Юмор лечит. Новые смешные рассказы о жизни

– Так это детский курорт, – раздается с задних мест.

– Та ви шо? А вот Одесса – курорт на 18 плюс?

– Вам нужно не 18 плюс, а кому за 80, – язвит Варвара Филипповна.

– Шоб ви так жили, как я на вас смеялся! Мне 57, и я мужчина в полном расцвете сил.

– Мама! Там Карлсон.

Девочка, забирается матери на колени и перегибается через спинку.

– А где ваш пропеллер?

Любопытные детские глазенки смотрят на одессита.

– Шо ви меня спрашиваете за пропеллер, деточка?

– Вы же Карлсон. У вас должен быть пропеллер, а на животе кнопка.

– Деточка! Кнопка имеется. – Одессит тычет себя пальцем в живот, указывая на большую пуговицу льняного пиджака. – А остальное… Я еще в прошлой неделе вентилятор в ремонт сдал. Таки эти шельмы сказали, к осени починят. Ви представляете, они так и сказали! Зачем мне осенью вентилятор?

Выходила из маршрутки, вволю посмеявшись, с чувством легкой досады, что моя необычная поездка закончилась.

Возвращаясь с работы и тормозя «газель», я и представить не могла, кого встречу. В маршрутке сидели одессит и Варвара Филипповна с серым мышем. Ой, мужем. На следующей остановке, хлопая дверью, вошла грузная женщина лет семидесяти. Громко пукнув, она уселась на два передних места.

– Тетю! Это опять ви? Я имею вам сказать за мое здоровье. Не надо делать газовый терроризм! Я столько не жил, чтобы ви кушали пирожки на моих поминках.

Поездка обещала быть веселой.

Максим Лазарев

Красной нитью

Солнце просачивалось через завивающий беседку виноград, словно через дуршлаг, и рисовало на столе замысловатые пятна, сливающиеся в кляксы. Отсвечивала матовой киноварью внушительного размера горка вареных раков на бронзовом подносе, и призывно манила пушистой, белоснежной пеной пузатая, еще советская, пивная кружка. Максим пил пиво. Бормотал фоном телевизор. Рядом за столом ежеминутно что-то строчил в своем смартфоне составлявший компанию сын Сергей.

Вопреки всему лето наступило, а с ним и размеренная дачная жизнь, и впервые в этом году все потекло по укатанной годами колее мироздания. Жужжали трудолюбивые шмели, голосили наперебой в скворечнике над входом в беседку птенцы. Их папа с мамой – упитанный, с взлохмаченным затылком скворец и тоненькая, элегантная скворчиха – без устали носились туда-сюда, в явно бесполезной попытке накормить свою галдящую, вечно голодную свору отпрысков.

Прошла по дорожке походкой профессиональной манекенщицы любимая кошка Соня, в сотый раз наматывая круги по усадьбе в поисках попрятавшихся от жары мышей. Скосила глаз на пищащий скворечник, недовольно передернула хвостом и деловито пошагала дальше, в направлении огорода.

В огороде не покладая рук трудилась жена. Недалеко от нее, сидя на маленьком, почти игрушечном стульчике, копалась в земле теща. Ее синий шерстяной спортивный костюм, будто снятый с члена сборной команды СССР по биатлону, и ярко красная бейсболка вызвали у Максима улыбку. Он повернул голову и посмотрел на телевизор.

Коротко стриженный, с лошадиной челюстью, то ли депутат, то ли целый сенатор с неброской украинской фамилией гневно обличал зарвавшийся киевский режим. И указывал, махая в воздухе кулаком, черту, при которой, как он считает, наступит тяжелая расплата. Правда, сообщить, кто он вообще такой, откуда взялся и как он лично собирается наказывать негодяев, этот товарищ не удосужился. Он только пучил изо всех сил не испорченные интеллектом глаза и, словно зазубривший одну единственную фразу школьник, упрямо твердил про страшные и коварные «красные линии».

– Стоп, стоп, стоп… Где-то я уже это слышал… А! Точно! Крысин! – И Максим вдруг разразился громким, разрывающим в клочья тихую атмосферу, заливистым смехом.

Набиравший на клавиатуре телефона очередное сообщение сын чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Пап, ты чего? Чего ты хохочешь?

Унимая с трудом приступ смеха, Максим отхлебнул пива, вытащил из кучи на подносе большого, мясистого рака и, улыбаясь, произнес:

– Да вон пассажир! – Он махнул раком в направлении телевизора. – Талдычит, как попугай, про красные линии уже десять минут. И я вдруг вспомнил одного старого школьного приятеля. Твой тезка, кстати! – Задумался и, еле сдерживая вновь накатывающий смех, добавил: – Иногда получалось очень забавно!

Предвкушая сочную историю и ловя веселую папину волну, Сергей тоже заулыбался и весело попросил:

– Пап, ну расскажи! Ты же знаешь, как я люблю твои истории! Тем более смешные! Давай! Ну пожалуйста.

– Да легко! Мы же пиво пьем, а пиво всегда требует интересного разговора. Так… с чего начать… Да так прямо с сути и начну!

