Затеряться в любви

ТЫ – вот истинная начинка, которая интересовала меня. Более шести часов в присутствии друг друга среди многочисленных коллег.

Как я ловила твои взгляды… И ты, конечно, смотрел, конечно, разглядывал. Чего таить – я была не просто хороша, а в ударе – задор в глазах, караоке в устах, танцпол колыханиями…

В течение нескольких часов ты держался… «Контроль – великая вещь» – когда-то ты сказал мне. Но контроль и опасная вещь – под его гнётом тебе стало тяжко, и ты стал напиваться, не быстро, но основательно. Но я никогда не видела у тебя стеклянного взгляда и не слышала пошлых глупостей… Твой контроль – сильная вещь! ТЫ не просто держишься на ногах, ТЫ шутишь… Не перестаю удивляться силе твоего организма! Даже в таком, почти обморочном, состоянии твой самоконтроль практически трезв!

Только крайне редко тяжёлый вздох при долгом пристальном взгляде на меня выдаёт твоё непростое ко мне отношение…

Уверена, твои паузы понятны только тебе и мне. Понятны, но не объяснимы для меня, ведь, в буквальном смысле, протяни руку, прикоснись… Я же вижу, как тебе хочется прижать меня к себе… НЕТ… «Контроль – великая вещь!», особенно в нашем сюжете…

Танцуя толпой, братаясь со всеми, твоя рука тянется ко мне, хватает на ходу, прижмёт на секунду, потому что иссякают силы просто смотреть. Прижмёт и отпустит из страха, что контроль ослаб. Но прикосновения – основная и главная часть всех человеческих отношений.

Моя нежность к тебе тоже сжимается внутри, душит, ищет выхода. Кусая губы, я ухожу прочь, чтобы не расплакаться…

Ты стал напиваться, чтобы чуть заглушить мысли, контролирующие твой мозг. Но, как мне показалось, только усугубил. Градусы, понижая самоконтроль, сделали острее восприятие момента. Корпоратив закончился, но ты не шёл домой, уставший от торможения эмоций, бродил неподалёку… Тебя звали к столику, где в окружении оставшихся друзей я допивала коктейль. Но ты сопротивлялся – не подходил и не уходил, мечтая охладить измученный мозг ночной моросящей прохладой.

Как мне хотелось вскочить из-за столика к тебе навстречу и минуту постоять обнявшись, просто зарывшись лицом в тебя, и слушать удары твоего сердца…

Я раз сто прощалась с коллегами и с тобой. Ты по-настоящему обнимал меня – на мгновения, но крепко… Но чтоб только всё в рамках приличия… Твой долбаный контроль! Он губит и спасает тебя и нас одновременно! Хотя нас, как бы мне ни мечталось, не существует…

Я, вычерпанная почти до дна, села в такси. Дворники стирали быстрый ночной дождь со стекла. Анализ! Мой сумасшедший приятель «анализ» вылез из недр сознания и начал работу над незаконченным мартовским днём.

И я вдруг поняла, что среди ушедшего нашего года я чаще думала о своих чувствах… о всплывающей обиде… Ну как же так – вот Я практически на блюдечке, всегда всё понимающая, манящая, родная, искренняя в своих помыслах и ощущениях. Протяни руку, ты же сам просил, ты сам хочешь. А в ответ тишина и неприличная пауза…

Потом снова мои ожидания, надежды, сумбурности, обиды и оправдания отсутствия твоих действий. А сейчас я буквально кожей прикоснулась к оголённому проводу!

Как ТЕБЕ нелегко, как ТЕБЕ непросто – ты уже не можешь без оглядки просто всласть окунуться туда, куда я тебя зову… ОТВЕТСТВЕННОСТЬ – она похуже неволи.

«Идти-то» можешь, но тебе кажется, что как только ты вступишь в эту реку чувств и ощущений, возникнет сильнейшая боль, которая разрушит наше наслаждение. Боль ответственности за всех, кто рядом… Чувства бывают настолько необъяснимо странными, будто выплывающими ниоткуда…

Вот так внезапно я поняла всю безбудущность наших почти не начавшихся отношений… И от этого понимания мне стало безнадёжно горько внутри…

    (2016)

Ля Николя

Она знала пять строгих правил, исполнять которые требовалось неукоснительно. Во-первых, никогда не спорить! Выпрашивать, подлизываться, лебезить – да! Но спорить – запрещено! Второе табу заключалось в том, чтобы при отсутствии разрешения не трогать хрупкие дорогие вещи. Третье и четвертое правила тоже касались порядка. И последнее – никогда, ни при каких обстоятельствах не выходить на балкон.

