1812, год зверя. Приключения графа Воленского

– Уверен, его светлость Христофор Андреевич прекрасно справится. А у меня дело-то простое, – я улыбнулся со всей непосредственностью, на какую был способен. – Я намерен просить его величество о переводе с дипломатической службы в действующую армию.

Государственный канцлер и министр полиции смотрели на меня с разочарованием.

– И вы туда же, – поморщился Николай Петрович. – Вы же не юнец, а зрелый муж.

– Тем более! Раз уж мы, зрелые мужи, допустили такое бедствие, наша святая обязанность встать на защиту отечества! А юнцов нужно поберечь! Юнцы – это будущее нашей родины!

Я умолк, испугавшись, что переборщил с патриотическим пылом. Николай Петрович кивнул на господина Косынкина:

– Вот и наш Вячеслав Сергеевич тоже в армию просится…

Надворный советник просиял, осчастливленный тем, что государственный канцлер подтвердил его готовность отправиться воевать.

– Между тем, милостивый государь, – продолжил граф Румянцев, – сложить буйную голову дело не хитрое. Юнцов, конечно, жалко, не спорю. Но вы можете применить свои незаурядные способности с большей пользой для отечества…

Государственный канцлер патетически повысил голос и оборвал фразу на полуслове. И он, и Балашов испытующе уставились на меня.

– Осмелюсь спросить, ваше сиятельство, в чем заключается ваше предложение? – произнес я.

– Как вы посмотрите на то, чтобы перейти на службу к Вязмитинову? Санкт-Петербург кишмя кишит всякой сволочью, завербованной Бонапартом. Да вам ли это объяснять! После случившегося! И чтобы вычистить Авгиевы конюшни, нужны надежные люди! И не просто надежные, а с живым умом! Ваши способности здесь принесут большую пользу.

Надворный советник Косынкин находился сбоку и чуть за спиной, вне поля зрения. Но я нутром почувствовал, с какою жадностью ждал Вячеслав Сергеевич моего ответа.

Смысл присутствия Балашова сделался ясным. Александр Дмитриевич с началом войны получил новое назначение и состоял при особе его императорского величества для особых поручений, оставаясь министром полиции и генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Управление министерством полиции он передал Сергею Кузьмичу Вязмитинову.

Но я-то зачем ему понадобился? Неужели Александр Дмитриевич так во мне заинтересован? Или граф Румянцев и Балашов неведомым образом узнали о секретном донесении, предназначенном государю императору?

– Перейти на службу в полицию? – переспросил я с удивлением. – Но только что вы меня попрекали, что покидаю Лондон накануне прибытия нового посла!

Глаза Николая Петровича оживились и обеспокоено засверкали из-под густых, кустистых бровей. Похоже, он испугался, что я надумаю вернуться в Англию. Так вот оно что! Граф Румянцев при всей его любви к французам на поверку был византийцем. Затею с назначением меня в министерство полиции они придумали, чтобы обеспечить новому послу в Великобритании вакансии для его выдвиженцев.

В другое время я бы обиделся. Но сейчас желание князя Христофора Андреевича Ливена совпадало с моими устремлениями. Ему требовались вакансии в Лондоне для своих людей, а я рвался прочь из Англии, в Россию, в действующую армию.

Николай Петрович хотел было что-то сказать, но Балашов опередил его и с благодушным смешком промолвил:

– Если уж я, будучи полицейским, выполнял дипломатическую работу, то отчего же вам, дипломату, не испытать себя на полицейском поприще?

– И каковы ваши успехи? – спросил я.

– История, признаться, была бы комической, если б не война, – разоткровенничался министр полиции. – Да вы верно слышали. Я находился при императоре в Вильно. Его величество изволили уполномочить меня на переговоры с Наполеоном. Я отбыл вместе с полковником Орловым Михаилом Федоровичем. Он совсем еще молод, двадцати четырех лет от роду. До аванпостов добрались только на следующий день. Там завязали нам глаза и эдак вот вслепую привели к маршалу Давусту.

– Даву, – невольно поправил я собеседника.

– Даву, так Даву, – согласился он и продолжил. – Я потребовал препроводить меня к французскому императору. Даву же ответил, что не знает, где искать императора. Однако же вроде как отправили посыльного к Наполеону. Четыре дня держали меня в неизвестности, я было подумал, что французы взяли меня в плен, выразил негодование…

– Французы никогда бы не нарушили дипломатической неприкосновенности, – вставил граф Румянцев.

