За что, Господи? Роман

На экране пошли какие-то закорючки, большие и маленькие – она даже не успевала их рассмотреть, и ей стало совсем скучно. Она ждала картинок, а их всё не было и не было. Так и не дождавшись картинок, она нечаянно уснула.

Разбудила её мама. В зале было светло. «Мама, а когда же будут показывать кино?» – спросила она. «Кино ты, доча, тихо, мирно, проспала. Вставай, соня, пошли домой…»

* * *

Закончив десятый класс Предгорненской средней школы, она уехала поступать в Семипалатинский геологоразведочный техникум – как тогда говорили, по зову души. Сдала все экзамены, но не прошла по конкурсу. Мальчишек, с таким же количеством баллов, всех зачислили на третий курс, а она – девчонка – так сказала всё знающая соседка по комнате в общежитии.

Соседка, более уверенная в себе, объяснила ей, почему произошла такая несправедливость – их не приняли из-за «половой» дискриминации, и предложила: чтобы год напрасно не пропадал, отнеси документы в медицинский техникум. В нём, в это время, должны были сдавать вступительные экзамены абитуриенты второго потока.

Они пошли вместе в приёмную комиссию, и сдали документы. Нина, по какому-то внутреннему наитию что-ли, вложила в документы экзаменационный лист геологоразведочного техникума, с очень даже приличными отметками.

И случилось неожиданное для неё событие: на следующий день её пригласили в канцелярию медучилища и выдали, даже без сдачи вступительных экзаменов, студенческий билет, объяснив, что её зачислили на фармацевтическое отделение, так как на «лечебном» – полный комплект. А ещё ей сказали, если она пожелает, то при первом же освободившемся месте на лечфаке, её переведут на лечебное отделение.

Нина согласилась и, впоследствии, нисколько не жалела, что стала фармацевтом, а не плохим врачом…

Закончив учёбу и получив диплом, она, по направлению, как молодой специалист, вернулась в село Предгорное, и стала работать в местной районной аптеке.

Вероятно, ей повезло. Она была рядом со своими подругами и друзьями, а главное – рядом была мама! Мама, такая добрая и заботливая!

Они продолжали жить вдвоём в однокомнатном, старом деревянном домике на «Стрелке», почти рядом с пристанью. Мама работала на местном молокозаводе. И, частенько, утром, собравшись, они вместе выходили из дома, и шли на работу – она в аптеку, а мама в свой цех – делать сыр и сметану.

Прошло лето, затем, осень, а там уж и первый снег прикрыл землю.

* * *

Как-то Нина пришла в гости к своей подруге по работе, та её настойчиво и неоднократно приглашала к себе, говоря при этом заговорщическим тоном: «Я тебя познакомлю со своим братом, у меня отличный брат, не пожалеешь. Он только что вернулся из армии, и у него нет девушки, я тебе гарантирую».

И так уж она его расхваливала, так расхваливала, что…, Нину, в конце-концов, одолело любопытство, и она согласилась прийти к ним, ну и… познакомиться с демобилизованным солдатом.

Так уж получилось, что Пётр Кайгородов понравился ей с первого взгляда, и они начали встречаться, тем более, что все вокруг нашёптывали – «какая вы замечательная пара! Ты будешь как сыр в масле кататься. У него родители богатые, и дом у них „Дай Боже всем такой иметь“».

Мама тоже уговаривала – «Выходи замуж, да выходи замуж, а то потом поздно будет. Холостых-то парней у нас, в Предгорном, раз-два и обчёлся…»

В общем, совместным хором-приговором Нину сосватали.

Пётр устроился работать шофёром на молокозавод, а через полгода они сыграли богатую свадьбу.

Нина перешла жить к своему мужу, то есть, вошла в их семью. Но с первых же дней её появления в его, вернее, его родителей доме, какое-то странное отношение возникло у новой родни к ней. Ни свёкор, ни свекровь, не сказали ей ни одного ласкового слова. Только и слышала она – «Ты, почему не приготовила ужин? Петя вот-вот придёт с работы, а у тебя нечем его накормить. Или – «Ты плохо ухаживаешь за своим мужем, он пошёл на работу в неглаженной рубашке…»

Нина крепилась, старалась угодить и мужу и свёкру со свекровью, крутилась белкой в колесе по дому и в огороде, бегала на работу, но ничего не помогало. Особенно ей стало тяжело и обидно, когда она поняла, что беременна, и у них с Петром будет ребёнок.

Я ведь тоже работаю, говорила она себе, а его родители целыми днями сиднем сидят дома, палец о палец не ударят и, вместо того, чтобы помочь…

Однажды, доведённая до отчаяния, она пожаловалась Петру, а он…, он презрительно посмотрел на неё, и грубо ответил: «Это мои родители, изволь уважать их», а через день пришёл домой пьяный, и избил её ни за что, ни про что.

От неожиданности, боли и обиды, она даже не могла уразуметь, за что же он её так жестоко избивает, и только старалась прикрыть руками уже заметно увеличившийся живот.

Начались ежедневные издевательства со стороны мужа. Родители только поощряли его в этом. Потом она узнала, у него всё это время была любовница и…, что оказалось самым страшным – до ухода в армию он здорово пил, а его сестра это от неё скрыла.

Его родителям и старшей сестре срочно нужно было женить Петра, чтобы он вновь не запил…, и они выбрали её – молодую, образованную, но совершенно не разбирающуюся в людях, девушку.

Маме она ничего не рассказывала, боясь причинить той боль, да и стыдно ей было. Как могла, прятала синяки. Это оказалось не трудно. Пётр знал как бить, и бил умеючи.

