Похождение одинокой женщины

– Именно тогда жильцы, я имею в виду, естественно, только наше крыло, решили организовать круглосуточную охрану всего двора. А еще установить видеокамеры и прочую сигнализацию.

– Теперь никакой сапожник к вам и на танке не подъедет! – продолжал иронизировать Шумайлов. – Но что же баба Катя? Как я понимаю, она переквалифицировалась, и наблюдает сейчас за неверными женами?

– Котик! Фи! «Неверные жены» – ну, что за жаргон!

– Ох, извини! Я хотел сказать: за женами, склонными к поиску эротических приключений.

– Почему только – женами? – рассмеялась Томила. – Разве некоторые мужья не склонны к такому же поиску?

– Намек понял! – кивнул Шумайлов. – Значит, она наблюдает и за теми, и за другими?

– Все, чьи окна выходят во двор, помнят о бабе Кате и держат свои шторы плотно закрытыми, если, конечно, на то есть причина.

– Вот выйду во двор, специально пересчитаю, сколько лоджий плотно задернуты шторами, ха-ха! – Он сощурился: – Но задернутые шторы, с точки зрения бабы Кати, тоже улика, пускай и косвенная, ведь так?

– А не пойман – не вор!

– Между прочим, я где-то читал, что существуют бинокли, которые видят сквозь стену. Про шторы я уж промолчу. А что, если у вашей бабы Кати именно такой? Притом, что ее окна находятся как раз напротив твоей лоджии, мое сокровище.

– А что, если баба Катя – это никакая не старушка, а человекоподобный робот, созданный в секретном институте в рамках программы по укреплению семьи и нравственности?! – в тон ему язвительно заметила Томила. – Вот ты стоишь сейчас перед ней во весь рост, а у нее уже и компромат готов, и твой адресок зафиксирован, и номер мобильника твоей жены-стервы пробит…

На какой-то миг на холеном лице Шумайлова промелькнуло выражение озабоченности.

Он машинально перевел вопрошающий взгляд на Шуру.

– Правда-правда! – пропела та, подыгрывая подруге.

Тут узел на груди Томилы разъехался окончательно, и ниспавшая на подлокотники кресла простыня обнажила ее пышный бюст.

– Вот, зараза! – ничуть не тушуясь, она неторопливо принялась приводить в порядок свою «тогу».

В настроении красавицы произошла вдруг какая-то быстрая и резкая перемена.

– Хватит уже об этом! – отрезала она, адресуя свое раздражение любовнику: – Тошнит от твоих комплексов, котик! Не слышал разве, что чрезмерное волнение ведет к ранней импотенции? А чего тебе волноваться?! У меня, да еще под опекой нашей драгоценной Шурочки, ты в полной безопасности. Здесь никакая баба Катя тебе не страшна. Да и твоя милая мамочка не прорвется сюда даже на пару с твоей чудной женушкой! Этот дом – настоящая крепость, и я здесь комендант! Так что не трусь, милый, пока я с тобой!

– Ну, девчонки, с вами не соскучишься! – Шумайлов налил полный стакан вина, теперь уже одному себе, выпил, не отрываясь, и обратился к Шуре: – Ну, что, проводница? Через четверть часа выходим, готовься! А я пока – в душ, – и, напевая что-то себе под нос, он покинул лоджию.

4.

Женщины, оставшись вдвоем, какое-то время молчали.

Но вот Томила кивнула подруге:

– Как там у тебя с твоим Варенухиным?

– Уже никак, – пожала плечами Шура.

– Так быстро?! – удивленно вскинула тонко очерченные брови Томила. – Да ведь еще и недели не прошло, как у вас с ним началось!

– Как началось, так и закончилось, – вздохнула Шура. – Я тебе все расскажу, но не сейчас, ладно? Ты уж извини. Не хочу сейчас ворошить, самой стыдно. Как можно было так ошибиться в человеке!

