Моя история, или О дружбе народов в СССР

Моя история, или О дружбе народов в СССР
Ламара Пивазян

В последние десятилетия появилась традиция мемуарной прозы, в которой советская история и то, как разваливалась великая страна, показаны через судьбу отдельного человека, по-своему преодолевающего и переживающего трудности тех лет.

Небольшая автобиографическая повесть Ламары Пивазян, живая и откровенная, – одна из таких частных историй. В ее основе лежат подлинные воспоминания автора с его личным взглядом на события того времени. Изложение событий часто переходит от воспоминаний к их осмыслению через личную болевую тему и судьбу. Многое в рассуждениях автора звучит актуально, напрашивается на параллели с сегодняшним днем.

Повесть привлекает внимание еще и тем, что рассказчик становиться в ней публикатором значительного документального материала (писем, фотографий, официальных документов), освещающих дружбонародовский аспект советской действительности, в которую автор был вовлечен по роду многолетней профессиональной деятельности.

Ламара Пивазян

Моя история, или О дружбе народов в СССР

От автора

Я долго сопротивлялась попыткам некоторых своих друзей и приятелей соблазнить меня на написание мемуаров. Мне всегда казалось, что в моей житейской биографии не было и нет ничего примечательного и занимательного. Так что никакой особой необходимости в том, чтобы предаваться воспоминаниям, я не находила.

Но судьба распорядилась по-своему…

В моей автобиографической повести совсем нет никакого сочинительства. И не потому, что сочинительство – это плохо, а скорее потому, что у меня нет вообще никакого сочинительского таланта, как и писательского, вообще. А главное, по моему убеждению, то, что сочинённая книга всегда заведомо слабее, чем та, что написана о пережитом и выстраданном самой, о прочувствованном, как говорится, на собственной шкуре. Скажу сразу: всё, о чем я пишу в этой повести, – это правда. Это то, свидетелем чего я была сама, это то, что происходило у меня на глазах, или я слышала от близких мне людей. Правда, по мне, всегда полезна и ценна, всегда спасительнее, если даже она не всегда привлекательна и не всем может понравиться. Слава богу, в наше время эту правду можно говорить прямо и открыто: вроде бы нет уже прежних запретов, ограничений на собственные мысли и высказывания. И ещё важный момент. В ходе изыскательской работы над различными документами в личных и государственных архивах и фондах, связанной со спецификой моей трудовой деятельности, во мне выработалось доверие к факту, к достоверности и подлинности, укрепилась требовательность к правдивости и доказательности излагаемого материала, что стало важнейшим принципом в работе над моей повестью.

И в заключение хотелось сказать, что, погружаясь в воспоминания, я каждый раз удивлялась тому, как живо и свежо всплывают они в памяти, во всех подробностях, мелочах и деталях, в ярких красках, звуках и образах. Так, как если бы всё это пронеслось перед глазами совсем недавно, неделю или месяц назад. А ведь мне, автору, разменявшему девятый десяток, бравшемуся за освещение событий «давно минувших дней», особенно рассчитывать на ясную и чёткую память не приходится. Но видимо правы умудренные жизненным опытом люди, когда проницательно замечают, что «дорогу осилит идущий»…

I

«В России надо жить долго, тогда до всего доживёшь», – заметил Корней Чуковский по поводу присуждения ему к восьмидесятилетию Ленинской премии. По мне, человеку вообще нужно жить долго, чтобы успеть сделать многое. Вот мне лично понадобилось разменять девятый десяток, чтобы вспомнить, наконец, о прошлом и взяться за перо. Все дело в том, что в последние годы мне все чаще напоминали о себе и не давали покоя два холщовых мешка, наскоро собранные в дорогу вместе с другими вещами и увезённые с собой на новое место жительства в те самые «лихие девяностые», когда в стране происходило настоящее переселение народов.

Распад Советского Союза стал величайшей катастрофой и потрясением для миллионов граждан страны. Сотням тысяч людей в бывших союзных республиках пришлось в одночасье подниматься с мест постоянного проживания и искать нового пристанища. Слава Богу, это не было насильственным выселением, жестоким и бесчеловечным, с применением всевозможных репрессивных мер, которым в ранние советские годы время от времени подвергались многие национальные меньшинства. Хотя, в страшное лихолетье девяностых случалось всякое… Переезды с насиженных мест теперь назывались «вынужденным переселением» – так окрестил народ эту страшную людскую трагедию. В нашей стране всегда очень быстро находили четкое и выразительное название всем этим политическим, социальным и прочим потрясениям и передрягам.

А между тем, это «невинное», на первый взгляд, «вынужденное переселение» нередко сопровождалось разрушением людских жизней и судеб, несло с собой много горя и страданий. Нам оставалось благодарить за то, что наш отъезд, несмотря на все беды, которые сопровождают обычно переселение всей семьи, не был столь трагичен, так как мы уезжали не в неопределенном направлении и не «в места столь отдалённые», как это имело место в прошлом страны. Уезжали мы в Москву, в город, с которым и у меня, и у супруга была связана бо?льшая часть сознательной жизни и трудовой биографии. Хотя о нашем желании – уезжать или не уезжать из города Тбилиси, где мы родились и выросли, и где прошла большая часть нашей, в общем-то, счастливой жизни, – нас никто не спрашивал.

