Беги и смотри

О господи! Я стянул последние покровы и обнаружил на софе труп. Я не сразу узнал его. Во-первых он был совершенно голый; во-вторых, люди, умерев, всё-таки заметно меняются. Это мне, может быть, только сейчас пришло в голову, насчёт перемен. Лицо… Да, оно какое-то странное, глаза закрыты – как будто спит. Хорошо ещё, что их закрывать не придётся. А откуда я знаю, что он труп? Вдруг он, и правда, спит? Нет. Не похоже. Первое впечатление всегда самое правильное. Температура! Ну да, он холодный, холодноватый. Наверное, недавно умер. То-то, я думаю, отчего здесь такой тяжёлый воздух… Нет, ещё не должен был протухнуть, никак не мог. Когда он умер? Ну, если не сегодня, то вчера вечером – никак не позже. Откуда я знаю? Не такой уж у меня богатый опыт.

Сквозь мучительную тишину у меня в голове вдруг вновь прорезается плеск из ванной. Она моется? Она там? О Боже!

Я смотрю на него отсутствующим взглядом, затем чешу бровь. Отнимаю руку – мне противно, всё-таки я его трогал… Да ладно, он вроде чистый, наверное тоже помылся…

Только тут я начинаю осознавать, что кое-что произошло… А где она? То есть не моя подруга – она, слава Богу, кажется, ещё не захлебнулась – а эта, ну как её? Вот никогда не мог запомнить её имени. Хотя, да, насчёт задниц – так где она?

Недораскопанное возвышение у стены вызывает упрямое подозрение. Я работаю быстро, как учуявшая крота собака. Вот она, лапочка, вжатая в мягкую спинку. Такая маленькая – ещё меньше, чем была при жизни! Моя-то, по сравнению с ней – кобыла! И жена тоже. Прямо ребёнок! Ну, что это я, как педофил, рассуждаю? Или? Да, уж скорее – как некрофил. Кажется, я возбуждаюсь – надо же! Нет, будем считать, что это я возбуждаюсь на ту, которая за стенкой. Этак удобнее. Мужик, во всяком случае, меня отнюдь не возбуждает. Но почему я в этом контексте о нём вспомнил. О Господи, чего только в себе не отыщешь. Он но же тоже мёртвый… А она, между прочим, тоже голенькая, совершенно – даже трусиков нет – ох, эти трусики! Ещё тёпленькая, ну, почти тёпленькая, хотя… Да, батареи на последнем издыхании бывают такими тёпленькими…

– Эй, как ты там? – позвала меня из ванны подруга.

Я вздрогнул.

– Нормально! – зачем-то соврал я.

– Точно?

– А что, не веришь?

– Голос у тебя какой-то…

– Что? – я нарочно переспросил, её было прекрасно слышно сквозь тонкую перегородку, к тому же, вода уже не лилась.

– Я уже скоро, – сказала она и опять включила душ.

– Угу, – ответил я скорее себе, чем ей.

О чём бишь я? Да, мне захотелось перевернуть эту мою бывшую жилицу на живот, чтобы посмотреть, какая у неё задница. А она – как назло! – лежит на спине. Грудки правда у неё… Ну нет, не стану я к неё прикасаться – у меня найдётся и более подходящий объект. Глазки у нее тоже закрыты – этакие длинные тёмные ресницы. Я раньше к ней как следует не приглядывался – а зря! Но были ведь причины – боялся, что вдруг увлекусь. А в общем, она не в моём вкусе, то есть, не по форме, а… Ну да, что ещё собственно могло в ней меня интересовать кроме задницы?

Я зачем-то стащил с них всё, даже самые последние покровы, для чего пришлось выковыривать край тряпки у мужика из под тяжёлой ноги. От ноги даже не пахло – мёртвые не потеют. Я встал на расстоянии, чтобы полюбоваться результатами собственного труда. Это была Катрина, достойная кисти мастера. Один художник, говорят, специально рисовал мёртвых под живых на своих полотнах. Ну правильно, разве может быть модель более покладистая. Даже не дышат – никакого тебе досадного движения …

Может, всё-таки спят? Наглотались каких-нибудь таблеток… Я слышал о таком, пульс не прощупывается, а… Нет, это всё фильмы – смерть налицо. Да, вот лежат они рядом, как Ромео и Джульетта. Ромео, правда, староват. Да, чем-то он похож на меня. Только почернявее, наверное, еврейских или армянских кровей, грудь волосатая, на голове шевелюра тоже тёмная, и плешь. Что касается инструмента, то он… Ну, у меня, пожалуй, и больше будет. Но волос много, вьются – впечатляет. Да и кто знает, как он выглядит у мёртвых. Вы многих мёртвых без штанов разглядывали?

В общем, меня даже слегка начало мучить чувство собственной мужской неполноценности. В конце концов, почему она предпочла именно его? Теперь уже, однако, поздно, и завоёвывать некого, и спорить не с кем… Вот блин! Кто же их так?

Да, этот вопрос уже давно звенел в воздухе, как жирная муха-падальщица. Хорошо ещё, что в самом деле никаких мух нет.

