Главная ветвь

– Спасибо, – выдохнув с явным облегчением, поблагодарил Евгений.

– Не за что. Я думал, вы действительно этого желали, и позволил себе осуществить ваше желание.

– Это была временная слабость.

– Вчера вы летели на крыльях, так сказать, а сегодня уже слабость. Я чувствую, что вы колеблетесь. Может, все-таки поделитесь? Вдруг помогу?

– Вы такой сильный знаток человеческих душ? – усмехнулся Евгений, вертя пальцами вилку.

– Нет, но я обладаю огромными знаниями многих людей, а также всеми достижениями народа, создавшего меня.

Евгений молча уставился в пол размышляя. Гость молча ждал.

– Ну, предположим, я разочаровался. Нет, не то… Усомнился, что ли. Не знаю… Она… Понимаете, она вроде бы хорошая, красивая, нормальная, но… Одно «но», – Евгений почесал ручкой вилки затылок, подбирая слова. – Я не знаю, как объяснить. Эти ее рисунки… Вы понимаете, о чем я?

– Кажется, понимаю, – серьезно сказал гость. Он поднялся со стула и прислонился к подоконнику, опершись на него руками. – Изображения, на которых она запечатлена в своем естественном виде. Я уже говорил, что у вас – людей странные представления о подобных вещах.

– Но…

– Подождите. Возразить вы еще успеете, – остановил гость Евгения, выставив правую руку ладонью вперед. – Мне, созданному расой, не имеющей понятия ни о чем подобном, трудно воспринять вашу точку зрения на данный вопрос. Это достаточно странно и с трудом поддается анализу.

Гость, заложив руки за спину, прошелся по кухне туда-обратно, остановился напротив стола и сверху вниз посмотрел на Евгения.

– В подавляющем большинстве в вашем обществе выявлена крайняя нетерпимость к первозданному виду человека, нетерпимость как к чему-то противоестественному и крайне непристойному. Мне в этом видится какое-то, простите, извращенное восприятие мира человека, эдакая ненависть к самому себе, что ли, самоунижение. Искусственные покровы тела у вас трансформировались из необходимости в безысходность.

– Но есть же какие-то культурные и нравственные нормы!

– В чем вы в данном случае усмотрели нарушение норм? Насколько мне известно, работа натурщика – это часть учебного процесса, никоим образом не нарушающая ваших законов. Это, кстати, касается, не только искусства, но и медицины.

– Это так, но все же… – смешался Евгений.

– Разве вы никогда не видели полотен великих художников, написанных с обнаженной натуры?

– Видел, но… это другие люди.

– Другие, в смысле, незнакомые вам? Выходит, другим можно позировать художникам?

– До других мне нет никакого дела, – буркнул Евгений.

– Но вы раньше не задумывались, что это плохо.

– Не задумывался.

– А теперь вас лично коснулось это, и вы изображаете бурную ревность и принципиальность. Вы собственник, Евгений, а Елена не вещь – она человек. К тому же вы готовы обвинить женщину в том, что ее рисуют якобы в неподобающем виде, хотя, по сути, призвание искусства и состоит в воспевании красоты природы, частью которой является и человек, хотя вы всеми силами и пытаетесь выделиться из нее, возвыситься над ней. Вы усматриваете в естественном виде человека грязь, пошлость, вызов; художник же видит в нем красоту и совершенство. Пусть иногда и несовершенство, но все равно красоту – собственную и неповторимую, отражение мира, в котором вы живете.

– То есть, вы хотите сказать, что Елена, позируя в подобном виде, не делает ничего предосудительного?

– Я действительно хочу сказать именно это. – Гость вновь прошелся по кухне, вернулся к окну и уселся на стул. – К тому же, именно вы спровоцировали собственный душевный конфликт.

– Я? – поразился Евгений. – Каким же образом?

– Именно вы настаивали на том, чтобы девушка показала эти изображения. Настаивали долго и методично, а она отказывалась. Припомните?

Евгений нахмурился и поиграл пальцами.

– Только не говорите, что вы не догадывались об изображенном на этих рисунках. Вы были почти на сто процентов уверены в правильности своей догадки и тем не менее изъявляли жгучее желание просмотреть их.

– Предположим, – нехотя подтвердил Евгений, придирчиво рассматривая ногти на пальцах правой руки.

– Девушка доверилась вам, а с точки зрения человека – это действительно большое доверие. К тому же вы сами видели, на изображениях не было ни пошлости, ни разврата – искусство в чистом виде. Однако, я подозреваю, вы нарисовали себе в голове иные картины: толпа народа, разоблаченная Елена… в общем, сплошной содом. Хотя вы сами прекрасно понимаете несостоятельность подобных измышлений.

– Возможно, – Евгений оторвался от своих рук и посмотрел в глаза гостю. – Но к чему все это? Зачем она этим занимается?

– Вероятно, у нее есть на то причины. Вы не пробовали ее сами спросить? – поинтересовался гость, чуть склонив голову набок.

– А вы не знаете?

– Знаю. Но, может быть, вы у нее спросите?

– Мне не хотелось бы обсуждать с ней подобные темы.

– Понимаю, – покивал гость. – Опять условности, табу. Как они порой мешают вам – людям найти общий язык.

– И все же?

– Ну, если настаиваете… Она всего лишь пытается прокормить семью.

– Неужели нельзя найти более приличную работу?

– А вы пробовали, будучи женщиной-одиночкой и имея на руках двух маленьких детей, найти работу?

– Н-нет, – растерялся Евгений.

– Попробуйте на досуге, – то ли пошутил, то ли серьезно заявил гость.

– При случае – обязательно, – в тон ему ответил Евгений. – А где ее муж, сбежал?

– Умер.

Евгений чуть побледнел.

– Как – умер?

– Разбился на машине. Год назад. Ее родители умерли чуть раньше. Его родителям ни она, ни внуки не нужны. Порядочно, не правда ли? Так сказать, пресловутая нравственность в действии.

– Я не знал, – тихо сказал Евгений.

– Елене предлагали действительно неприличную работу, к примеру, танцовщицей для пьяной публики или массажисткой с определенным уклоном. Она отказывалась, хотя могла бы неплохо зарабатывать. Кстати, хотите посмотреть, как разбился ее муж?