За что, Господи? Роман

Был бы дома Кирилл, продолжала, тревожась, думать она – с ним она, несмотря на его частые появления с работы нетрезвым, она бы чувствовала себя более уверенной, более защищённой. Она была уверенна – он всё ещё любит её как раньше, и готов защитить её и детей от любой опасности.

Зачем он поехал к Светлане? – спрашивала она себя, зачем? Или у него тоже появилось предчувствие опасности? Какой… опасности? Откуда? …Почему именно к Светлане, а не к Борису…?

Она металась по квартире не находя себе места. С тревогой и волнением ожидала звонка от Светланы, от кого угодно, лишь бы прекратилось это её душевное переживание…. И думала, думала!

В начале девятого вечера, когда она совсем уж извелась, позвонила Светлана – папа приехал, сказала она, добрался нормально, сейчас он принимает душ. А вот Николая почему-то до сих пор нет и, знаешь мамочка, я начинаю волноваться. Диспетчер автопарка ничего не смогла ответить – она недавно на смене…

Мама, может мне в полицию позвонить? – с тревогой в голосе спросила она.

Нина не знала, что посоветовать дочери, и чем, какими словами её утешить.

– Света, скажи, он, что, в первый раз так задерживается на работе, или нет?

– Нн-ет! Ты знаешь, мамочка, у него такая трудная-трудная работа…. Он так устаёт.

– Тогда подожди тревожиться. Может у него, действительно, на работе что-нибудь стряслось…, ну, авария там, или ещё что-нибудь? Ты же сама говоришь, что он не в первый раз так задерживается…. Придёт, объяснит.

– Хорошо. Но я, мам, волнуюсь за него…. Раньше не волновалась, а сегодня…

В трубке послышался щелчок, а затем частые, короткие гудки. Светка отключилась.

Ну, Слава Богу, Кирилл доехал. С ним всё нормально…. С этой стороны опасность не угрожает – высчитывала она, отбрасывая известные элементы, как выводящий новую формулу, математик.

Но… всё-таки, зачем, и… главное, почему так неожиданно помчался он к дочери? Он раньше никогда так не поступал. Если появлялась необходимость какой-нибудь поездки, он всегда ставил её в известность заранее, а к дочери они вообще собирались вместе съездить…, нагрянуть, так сказать, нежданно-негаданно на Новый год. То-то переполоху наделали бы!

Очень уж хотелось им с Кириллом на зятя поглядеть, продолжала она перебирать возможные причины своей тревоги. Светка, по её словам, души в нём не чает! Так уж она его расхваливает, так расхваливает…. А, он…, как он к ней относится?

Господи, Боже, ты мой! Ну, почему у меня на душе так скверно? Почему?

Нина, не разбирая постели, не раздеваясь, легла сверху на покрывало. Мысли продолжали тревожно роиться в голове словно пчёлы, то перелетая с одного цветка на другой, то…, и совершенно неожиданно «провалилась» в тяжёлый сон…

Ей снилось, как они с Кириллом впервые познакомились на автобусной остановке. Как он налетел на неё, и как они упали под общий смех стоящих вокруг людей…

Она совершенно случайно оказалась в том месте. Просто у неё в кармане лежал пригласительный билет на лекцию в пединституте, и она ждала автобус.

…После их, такого курьёзного знакомства, они стали проводить вместе много времени. Кирилл, встречаясь с ней, часто повторял: «Знаешь, Ника, нас свела сама судьба».

Он с первых часов их знакомства не называл её Ниной, или Нинкой, он называл её Никой – богиней победы! Почему?

Он не объяснял ей – просто называл, и всё. А ей нравилось, что он так называл её.

А затем сон перенёс её в другое время. Время, когда они уже поженились, и он, посмеиваясь иногда, говорил: «У нас, Нинок, папаша, наверное, один был. Ну, сама посуди – ты Владимировна, я Владимирович. А? Каково! Интересно, где это мой, никогда не виденный мной папочка, тебя нагулял?»

Нина за словом в карман не лезла, на шутку отвечала шуткой: «Это тебя мой папенька с кем-то нагулял!» И они вместе весело смеялись.

А затем, продолжая «задирать» друг друга, вдруг замолкали на полуслове от внезапно нахлынувшей, всё затопившей страсти.

Кирилл подхватывал её на руки и нёс в спальню. Лихорадочно сбрасывая на пол одежду, падали на кровать и долго, с наслаждением, занимались любовью…

Нина, закрыв глаза, часто дыша и постанывая, млела от счастья и удовольствия…

Разбудил её какой-то ненормальный водитель автомобиля, решивший среди глубокой ночи отрегулировать сигнал. По-видимому, там что-то замкнуло, и на весь квартал раздавался душераздирающий рёв. Вот, придурок! – решила она. Время три утра, люди спят, а он… вздумал с машиной ковыряться.

Вставать было ещё рано и Нина, раздевшись и разобрав постель, легла досматривать сон.