Томила выпустила в сторону от некурящей подруги струйку дыма и сочувственно отозвалась:

– Понимаю, милая… Мужчины – народ обманчивый. Ты влюбляешься в него всем сердцем, а тебя ждет впереди банальное разочарование… – Она покосилась на открытую дверь и проговорила, не понижая голоса: – Вот и мой Шумайлов. С виду Аполлон, по манерам – джентльмен отечественного розлива, в постели – отменный жеребец, а по натуре – безвольный маменькин сынок! Его мамаша – вроде бы крутая акула в гостиничном бизнесе, воспитывала его в ежовых рукавицах, и он до сих пор цепенеет от одного ее имени, хотя ему уже тридцать пять! И супружницы своей боится до смерти, подкаблучник! Солнечные ванны… А сам-то перетрусил, как зайчишка, когда я рассказала пару страшилок про бабу Катю, заметила?! – Она вздохнула: – Нет, боюсь, что с Шумайловым у меня ненадолго. И если только я встречу настоящего мужчину…

– А как же Георгий Эдуардович? – на правах старинной подруги поинтересовалась Шура.

– Ну, что Георгий Эдуардович? – слегка нахмурилась Томила. – Ему только еще через месяц гипс снимут. А там еще реабилитация… Прикажешь хранить верность старому любовнику? Чего ради?! Жить надо легко и красиво, Шурочка! – Тут ее ухоженное лицо прояснилось: – Ладно, подруга! Довольно о мужиках! Они не стоят нашего внимания! А я ведь тебе сюрприз приготовила. Пойдём!

5.

По широкому коленчатому коридору, устланному ковровой дорожкой, Томила провела подругу в дальний конец квартиры, где размещалась спальня Калановых.

Эта комната, тоже весьма просторная, выходила окнами на другую, теневую сторону дома, в парк, будучи явно недоступной для любителей подсматривать.

Очевидно, по этой причине штор здесь не было вовсе, а имелись только легкие элегантные жалюзи, поднятые сейчас до самого верха.

Естественно, в обстановке доминировала кровать – широкая, с высокими фигурными спинками под антиквариат и резными ножками в виде могучих львиных лап.

Смятая постель носила следы недавней любовной схватки.

Даже высокий торшер, верхняя часть которого напоминала бутон некоего фантастического цветка, был опрокинут на ковер.

На торцевой стене, противоположной изголовью кровати, висел портрет Томилы, написанный, как подчеркивала сама хозяйка, лучшим художником города, известным даже в Европе. Томила называла и фамилию живописца, уверяя, что он не выходит из моды, и что очередь на заказы к нему расписана на несколько лет вперед.

Фамилию художника Шура запамятовала, но на портрет подруги всегда смотрела с восхищением.

Томила была изображена по пояс, в ярком малиновом платье, цвет которого так удачно гармонировал с ее рыжеватыми волосами и ниткой жемчуга в них. Платье, специально пошитое для позирования, имело глубокое декольте, открывавшее плечи и едва ли не весь бюст Томилы. Белоснежность кожи прекрасно оттеняли драгоценности – золотое колье и бриллиантовые сережки с подвесками.

Но главное, художнику удалось передать не только внешний облик элегантной, далекой от житейских забот женщины, но и ее загадочно-притягательную ауру.

Вся эта красота обрамлялась массивной золоченой рамой под старину.

Правда, в период написания картины Томила была на пять лет моложе, но за это время она мало изменилась.

Да, портрет, безусловно, восхищал, вот только…

– Всё хочу спросить тебя, подруга… – нерешительно произнесла Шура.

– Да? – отозвалась Томила, возвращая торшеру вертикальное положение.

– Тебе не кажется, что твой портрет висит чуточку низковато и вообще, как бы, не на месте? Не хотелось его перевесить?

Томила улыбнулась:

– Он висит именно там, где надо. Просто тут есть один маленький секрет. А может, и не один. Так и быть, раз уж ты спросила, то я тебе сейчас покажу…

Она подошла к стене: