Безрассудные. Книга 2

– Я не фанатка глэм-рока. И вообще… Последний раз он давал подобное живое выступление три года назад, еще до нашего знакомства, – раздраженно напомнила она Аристову. Но было уже поздно, Джозеф скривился в язвительной улыбке и лукаво приподнял бровь.

– Скажешь, что ты не гребаная фанатка после того, как увидишь его в деле. Я бы хотел послушать твои впечатления после сегодняшнего шоу.

Марина внимательно изучала выражение его лица. Ей казалось, что она видит этого мужчину впервые в своей жизни.

«Что, черт возьми, со всеми ими сегодня не так?» – размышляла Марина, присматриваясь ко всем и вся в попытке заметить хоть какой-то намек на искусно расставленную для нее ловушку.

– Ты очень хороший менеджер, Джозеф, – задумчиво проговорила она, теперь удивляясь самой себе. – Ты искренне веришь в продукт, который продаешь.

– Мне не нужно расхваливать Эдди, он сам себя продает. Сегодня он, возможно, самый значительный исполнитель в мире. Я не знаю никого другого, кто создавал бы на сцене такую атмосферу. Эдди практически занимается любовью со своей публикой, – Джозеф разочарованно нахмурился, когда поймал на себе удивленный взгляд Марины. – Черт, я действительно не знаю, как еще это назвать. Сама все увидишь.

И Марина увидела. К тому времени, когда Эдди исполнял последнюю песню перед антрактом, она находилась в состоянии ошеломления и очарования, как и вся бурно реагирующая на артиста публика в зале.

– Господи, да как он это делает? – не веря своим глазам, прошептала Марина, ее взгляд был прикован к одинокой фигуре в центре сцены.

Эдди стоял у микрофона. Казалось, существовали только он и эта стойка, – его длинные пальцы, украшенные массивными кольцами, перебирали струны гитары, в то время как глубокий, бархатный баритон, медом выливался на бездыханно-молчаливую аудиторию. Теперь Марина понимала, что имел в виду Джозеф, говоря, что Эдди не нуждается в реквизите. Все это было лишь блестящей шелухой по сравнению с тем магнетизмом, который исходил от артиста. Даже его сценический наряд выглядел обманчиво просто. Эдди походил на Темного Рыцаря в шелковых доспехах. Он был одет в черную рубашку с воланами на манжетах и воротнике и черные брюки-клеш, которые выгодно подчеркивали его мускулистые ноги и идеальную задницу. Несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты, открывая рельефную, безволосую грудь, украшенную затейливыми татуировками и цепью с серебряным крестом и зеленым бриллиантом, – подарки Марины, с которыми молодой человек никогда не расставался.

– Он практически загипнотизировал их. Как он это делает? – Марина произнесла вопрос, которым задавалась все те годы, что знала Эдди, – такого простого и сложного и очаровательного одновременно.

– Я и сам постоянно задаюсь этим вопросом, – признался Джозеф, переводя задумчивый взгляд на Эдди. – У него чертовски хороший вокал, но я слышал и лучше. Он смазливый, но не фантастический красавец. В конце концов, я пришел к выводу, что это чистая любовь. Он страстно влюблен в свою чертову музыку! – Аристов пожал плечами. – Мне кажется, публика чувствует это и потому отвечает взаимностью. Он ни за что не должен прекращать выступать. Это станет самой большой ошибкой в его жизни. Он нуждается в сцене, потому что она является его составной частью.

И, наконец, Марину осенило. Все пазлы встали воедино и глазам Марины открылась полная картина того, что так беспокоило ее с момента, как она увидела сегодня Аристова. Он просто сменил кнут на пряник в надежде сохранить Эдди для лейбла и своей компании.

– Песни, которые он исполняет сегодня невероятно прекрасны, – заметила женщина. – Его музыкальный стиль качественно изменился за последние три года. Вне всякого сомнения, создание такой музыки доставляет ему полное удовлетворение, – продолжала Марина, метнув быстрый взгляд на Джозефа.

Тот поморщился, словно испытывал физическую боль, но не отвел взгляда от Эдди.

– Возможно, – бросил он сухо. – Но только посмотри на его лицо.

