Ала ад-Дин и повелитель джиннов

– Не знаешь? Помутнение? – еще больше распух джинн то ли от неподдельного удивления, то ли от подобной наглости. – Ты издеваешься надо мной?!

– И в мыслях не было. А все Каззан, будь он неладен.

– Какой еще казан? – взревел джинн, всплывая к самому потолку пещеры.

– Уф-ф, как я устал. Да не казан, а Каззан, с двумя «з». Возьмет же себе имя, а я мучайся потом.

– Значит, именно он тебя надоумил? – как-то уж очень ласково осведомился джинн.

– Ни-ни, – протестующе замахал руками Максим. – Он всего лишь вывел меня из себя: то нельзя, это не так, это не получится, там закрыто. И… вот результат, – указал Максим на блин с носиком.

– А при чем здесь моя лампа, смертный?

– Я решил тебя освободить! – Максим выпятил грудь колесом. – Одним махом, так сказать.

– Э-э… не понял, смертный, – честно признался джинн.

– Ну как же: кувалда – бац; лампа – в лепешку; джинн фьюить, – присвистнул Максим, повертев пальцами, – свободен. Все довольны и счастливы, музыка, занавес, литавры, последний аккорд. Кстати, не стоит благодарности.

– Ты – сумасшедший? – догадался джинн.

– Нет, я Максим.

– Махмус? – опять надвинулся на Максима джинн, и его клубящиеся брови взлетели высоко вверх.

– Можно и так. Некоторые при этом еще добавляют Грозный, но я не настаиваю, – скромно добавил он.

– Так это тебя рекомендовал бестолковый проходимец Каззан?

– Знаешь, я не в курсе, кто кого и куда рекомендовал – меня на вашей сходке не было, – но что меня сюда приволокли без моего ведома – есть неопровержимый факт.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать: зеваю в накопителе, жду вылета, никого не трогаю, а потом – бац! – и я, как последний нищий оборванец, сижу под стенами какого-то Гулябада.

– Гульканда, – поправил дотошный Ахмед-«невидимка» из витрины.

– И ты хочешь сказать, что я должен визжать от счастья? – продолжал Максим, проигнорировав замечание.

– Я не знаю, смертный, – растерянно похлопал теперь уже желтыми глазами джинн. – Каззан говорил…

– Да, да, знаю: дух Сим-сим рекомендовал, трали-вали, пять рублей украли. А то, что я вообще не из вашего мира, так оно побоку?

– Впервые слышу о том.

– Интересно девки пляшут, – хмыкнул Максим.

– Какие еще девки? – огляделся джинн в поисках неведомых плясуний.

– Всякие. Ты тему-то не переводи – девок ему приспичило. Отвечай, почему я домой попасть не могу?

– Разве Каззан не сказал тебе? – все еще оглядываясь, спросил джинн.

– Сказал, но разве я сильно смахиваю на того, кто может даровать джиннам свободу?

– Совсем не смахиваешь, – вынужден был признать очевидное джинн, сделав пару кругов вокруг Максима и повнимательнее приглядевшись к нему. – Никак.

– В таком случае отправляй меня домой!

– Не могу, о Махсум, – развел руками джинн.

– Эт-то еще почему?

– Договор: освободишь всех джиннов – вернешься домой.

– А разве я подписывал договор?

– В том нет необходимости, смертный. Такие договора заключаются на высшем уровне.

– Ух ты, круто! Значит, без меня меня женили… Хорошо… – Максим подергал пальцами нижнюю губу. – Я правильно тебя понял: нужно освободить джиннов?

– Да.

– Всех?

– До единого.

– Серьезно?

– Серьезнее не бывает, – чуть повысил голос джинн, начиная терять терпение.

– Кстати, как тебя зовут?

– Саджиз, – похлопал глазами сбитый с толку джинн.

– Так вот, Саджиз: это нам пара пустяков!

– Правда? – обрадовался джинн, не веря ушам.

– Как два пальца! – Максим деловито поплевал на ладони и схватился за кувалду. – А ну-ка, уйди в сторонку, ради Аллаха…

Городская баня по случаю желания принцессы посетить ее, была отмыта и отдраена не только изнутри, но и снаружи. Теперь она светилась и переливалась в лучах десятков факелов пузырями плохо смытой со стен мыльной пены, что придавало ей лоска, ибо само по себе здание являло собой грубую постройку из саманного кирпича и никак не было рассчитано на лицезрение царственнорождеными особами.

У входа в баню выстроилась семья ее владельца, которая непрестанно кланялась, расточая похвалы султану и его несравненной дочери.

– Какая прелесть! – Принцесса, не вытерпев, все же высунула головку из носилок и загляделась на искрящееся в ночи, переливающееся всеми цветами радуги небольшое здание. – А вы, отец, говорили, недостойное место.

– Мы говорили? Ну да, говорили. Мы и сейчас это говорим!