Зато планирование распорядка дня полностью зависело от нее самой. На ее усмотрение и желание были отпущены суточные деликатесы, которые она могла съесть все сразу или оставить на ночной десерт. Ее звали Николя. Она была средне-упитанна, грациозна, мила, совершенно неспесива, жеманна, кокетлива, непридирчива, умна и в меру послушна.

Имя, полученное при рождении, имело свою трогательную историю. Принимавшие роды предполагали мужскую особь и, завидя сморщенные припухлые глазки, сразу воскликнули – «Николя»! Истинное происхождение пола было установлено несколько позже. Но имя дано! А французы – народ постоянный в своих прихотях – и потому Она стала называться именно Николя, с маленькой приставкой «ля», «ля Николя»!

Ее детство красочными фотокартинками запечатлено в семейном альбоме. Мама, судя по снимкам, была красавица, родом из России. При виде Николя все расплывались в улыбке, настойчиво сюсюкались и пытались потискать. Но шоколадно-молочное детство закончилось. Сладкие карамельки, ириски больше не давали, началась борьба за хорошее здоровье. По пять раз на дню ее взвешивали. Завязывали розовые бантики и рюшечки, кормили с золотой ложечки противными кашками и ругали за описанный не со зла пол.

Постепенно в ее жизнь стали металлическим маршем входить железные правила поведения. Она сопротивлялась и становилась наказанной. Теперь фальшивые улыбки приходящих она видела реже. Она чувствовала некоторую холодность, но не обижалась. У нее был свой независимый сказочный мир, и скоро эти чопорные люди перестали ее интересовать.

Она по-прежнему была прелестна, восторженна, недосягаема и мягка, как любая взрослая…… кошка.

А на балкон к соседскому Пьеру она тайком все-таки ходит, и скоро об этом они узнают, но будет поздно. И своего первенца, согласно традиции рода, она назовет правильно – Барсик!

    (1998)

Карп

Часы показывали далеко за полночь. Золотистое масло на сковородке вдруг запрыгало и, отскочив, больно укусило за руку. – Этого еще не хватало, – сказала я и убавила огонь.

В приоткрытое окно влетел теплый ветерок, подхватил на полу валявшуюся от конфеты бумажку, чем очень порадовал кошку, и незаметно исчез, как появился. Через минуту на улице под самым окном призывно затянул песню Барон.

– За тобой пришли, – сказала я кошке, важно сидевшей около ножки стула. – Иди, поприветствуй друга.

Раиса округлила зеленые глаза и тупо на меня уставилась. Я махнула рукой и включила горячую воду. Тоненькая струйка мягко ударилась о нержавейку. Кот за окном вдохновенно мяукал, требуя свидания. Пришлось выглянуть.

– Ты хоть и не меня ждешь, извини, старик, Раиска спать ушла.

Барон потоптался и, подняв хвост, с достоинством удалился. Достав из холодильника огромного карпа, я плюхнула его в раковину.

– Жила-была курочка Ряба и снесла она золотое яичко… Сейчас бы мне то яйцо. Жаль курицы нет, попросила бы одно единственное желание… Но курицы нет, а есть рыба – карп, – сказала я и достала рыбный нож для чешуи. – А почему собственно жалко? У меня есть рыба, почти рыбка, почти золотая. Во, как блестит! Сейчас откроет рот и спросит, чего тебе надобно, дура? А что, именно так и спросит…

Карп в моих руках вдруг неожиданно стал сотрясаться, открывая и закрывая рот. В испуге я бросила нож и рыбу. Она, тяжело ударившись хвостом о край мойки, плюхнулась под воду.

– Больно же… – сказал кто-то.

Я попятилась, потрясла головой и несколько раз глубоко подышала.. Когда остановилась, прислушалась. Подошла к радио, на всякий случай пощелкала кнопками.

– Оно и не может работать, какой месяц прошу мужа починить – бесполезно. Пора спать, не к добру мерещится…

Я подошла к раковине и снова, взяв нож, сказала:

– Есть рыбу я люблю, но терпеть не могу ее чистить. Да и запах, пока она готовится. Фу…

– Я тоже, – услышала я в ответ. Карп лежал на боку, тяжело дыша.

– Я с ума начинаю сходить? – тихо спросила я, глядя на карпа.

– В жизни может быть все, что угодно, – ответил он. У тебя не найдется водички похолоднее?

– М-мм, – промычала я и неуверенно протянула руку к крану.

– Да не бойся, я не кусаюсь, – сказал огромный карп и сглотнул.

– В этой жизни может быть все, что угодно – его слова сорвались у меня с языка.

Закрыв кран с горячей водой, я робко предложила:

– Может тебе поплавать?

– Хорошо бы, а можно?

Я помчалась в ванную. До упора открутила холодный кран и заткнула дырку. Во мне начинало просыпаться что-то Greenpeacовское, я вернулась на кухню и подошла к карпу.