– Действительно, – кивнул Александр Дмитриевич, – Давуст… Даву объяснил, что Наполеон целыми днями разъезжает по позициям, и они решительно не знают, куда направить меня, чтобы я застал его. Наконец меня сажают в карету, везут под конвоем в Вильно, и – какого же было мое изумление! – Наполеон принимает меня ровно в том кабинете, из которого неделю назад на встречу с французским императором отправил меня наш государь.

Министр полиции умолк и вперил в меня жадный взгляд, ожидая, что я выражу изумление или еще какое-нибудь чувство. Но на меня его история не произвела особого впечатления. Тем более что в Лондоне об этом происшествии стало известно еще до того, как Александр Дмитриевич покинул приемную корсиканского недомерка.

– Случай и впрямь курьезный, – промолвил я ровным голосом.

– Александр Дмитриевич скромничает, – вмешался граф Румянцев. – Знаете, что он ответил, когда Наполеон спросил, как добраться до Москвы?

И об этом давно было известно в Лондоне, но я хотел доставить удовольствие Николаю Петровичу и изобразил неведение.

– Так вот, – продолжил граф Румянцев. – Александр Дмитриевич ответил, что есть одна дорога – через Полтаву.

Николай Петрович разразился болезненным смехом, а польщенный Балашов потупил взор.

– Право, я восхищен! Ваш ответ непременно войдет в историю! – воскликнул я.

Министр нахмурился и сказал:

– Шутки шутками, а мои потуги, к сожалению, оказались неудачными. Ну да Бог с ним. Так что скажете, милостивый государь?

– Уверен, ваше высокопревосходительство, что мои успехи на полицейском поприще окажутся намного хуже ваших на поприще дипломатическом.

– Эк вы завернули! – крякнул министр полиции. – Настоящий дипломат! Не скромничайте, граф. Факты говорят об обратном. Помнится, десять лет назад в деле о строительстве акведука вы в одиночку проделали работу за все министерство внутренних дел, вместе взятое. А за год до того оказались напрасными все мои усилия по укреплению обороны Прибалтики. Вашими стараниями английская эскадра так и не достигла наших берегов.

– Да уж какие там мои заслуги, ваше высокопревосходительство! Все это было дело случая! – возразил я.

– Не скромничайте, Андрей Васильевич, не скромничайте! – поддержал министра граф Румянцев. – Случай предоставляется каждому, а умеет воспользоваться оным только достойный.

«Не нахожу для себя достойной службу в полиции», – хотел сказать я, но, конечно же, не сказал.

– Уж не обессудьте, Николай Петрович, – промолвил я. – А только решение мое твердое: я намерен просить перевода в действующую армию.

– У вас появится возможность лично заняться поимкой убийцы, проникшего в ваш дом, – сказал Балашов.

– Я бы предпочел, чтобы его изловило ваше ведомство, – ответил я.

Николай Петрович поднял руку, как бы предостерегая меня от поспешного решения, и промолвил:

– Андрей Васильевич, Андрей Васильевич, не торопитесь с ответом. Я понимаю ваши чувства. Русская армия отступает, в такое время кажется, что сидишь сложа руки, а нужно быть на переднем фланге. Но со дня на день произойдут перемены. Только что прошел совет, мы участвовали в нем, и я, и Александр Дмитриевич, – граф Румянцев взглянул на Балашова. – Решено сменить главнокомандующего. Тактика Барклая никуда не годится, отступать далее некуда.

– И кто же?.. – я не закончил вопрос.

– На смену ему назначен Михаил Илларионович Кутузов. Весь русский народ за Кутузова, и государь согласился. В ближайшие дни мы погоним врага поганой метлой.

Я разделял мысли Николая Петровича и не сомневался в том, что вот-вот наступит перелом в ходе войны. И все же в душе оставалась тревога. Как вытекало из перехваченного нами сообщения, о котором я намеревался доложить лично его величеству, Наполеон был уверен в победе. Французский император полагал, что уже в сентябре займет Москву. А корсиканский недомерок, по моему убеждению, был хотя и безумцем, но не глупцом.

– Подумайте, – повторил граф Румянцев. – Время у вас есть. Мы отправляемся в Або. И вы будете участвовать в переговорах со шведским кронпринцем Бернадоттом.…

– Но я, – я хотел возразить.

Канцлер жестом остановил меня и продолжил: