которыхъ есть въ душ? вопросъ, на который нужно, но не хочется отв?тить. Пора это кончить, скучно и глупо, говорилъ онъ самъ себ?. Мои теперешнiя чувства несостоятельны съ старыми привычками и прiемами страсти. Я лгу самъ передъ собой и передъ ней. А для нея все это съ каждымъ днемъ становится бол?е и бол?е правда, бол?е и бол?е серьезно. Надо кончить, надо поставить себя иначе.

Онъ вспомнилъ свое об?щанiе жениться; и сталъ представлять себ?, что будетъ тогда; сталъ вспоминать, какъ онъ прежде представлялъ себ? это. Но что то ничего изъ прежнихъ образовъ не представлялось ему. Какъ будто онъ старался вспомнить то, что другой думалъ. А представлялась такая уродливая путаница, въ которой онъ ничего разобрать не могъ. Онъ перевернулся на другой бокъ и заснулъ.

Едва начало брезжиться, какъ дядя Ерошка всталъ, отворилъ дверь и началъ убираться. Развелъ огонь, досталъ пшена и кинулъ въ разбитой котелочекъ, досталъ свинцу и пулелейку и тутъ же сталъ лить пульки. Все это онъ д?лалъ, не переставая п?ть п?сни, и въ одной рубах? и порткахъ, размахивая руками, то выходя на дворъ, то снова входя въ свою избушку. Д?ло его такъ и спорилось, онъ не торопился, но отъ однаго тотчасъ же переходилъ къ другому. Ванюша скоро всталъ тоже и пристроился у порога избушки съ своимъ самоваромъ. Старикъ уже во всю грудь заигралъ п?сни, когда у него явился слушатель, и подмигивалъ на Ванюшу и еще бойч?й стала его походка. – «Поди – буди пана», сказалъ онъ: «пора, опять проспитъ. Эки здоровые спать ваши паны!» и опять затянулъ свою п?сню.

– «Рано еще», возразилъ Ванюша: «еще капитанъ придетъ. Да дай, дядя, мн? сальца, – вел?лъ ружье смазать».

– «Все дядя дай, а сами не заведете! У дяди все есть. – А чихирю вел?лъ взять?»

– «Да ужъ все возьму. У Бурлаковыхъ встали что ль?»

– «А вонъ глянь, баба то ужъ корову убираетъ», сказалъ. старикъ, указывая на сос?днiй дворъ. —

Ванюша закричалъ баб?, чтобы она принесла чихирю, но старикъ остановилъ его: «Э, дуракъ! люди на охоту идутъ, а онъ бабу зоветъ. Самъ поди». —

– «А закуска есть? а то я кашку варю», прибавилъ онъ. —

– «А то какже!» отв?чалъ Ванюша съ видимой гордостью. «Вчера опять на два монета рыбы купили. В?дь весь полкъ, да вс?хъ васъ кормимъ да поимъ». —