Марина понимала, что имел в виду Джозеф. От Эдди исходило почти животное возбуждение, он казался живее, чем она когда-либо его видела. Что ж, бывали минуты, когда она видела его куда более живым и возбужденным, но Марина понимала, – не музыка сама по себе, а страстно желающая его публика, – вот, что делало Эдди Смайлза таким. Уникальным. Единственным в своем роде.

– Почему ты заставляешь его все бросить, Бэл? – неожиданно перешел в наступление Джозеф, развернувшись к ней и уставившись на ее побледневшее лицо проницательными карими глазами.

– Я не заставляю, – попыталась возразить Марина, но молодой человек лишь раздраженно махнул рукой.

– Заставляешь, Бэл. Ты хочешь его только для себя. Ты чертова собственница, и просто не желаешь делить его со всеми ними! – Джозеф указал на темный людской океан.

– Он устал. Быть суперзвездой, возможно, самая требовательная и неблагодарная работа в мире, а он находится на вершине с пятнадцати лет.

– Он стал настолько популярным, что его личность растворилась в вымышленной. Если он настолько устал, как ты пытаешься меня убедить, то, объясни, для кого он написал целый альбом абсолютно блистательной музыки, которой не делал никогда прежде? – усмехнулся Джозеф. – Это в миллионы раз круче, чем «Шепот в ночи», – с горечью добавил Аристов.

– Тогда, возможно, он просто устал от вас с Джошуа и ваших драконьих методов ведения бизнеса? Может быть, проблема в тебе? И это ты, кто хочет Эдди и его талант только для себя?

– Я нужен ему, всегда был нужен. У нас великолепная команда, благодаря которой мы удерживаем позиции на протяжении десятилетия.

– Хорошо, но что если он повзрослел достаточно для того, чтобы делать это без тебя? Он изменился, его музыка изменилась… Неужели ты сам этого не видишь, Джозеф? Ваши методы лишь тянут его на дно.

– Ты никто, чтобы учить меня, как вести собственный бизнес, – огрызнулся Аристов, и немедленно пожалел об этом. Марина натянуто улыбнулась.

– Я – да. Но если бы ты был чуть умнее, то не оказался бы там, где сейчас. Я дала тебе три года авансом, но ты ни черта не сделал.

Джозеф нахмурился и бросил на женщину мрачный взгляд.

«Высокомерная сука», – подумал он про себя, в то время как память откинула его на несколько лет назад.

2015 год. Нью-Йорк.

Это было худшее из всех интервью, которые Эдди Смайлз когда-либо давал. Оно оказалось незапланированным и неожиданным, и – самое страшное – увидело свет.

«Руффини» был одним из тех тускло освещенных пабов в Гованусе[1 - Гованус (/ ???w??n?s/ g? – WAH – n?s) – район в северо-западной части Бруклинского района Нью-Йорка, в районе, когда-то известном как Южный Бруклин.], где любили оттянуться знаменитости. Заведением владел один из приятелей Джозефа, что означало, – для обычной публики вход строго воспрещен, только привилегированные члены высшего общества имели сюда доступ. Эдди любил приезжать в этот паб, когда ему хотелось от души повеселиться в приватной обстановке. Он знал, – что бы ни произошло внутри этих стен, навсегда останется здесь.

– Хочу поразвлечься, – однажды поздней ночью объявил Эдди, вскакивая с кровати.

Марина даже не удивилась. Если быть до конца честной, она давно уже ждала, когда бунтарь и весельчак Эдди, которого молодой человек затолкал глубоко внутрь себя, наконец, разорвет оковы и вырвется наружу. После трагедии с нападением на Марину и убийством, Эдди прилежно исполнял роль домоседа и хорошего мальчика, но он был истинной рок-звездой, который жаждал оказаться в центре внимания. А еще он был молод.

«Слишком молод», – размышляла Марина, наблюдая как Эдди нарезает круги по комнате в поисках мобильника, чтобы организовать себе развлечения.

– Вставай, – Эдди вытащил ее за руку из теплой постели и лукаво улыбнулся. – Развлекаться без тебя, это пустая трата времени.

