Мгновения

Невдомёк было этой женщине, что именно сегодня Кира, наконец, перестала быть невидимкой. Ей было очень хорошо и совсем немного стыдно.

Одиночество

Не так страшно, когда одиноко в доме. Страшнее, когда одиноко в душе. Жизнь превращается в нескончаемую минуту невыносимой тоски. Словно за окном хлещет дождь, а небо обложено толстыми угольными тучами.

Пустота забирается в душу. Медленно и мучительно сжирает её по кусочкам. Жмёшься, сворачиваешься в клубок и лежишь целыми днями на неубранной кровати, глотая солёные слёзы одиночества.

Но солнце не умерло. Оно светит одинаково для всех. Нужно только подняться, распахнуть створки своего сердца и пустить в него тёплые, несущие надежду лучи.

И, улыбнувшись в переполненном вагоне метро, вдруг получишь в ответ не грубое слово, а сияющую улыбку, летящую над толпой и заполняющую собой жуткую пустующую рану внутри.

Парадокс

Марина сразу заметила этого парня. Длинные ухоженные волосы, прозрачные голубые глаза, небольшая бородка и такие правильные черты лица, каких не встретишь и у девушки. Бесконечно добрым и всепонимающим показался ей его до боли знакомый взгляд.

«Где же я могла встречать его раньше?» – думала Марина. – «В электричке? Нет. Может, в городе? Тоже нет. Он сел на другой станции. Тогда где же? Где?»

Задумавшись она прижалась к окну, за которым мелькали леса и одинокие заросшие травой платформы. Разгадка оказалась неожиданной и немного неприличной.

«Да ведь он похож на Христа!» – подумала вдруг Марина и тут же смутилась от этой мысли.

Электричка мчалась сквозь лес, останавливаясь у вокзалов, открывала двери, впускала и выпускала пассажиров, а Марина всё смотрела и никак не могла наглядется на сидевшего через проход незнакомца. Ей бы только немного смелости, чтобы сказать первое слово.

«Привет!» – скажет она ему. А дальше будь что будет.

– Эта дура совсем меня за лоха держит! – Марина ушам своим не поверила. Понравившийся ей парень говорил по телефону, вставляя в свою речь мат и такие скабрезности, от которых горели щёки. Заметив пристальный взгляд девушки, незнакомец опустил трубку и сказал:

– А ты чего вылупилась? Понравился?

Марина вскочила и выбежала в тамбур.

Парадокс – 2

В пригородной электричке девушка. Сидит у окна, раскрыв книгу. Неестественная такая девушка – сильно накрашенная, твердые от лака локоны, накладные ногти. Короткая юбка, блузка с глубоким вырезом, на груди поблескивает простой медный крестик-две палочки.

– Бесстыжая! – бормочет соседка, толстая старуха с отвисшей губой.

– И не говорите! – вторит ей ещё одна женщина. – Я в её годы…

Начинается долгий разговор о чистоте советских девушек и глубокой порочности нынешних.

По вагону носят газеты, ручки, прочий хлам. О том, что «волнуется и ждёт только мама» поёт маленькая чумазая девочка, на полуразвалившемся аккордеоне ей подыгрывает мальчик постарше. Девушка даёт им десятку.

– Ишь! Богатая выискалась! – не выдерживает старуха.

– И не говорите!

Новый разговор о неправедно нажитом, о «золотой молодёжи».

На следующей станции девушка выходит. Пробираясь к выходу, задевает сумкой старухину тележку на колесиках.

– Куда прёшь! – возмущается та. – Ослепла что ли!

– Извините, пожалуйста, – смущенно шепчет девушка. Старуха недовольно трясёт головой, на обложке закрытой книги, которую держит в руках девушка, прищурившись читает: «Житие прп. Серафима Саровского».

– Ну, надо же! – удивлённо восклицает она.

– И не говорите! – доносится с соседнего места.

Странная встреча

Темнота подобна пустоте. Если долго вглядываться в нее, начинает на самом деле казаться, что за ней ничего нет. И тогда испытываешь первобытный страх, который в последний раз ощущал в детстве, отказываясь спать с выключенным светом. И этот тоннель метро: неужели там есть кто-нибудь живой? Неужели, где-то, разрывая мглу, мчится поезд?

Стас панически боялся темноты. «А что если бы сейчас погасли все лампы, и станция погрузилась во мрак, – неожиданно пришло ему в голову. – Я бы, наверное, сразу умер от страха». И откуда она взялась, эта дурацкая мысль?

Стас поежился.

– Нам ведь часто приходят в голову странные мысли? – пробасил стоявший рядом старик в поношенной куртке. Стас оглянулся, но вопрос предназначался не ему. Тот же старик, но уже другим, на удивление писклявым голосом ответил:

– Часто-часто. Сдается нам, этот парень боится чего-то. Правда? Мы ведь людей насквозь видим.

«Сумасшедший!» – неожиданно понял Стас.

– А что если нам подойти и познакомиться? Мы ведь так одиноки. А он такой милый! – продолжал свой странный диалог старик. – Пойдем! Он не прогонит, он добрый.

Костлявые пальцы коснулись плеча юноши. Старик по-собачьи заглянул ему в глаза.

– Мы так одиноки, так одиноки, – пробасил он. – Поговори с нами! Мы много чего знаем! И смешного и грустного. Послушай!

Стас вздрогнул и инстинктивно оттолкнул навязчивого собеседника. Старик отошел к колонне и зарыдал, уткнувшись в ледяной мрамор. Стас почувствовал угрызения совести.

– Вам плохо? – спросил он.

– Никто не любит старого больного Андрея, – бормотал старик. – Сын не любит, потому что у Андрея больной мочевой пузырь, и от него плохо пахнет. А Андрей не виноват. Андрей весь больной. Андрей всю жизнь больной. Врач говорит: Андрей весь внутри гнилой. И как он живет такой гнилой? А он не хочет жить. Давно не хочет. Он все ждет, когда Бог его к себе заберет. Восемьдесят лет ждет. Даже Богу не нужен старый Андрей.

Стас подошел ближе, коснулся сухой, словно бумажной руки, усеянной неровными желтыми пятнами.

– Хорошо, – голос его дрожал, – давайте поговорим. Я Стас, мне шестнадцать лет. Я… я… – он не знал, что должен сказать.

Внезапно старик замолчал. Лицо его переменилось, губы вытянулись в тонкую жесткую линию. Маленькие острые глазки источали злобу.

– Прочь! Прочь! – закричал он, захлебываясь слюной. – К черту! Пошел к черту! Пошли все к черту! Сволочи! Идиоты!

Старик замахал руками и вбежал в вагон, подошедшего поезда. Створки дверей сомкнулись и темнота, подобная пустоте, поглотила состав.