Она жила словно в аду, в вечном страхе перед пьяным мужем и возможностью обнародования её горькой жизни.

А Пётр опускался всё ниже и ниже, скатываясь до алкоголика. Его родители во всём винили её, приписывая ей даже те грехи, о которых она – «Ни сном, ни духом»…

После очередного запоя на Петра напал приступ ревности. Он, выпив, пришёл к ней в аптеку и, увидев, что она разговаривает с покупателем, устроил скандал…

Потом это начало повторяться чуть ли не каждый день.

Оставалось одно – начать лечить его от алкоголизма, но тут появилось препятствие со стороны его родителей. Они категорически были против его лечения, говоря: «Он не алкоголик. Подумаешь, выпил! Все пьют! Будь поласковей с ним, и он не будет пить».

Всё же она смогла, в минуту его просветления, уговорить пойти лечиться. Его родители, узнав, что он согласился, запретили ему ложиться в стационар. Тогда она сама повела его в больницу, а потом, каждый день сопровождала его на медицинские процедуры.

Кажется, помогло – обрадовалась она.

Продержался он месяца полтора после лечения, а затем всё началось вновь. С работы его уволили два месяца назад, и даже разнорабочим никто не хотел его брать. Село – это не город. Здесь все, о всех – знают. Выплыла на всеобщее обсуждение и их с Петром жизнь.

Начались суды-пересуды кумушек, и досужие вымыслы всех без разбора – интересная же тема, чужая семейная жизнь! А тут ещё, от беспросветной жизни с мужем-алкоголиком и его бездушными родителями, от нервного истощения, у неё случился выкидыш, и она не знала – радоваться ей или плакать.

Она настолько была забита и унижена, что ни на какие эмоции у неё уже не хватало сил: она перестала обращать внимание, когда вслед ей оглядывались и говорили: «Видишь вон ту, аптекаршу, довела мужа – запил!».

Сплетни, сплетни, и опять сплетни, разносимые по райцентру, передаваемые вслух и на ушко. Даже сильный человек от такой жизни иногда ломается, что же взять от хрупкой, слабой женщины, совсем недавно начавшей семейную жизнь. Нина – совсем ещё молодая, жизнерадостная девушка, широко распахнутыми глазами смотрящая на мир, и ожидающая от жизни счастья и любви, получила совершенно противоположное!

Каждый день, избиваемая мужем-алкоголиком, и постоянно третируемая его родителями, она в конце-концов не выдержала. Нет, она не стала травиться, резать вены, или кончать жизнь каким-либо другим способом, нет, её разум ещё не настолько помутился. У неё хватило сил, чтобы молча собрать вещи и, сказав ему и его родителям: «Прощайте», навсегда уехать из района в город Усть-Каменогорск.

Глава двенадцатая

КИРИЛЛ

Он не сразу уехал в Семипалатинск. Билеты были только на последний рейс. До отхода автобуса была ещё уйма времени. На рынок возвращаться ему совершенно не хотелось, поэтому он, не долго думая, пошёл домой, благо жили они неподалёку от автовокзала. Несколько шагов и – дома. Повалялся на диване, попил водички, а потом решил написать Нине записку, чтобы напрасно не волновалась.

Взглянув на часы, Кирилл ужаснулся – до отхода автобуса оставалось не более двадцати минут. Быстро выскочил из квартиры и помчался на автостанцию, успев по пути купить несколько пирожков.

Пересекая улицу перед автовокзалом, ему нечаянно вспомнился давно произошедший с ним случай. Он тогда тоже переходил на другую сторону улицы, и вдруг услышал резкую, непрекращающуюся трель звонка трамвая. Не понимая, что могло случиться, он оглянулся и…, на мгновение замер с удивлённо раскрытым ртом. А ещё через мгновение…, бросился сломя голову в бега…

За ним, надрываясь звонком, мчался трамвай, и не по рельсам, а прямо по улице. И ещё он увидел в кабине трамвая вагоновожатую, машущую ему обеими руками и что-то кричавшую ему через лобовое стекло. Казалось, она пыталась сказать ему: «Уйди с дороги придурок, не видишь что ли, трамвай едет!» Тут, как назло, он споткнулся и упал…

А трамвай всё ближе и ближе!

Тогда Кирилл, совсем потерявшись от страха, не вставая, на четвереньках помчался от него…

Страшная по своей красоте картина, усмехнулся Кирилл, вспомнив этот случай: он, тогда, быстро работая руками и ногами, на четвереньках, словно заяц от легавой, мчался вдоль по улице, а за ним чесал трамвай, и верещал. Народу собралось…, как на цирковом представлении. Все, раскрыв рты, с огромным удовольствием глазели на его «спринтерский бег на четвереньках» от трамвая.

Когда трамвай всё же остановился, он поднялся, а к нему, вся зелёная, как лягушка на болоте, подбежала вагоновожатая, и давай его костерить: «Идиот ненормальный, ты что совсем ослеп, трамвай пропустить не можешь?!» А он, весь побледневший от страха и непонимания происходящего, ей отвечает: «Так, трамвай же должен по рельсам бегать. Они воон где», и показал пальцем, где должен ездить трамвай. А она, вдруг, как зарыдает и…, говорит: «Третий день самостоятельно езжу. До сих пор всё хорошо было, а тут он как взбесился, когда увидел тебя: я его останавливаю, а он не слушается, за тобой гонится… Ты, наверное, часто без билета ездил, вот он и узнал тебя, зайца-безбилетника, решил наказать…».

Извините, говорю ей, дамочка (а у самого губы от непрошедшего ещё страха были, наверное, белые и тряслись), я женился недавно, так что, нечего за мной гоняться, хотя бы и на трамвае…