Сережа Крысин был занятным человечком. Ему просто не посчастливилось родиться вот в это, ваше время. Он был предпринимателем и бизнесменом еще, наверно, в детском саду. Торговал одноклассникам конфеты, впаривал втридорога грампластинки, жвачку, да, в общем, все, что было модно и в ходу. Но сейчас не об этом. Это тема для другого разговора, а может, и романа.

Дело в том, что Сережа не читал книг. Ну то есть абсолютно! Он считал, что тратить время нужно только на те занятия, которые приносят пользу сугубо материальную. А все эти книжки… Какой с них прок? Вот купить у кого-нибудь редкую книжку, а потом впарить ее за две, а лучше три цены другому – вот это дело! Только такую пользу и может принести вся эта макулатура. Но дело в том, что не читать совсем было нельзя.

Мы ведь не зубрили, как вы, убогие, это дебильное ЕГЭ, а все десять лет писали сочинения. Да, да! По каждому пройденному в школе произведению мы писали сочинения. Плюс на свободные, ну «типа свободные», конечно, темы. Плюс еще четвертные, полугодовые, годовые и выпускные. То есть много писали, тут ничего не скажешь. И разница между любым советским поколением и вашим поколением «пепси» просто огромная.

У нас любой, самый тупой троечник разговаривает до сих пор в сотни раз лучше, чем любой ваш егэшник со ста процентами показателей этих тестов для идиотов. Вы скоро русский язык вообще забудете. А писать грамотно из вас вообще никто сейчас не умеет. А зачем вам? Компьютер-то сам исправит ошибки! Да ладно грамматика! Вы просто писать уже разучились. Ручкой, карандашом, да чем угодно! У вас почерк такой, что наша кошка красивее напишет. Вы же только по клавишам пальцами стучать умеете.

Максим сделал несколько крупных глотков, отломал клешни следующему раку, смачно высосал из них сок, еще отхлебнул пива и, закурив сигарету, продолжил:

– Но я отвлекся. Итак, Сережа Крысин. Я тебе уже рассказал, что он не читал. А читать, хочешь ты или нет, было нужно, чтобы писать сочинения. Сережа подошел к вопросу другим путем. Рациональным. Он тупо зазубрил несколько речевых оборотов и словосочетаний. И главное – он то ли вычитал в газете, то ли услышал по телевизору два предложения. Которые, по его мнению, были универсальны и подходили к любому произведению. Сережа выучил их как отче наш и вставлял в свои сочинения. Не важно, был ли это Пушкин, Толстой или Шолохов.

– Как это? Что же это за предложения такие? Что за штампы?

– А вот тут и начинается самое интересное! Фразы, которые Крысин превратил в свои «универсальные шаблоны», звучали так: «Красной нитью через все повествование проходит…», а дальше следовало дописывать смотря по обстоятельствам. Это может быть «судьба героя», «героическая борьба», «тяжелая (счастливая) жизнь», ну и так далее.

Вторым «крылатым крысинским выражением» было вот такое непростое предложение: «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность…». Дальше тебе уже понятно – дописывается, кого именно.

Первая попытка такого «автоматизированного» способа литературного сочинения прошла просто на ура. Тема подходила как нельзя лучше: сочинение по произведению Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля». Это личные воспоминания Брежнева о войне. Точнее, об эпизоде войны.

«Малая Земля» – это плацдарм, захваченный нашими при высадке десанта под Новороссийском. Без всяких дураков героическая операция. Брежнев там провоевал все время этого десанта. Написал под старость лет воспоминания об этом. Ну а наши дебилы из пропаганды, не зная никаких рамок, решили превратить это творение в шедевр. Ну и, естественно, ее в школе изучали.

И вот пишем сочинение. «Красной нитью через все произведение проходит руководящая роль Коммунистической партии и лично товарища Генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева». Звучит? А то! Попробуй не поставь пятерку. Да и второе легло, что называется, строка в лыко: «В своем произведении автор мощно и ярко описывает, показывая в мельчайших деталях, профессиональную деятельность политрука полка Леонида Ильича Брежнева». И тут какие могут быть вопросы? Словно диктор из телевизора или с передовицы газеты «Правда». «Ура! Система работает», – прокричал Сергей и полностью уверовал в свою гениальность. Дальше было, правда, не так гладко…

Представь. Класс пишет сочинение по роману Достоевского «Преступление и наказание». Сергей слагает строку, выводя в тетрадке: «Красной нитью через все произведение проходит убийство…».

– Блин! Кого он там убил-то? – Крысин повернулся к соседке по парте: – Слышь, кого там этот Раскольников грохнул?

– Старуху-процентщицу.

– А… ну да, ну да… А чем убил?

– Топором.

– Ни фига себе. Как Мосгаз прямо.

Он продолжил: «Красной нитью через все произведение проходит кровавое и жестокое убийство старушки». Слово «процентщица» было сложным – сплошные то ли «е», то ли «э», и оно, естественно, исключилось. Дальше – больше. Следовало написать про профессионализм. Сережа опять к соседке по парте:

– Слышь, а кто там еще-то был в книжке?