«Развлекаться» оказалось скромнейшим из эпитетов в отношении того, в каком настроении в действительности находился Эдди Смайлз. Роскошное место, в каждой детали интерьера которого сквозила приглушенная интимность, не воспрепятствовало организованному там Эдди бурному веселью. Казалось, Эдди позволил себе оторваться на всю катушку, и Марине не оставалось ничего, кроме как смириться с его диким настроением. Она заметила и его расширенные зрачки, и неверную походку и хитрую кривую улыбку, когда Эдди вернулся из уборной. Под кайфом, безошибочно определила Марина и тяжело вздохнула, но удержалась от наставлений и проявления собственного недовольства. Это был его образ жизни. Марина прекрасно понимала это и уже давно морально подготовилась к тому, что рано или поздно, все его привычки вылезут наружу. По крайней мере, Эдди был обходителен с ней и не оставлял одну надолго, поскольку усвоил, что Марина терпеть не может людных мест. Особенно набитых знаменитостями.

– Потанцуй со мной, – Эдди протянул ей руку, и не дожидаясь ответа, притянул к себе за талию.

Марине не оставалось ничего другого, как обвить руки вокруг его шеи. Лицо Эдди светилось от удовольствия, он наслаждался вечеринкой, на которую, несмотря на позднее время, стеклось приличное количество богатых и знаменитых, по одному только зову артиста.

Джозеф тоже был здесь. Сам факт, что его удостоили чести уведомить о незапланированной вечеринке, сбивал с толку, но молодой человек не мог упустить уникального шанса понаблюдать за Мариной, которая в свете последних, невероятных, событий, вместо того, чтобы бесславно кануть в небытие, лишь укрепила свои позиции и необъяснимую власть над Эдди.

Присутствовал здесь и еще один человек, который появился в баре по приглашению Аристова, и сразу проявил к свежему женскому лицу повышенный интерес. Его звали Джеймс Уинстон.

– Кто она? – прищурив глаза, Джеймс увлеченно рассматривал Марину.

Выражение беспокойства, появившееся на лице Джозефа, не могло промелькнуть незамеченным, когда молодой человек процедил сквозь зубы:

– Его нынешняя шлюха.

Джозеф пытался говорить безразлично, но слабое волнение в голосе и тень, пробежавшая по его лицу, заставили Джеймса внимательно присмотреться к Марине. Его брови взлетели вверх от удивления, когда он определил примерный возраст женщины, которая, вне всяких сомнений, выглядела завораживающе.

Джеймс Уинстон – высокий и смуглый, с глубокими глазами цвета янтаря, в которых всегда светился интерес к тебе, и только тебе – знал толк в женщинах. Он любил их, и они отвечали ему взаимностью. Будучи наделен приятной внешностью, природным очарованием и живым умом, он был любимчиком женщин всех сортов в самом традиционном смысле этого слова. Глаза Джеймса загорелись, когда он посмотрел на загадочную незнакомку еще раз. Природный инстинкт чистокровного самца никогда не подводил Джеймса: он чувствовал, что встретил совершенно уникальный образец женской породы.

То, как Эдди Смайлз смотрел на нее, как тайком прикасался к ней, чтобы не казаться слишком очевидным, блаженная улыбка, блуждающая на его лице, подсказывали Джеймсу, что эта связь основывалась на глубоких чувствах. Что само по себе было редкостью. А принимая во внимание, что речь шла об Эдди Смайлзе, и вовсе являлось сенсацией. Вот почему Джеймс почувствовал назойливое желание познакомиться с этой женщиной поближе. Ему было необходимо понять, в чем был ее секрет, как ей удалось наложить чары на такого ловеласа, каким всегда являлся Эдди. Джеймс Уинстон почувствовал сенсацию.

– Ничего не расскажешь мне о ней? – спросил он Джозефа, наблюдая за женщиной поверх своего стакана с виски. В его глазах плясали дьявольские огоньки, и Джозеф, в свою очередь, почувствовал слабую надежду.

Джеймс Уинстон был профессиональным соблазнителем. В Нью-Йорке, наверное, не осталось ни одной женщины в возрасте от восемнадцати до семидесяти, к которой бы он проявил интерес и которая смогла перед ним устоять.

– Пойди, сам у нее спроси, а я пока развлеку Эдди, – фыркнул Аристов, изображая полную незаинтересованность.

– И кто же эта незнакомка, свежим глотком ворвавшаяся в затхлое общество местечковой богемы? – раздался за спиной Марины обволакивающий и густой, словно холодные сливки в черном кофе, голос.