Но вместо сна её опять одолели мрачные, тревожные мысли. Чтобы избавиться от них она решила как-бы продлить сон, вспоминая последующие события, но память, самостоятельно, не подчиняясь её воле, сделала скачок и перенесла её на сорок с лишним лет назад, в то далёкое, смутное прошлое, о котором она почти начала забывать…

* * *

«Сознательно» помнила она себя с момента, когда вместе с мамой, стоя на крутом берегу Иртыша, напротив дебаркадера, впервые в жизни увидела пассажирский пароход, подходивший к причалу. Ей он очень понравился: весь-весь белый и с красными спасательными кругами. Из высокой трубы клубами валил чёрный густой дым…, а потом пароход как загудит – ууу-гу-гу! Нина очень испугалась. Она спряталась за маму и прижалась к её ноге.

«Глупенькая, ласково сказала мама, чего испугалась – это он здоровается с тобой. Посмотри, никто не боится».

Нина выглянула одним глазком и, правда, никто не боялся. Все махали руками и ждали, когда пароход причалит к дебаркадеру и совсем остановится. Огромные красные колёса, огромные-преогромные, сначала стали медленно крутиться, а потом Нина услышала, как пароход, сказав напоследок «Чоп-Чоп, уф-ф-ф», остановился.

И все, кто был на берегу и на дебаркадере, бросились бежать к пароходу.

Особенно быстро бежали дяденьки с бидонами и вёдрами. Нина очень удивилась – неужели у них дома нет воды? Вот же речка, совсем рядом, и водопроводная колонка, если надо, тоже близко, на «Стрелке». Странные какие-то эти дяденьки…. И, словно это ей ответили, услышала, как мама пробурчала: «Вот чёртовы алкаши, всех растолкали!», а соседка, тётя Люба, добавила: «Паразиты! Ты только глянь, Верка, как наши деревенские мужики за пивом попёрли! На работу бы так торопились»

Прошло немного лет и Нину повели в детский садик. Ничего особенного ей, из всей детсадовской жизни, не запомнилось. Они пели какие-то песни, скакали вокруг ёлки, но… вот один эпизод врезался в память надолго, навсегда…, до конца жизни…

Им дали на обед макароны с маленькими мясками (через год или два, она узнала название – «макароны по-флотски»), и вкусный-превкусный компот, её любимый, с сушёными грушами.

Ей очень понравились макароны. Она всё съела и попросила добавку. Рядом с ней сидел Ромка и ковырялся в тарелке, а из носа у него текло. Воспитательница отобрала у него тарелку и, сказав: « Не хочешь, есть?» – подсунула ей. Нина очень обиделась на воспитательницу и, выскочив из-за стола, убежала из детсада.

Она бежала, спотыкалась и падала, слёзы обиды заливали глаза, а за ней гнались и воспитательница, и нянечка, и даже сама заведующая.

Нина побежала не по главной улице, а более короткой дорогой, по тропинке, идущей вдоль берега Иртыша. Перебегая по хлипкому, из двух досок, пружинившему под ногами мостику, перекинутому через ручей, бегущий с гор и впадавший в реку, она не удержалась и плюхнулась в ледяную, даже в середине лета, воду.

Вытащил её из ручья, сосед – дядя Вова, случайно оказавшийся здесь.

Потом Нина почти месяц болела. У неё признали менингит. Вылечившись, она вернулась в детский сад, но обида на воспитательницу, подсунувшую, от жадности, чужие объедки, осталась, и Нина никогда-никогда не смогла её простить. Ну не могла и всё!

Даже сейчас, находясь далеко-далеко от того злосчастного дня, она помнила всё до мельчайших подробностей, как-будто это произошло вот только сейчас, только что.

И ещё один небольшой эпизод из того времени, но не связанный с детским садом, запомнился ей.

Как-то мама пошла в районный клуб «посмотреть» художественный фильм, и Нина напросилась взять её с собой. Она первый раз в жизни шла смотреть взрослое кино, и очень гордилась этим. Нина до того загордилась, что даже не стала показывать язык повстречавшейся им на пути подруге, Наташке, а важно прошествовала мимо, держась за мамину руку.

Место досталось им в третьем ряду. Мама посадила её к себе на колени, и Нина стала ждать начала фильма. Пока фильм не начался, Нина с интересом стала осматриваться вокруг: столько людей в одном месте она ещё ни разу в жизни не видела.

Вокруг все разговаривали, а потом она увидела, как тётя-контролёр, держа за ухо знакомого ей мальчика, повела его к выходу. Он вырывался и что-то говорил тёте, но Нина, из-за стоящего вокруг шума, не расслышала, а мама, посмотрев туда же, равнодушно сказала: «Зайца повели».

Нина огляделась вокруг в поисках зайца, но не увидела, и страшно удивилась – откуда в кино могут быть зайцы? А потом поняла, о ком говорит мама. «Какой же это заяц?» – удивлённо спросила она, и решила исправить мамину ошибку, исправить несправедливость. «И вовсе это не заяц, сказала она, это Гриша Пирогов – братик Наташкин, моей подружки!»

Они ещё немного посидели. Она уже начала было скучать, как вдруг услышала, как соседка сказала маме: «Неудобные у нас с вами места, очень близко от экрана – глаза будет резать».

Тут Нина, по-настоящему, испугалась. Ей было жалко своих глаз и, маминых тоже. От испуга она заплакала, и стала просить маму пойти домой, но тут свет выключили, и началось кино…