Я ощутил, как устали у меня ноги и, пятясь, присел на стул. Стул жалобно скрипнул. Надо открыть форточку, все форточки – чтобы выветрить этот запах. Какой запах? Неужели он есть? Или это я сам себя обманываю?

Я вскакиваю и бегу открывать форточки, я боюсь долго находиться к покойникам спиной. Я возвращаюсь к софе и сажусь на тот же стол. Подруга за стеной всё ещё плещется и поёт. Сколько времени прошло? Час? Смотрю на часы – двадцать минут – всего-то… Я понимаю, что сильно вспотел, когда моих оголённых лодыжек касается низовой сквозняк. Горячий пот почти мгновенно становится холодным. Холод липнет к спине, как остывающей покойник. Сейчас бы пойти на кухню и вскипятить чайку… Но я не могу встать. Паралич воли. Сижу и мёрзну. Зачем-то трясу ногой, скоро весь начну дрожать крупной дрожью – озноб. Не хватало ещё простудиться!

– Ты что там, форточки, что ли, открыл? – догадывается подруга.

– Да, я сейчас закрою.

– Давай, а то холодно.

Я стуча зубами, иду закрывать форточки. На дворе не месяц май. Чернота двора и хлопья снега, залетающие в комнату, наводят на могильные размышления. Цвета земли и костей. На востоке – белое, у нас – чёрное. Хрен редьки не слаще. Похороны…

– Я уже иду! – кричит моя заигравшаяся наяда.

Только тебя не хватало! Я зачем-то спешно покрываю трупы всеми одеялами, которые валяются здесь же рядом, на полу. Кладу в промежуток между ними подушки – вроде незаметно… Зря я так спешил – она только сказала, что идёт, а я опять вспотел – вытираю со лба рукавом мокрого халата крупные горячие капли. Я, слава Богу, не мёртвый, хотя…

Нет, то есть, что' мы собственно сейчас тут будем делать? Ничего ей не говорить. Поставить её тут же раком на полу? Ничего не скажешь – романтично. Или показать ей и посмотреть на реакцию – заманчиво. А то соврать, что это я их – мол, прямо сейчас, в порыве праведного гнева…

Я невольно гоготнул.

– Ты чего там ржёшь? – завистливо спросила она.

– Анекдот вспомнил.

– Сейчас я приду, расскажешь.

– Угу.

– Я уже вытираюсь.

Надо же, какая деловая – и полотенце нашла. И не брезгует. Всё время узнаёшь о ближнем своём что-нибудь новенькое. Да и с каких это пор она стала ближней? Не пора ли вернуться к детям своим? Отчего это вдруг меня потянуло на праведность? Тра-ля-ля!..

Всё-таки при закрытых форточках намного лучше. Да не так уж и пахнет. Можно сказать, совсем не пахнет. Вот можно было бы каким-нибудь дезодорантиком для верности побрызгать. Но где ж его взять? Вот у этой мёртвой фифы его даже в сумочке не было. Может, у своей попросить? Но тогда… Да, тогда наверняка придётся всё объяснять… Ну где там она? Опять зачем-то воду включила – называется вытирается. Я нетерпеливо барабаню пальцем по стеклянной поверхности передвижного столика.

Отчего они всё-таки? Несчастный случай? В таком виде, насколько мне известно, чаще всего находят угоревших – но это в машине или около печки… Газ?! Вскакиваю, но сажусь снова. Я бы унюхал. Всё закрыто, и вентиль даже перекрыт. Значит всё-таки собирались выезжать. Ничего не понятно. Прямо детектив.

– Эй, скоро там? – и зачем я её зову?

– Иду-иду!

Может, наркотики? Что-то не замечал. Да и не видно ни шприцев, никакой аптеки, хотя всего остального… Даже бутылок пустых мало. Не умерли же они, в самом деле, от любви? Или кто их убил? Кто? За что? Кому, кроме меня могла понадобиться их смерть? Постой… М-да, не очень приятная картинка вырисовывается. Я хоть не очень их лапал? А следы насилия? Я что-то ничего не заметил. Ни крови, ни синяков. На горлах по-моему тоже никакой синевы не было… Или я плохо смотрел? Нет, потом – пускай полежат в покое…

Вдруг появляется она.

– Ты что сидишь? – полотенце, которого я не видел в глаза десяток лет, намотано на ней вроде сарафана – очень кокетливо – мини, выше некуда.

– Ну? – говорит она и толкает меня свежим бедром, – у неё вообще такая манера, она отнюдь не фригидная штучка. Или только притворяется? Неужели притворяется?

Смотрю на неё с недоверием.

– Сегодня не получится, – говорю я и сам пугаюсь своих слов.

– Почему? – по тону я чувствую, что она скорее просто сердита, чем разочарована, – по этому поводу я уже готов взорваться.

– Потому что сегодня неудачный день, – говорю я.

– Ты что, этого раньше не мог сказать? Зачем ты меня сюда притащил? Думаешь, мне здесь нравится?

– Прости меня пожалуйста, но я тебе всё объясню позже.

Она молчит, поджимая губы.