Итак, наскоро собираясь в дорогу (в Москву вылетали последние самолеты), как бывает при таких обстоятельствах, в багаж укладывалось всё самое необходимое. О большой библиотеке и личном архиве, накопившемся за годы моей работы в Центре дружбы народов АН Грузии, и речи не шло. Но бросать на произвол судьбы вещи, которые находились в этих холщовых мешках, мне показалось в тот момент не только кощунством, но и отказом от элементарного человеческого долга и морали. Ну, во-первых, там, в этих мешках, были собраны документы, фотографии и разные другие материалы, сохранившие хоть какую-то память о прошлом нашей семьи, о жизни наших предков, их родословной в исторически обозримом отрезке времени. Значительную часть архива составляет документальный материал, содержащий сведения о моей почти двадцатилетней трудовой и творческой биографии, связанной с темой дружбы народов в СССР, повествующий о моих упорных попытках вписаться и поучаствовать в общественно-культурной жизни тогда ещё многонациональной Грузии, не будучи представителем коренного населения республики.

И, наконец, третью часть моего архива составляли письма, фотографии и книги с дарственными надписями, принадлежавшими выдающимся русским и советским поэтам, писателям, деятелям науки, литературы и культуры, хранившие память о наших встречах и сотрудничестве на ниве взаимосближения и взаимодействия национальных культур. Речь идет о блестящих представителях интеллектуальной элиты советской эпохи, о том недолгом периоде в духовной жизни страны, который вошел в историю под названием «оттепели». Представителям этого необыкновенного времени посвящены радио- и телепередачи современников, снято множество фильмов. Они не нуждаются в дополнительной популяризации. И тем не менее, сохранившиеся в моей памяти и в тех материалах, которые удалось увезти, может, не столь масштабные события их жизни и творчества, но даже те отдельные эпизоды и подробности, незначительные, на первый взгляд, штрихи и детали, на самом деле весьма существенные и содержательные, не подлежат забвению по простой справедливости. Эти материалы могут быть интересны ещё многим, кому дорога память об ушедшей советской эпохе, её литературной и культурной жизни, тем, кто знает цену и значение мемориальных вещей и воспоминаниям живых свидетелей тех лет.

В последние годы граждане нашей страны всё чаще вспоминают советское время и с сожалением говорят о распаде бывшего Советского Союза. Совсем недавно на телевидении, в «Вестях», ведущий, переговариваясь дистанционно с гостем программы и, заметив за его спиной на стене окрашенную в красный цвет карту СССР, с грустью произнёс: «Я вижу у вас карта Советского Союза. Да, и мы тоже любим и очень скучаем». Эти участившиеся взоры в сторону ушедшей в прошлое советской страны и тоска по ней стали называться в наши дни модным словом «ностальгия».

На самом деле это явление нормальное и закономерное. После развала Союза прошло уже какое-то время и то, как жилось простым людям все эти постсоветские годы, даёт им возможность сравнения с тем, что оставили они в советской стране и что получили взамен. Но то, какое ожесточенное противостояние демонстрируют сторонники всех этих «за» и «против», какие резко противоположные суждения и оценки высказываются о советском прошлом, говорит о том, что сегодня и одни, и другие всё ещё далеки от объективной и близкой к истине оценки прошлого. Бесчисленные споры, все эти исторические, философские и политические выкладки, нескончаемые противопоставления точек зрения вокруг феномена советской эпохи, на мой взгляд, не закончатся никогда, так как ведутся как-то абсурдно: говорят вроде об одном и том же, а на самом деле о совсем разных вещах.

Никому не приходит в голову разграничивать предмет спора: то ли говорить о советской государственной формации, о её высшей партийной и правительственной власти, о том, кто и как руководил страной и каким образом реализовывал и осуществлял на самом деле основополагающие идеологические принципы и постулаты советского социалистического строя, то ли речь идет о жизни и отношениях простых советских людей, строивших эту страну, возводивших её материальную и духовную мощь. В такой ситуации, если и можно хоть как-то приблизиться к объективной оценке советской действительности, то только через истории жизней отдельных людей, через личный опыт и конкретные судьбы, вершившиеся в это время.

И чем больше таких историй – тем ближе к истине, тем яснее правда о советской реальности. Из множества индивидуальных судеб о том, как жили, работали, с чем сталкивались, какие проблемы преодолевали люди, вырисовывается подлинная картина жизни Страны Советов.

Что касается моих воспоминаний, то они проливают свет больше на одну из сторон жизни советской системы – её интернационализм и дружбу народов, являющихся одним из основополагающих принципов коммунистической идеологии советского государства. Эта дружба народов в советской стране чаще всего и обсуждается сегодня в нашем обществе. И здесь срабатывает тот же принцип – истина о дружбе народов в СССР раскрывается всё чаще в конкретных судьбах отдельных людей. Каждый индивидуальный опыт проливает дополнительный свет на всё никак неосмысленный феномен советской дружбы народов, подводит к истинному положению вещей в те годы.

С тем, что в годы советской власти в СССР сформировалась новая историческая общность – многонациональный советский народ, никто не собирается спорить. Но то, как реализовывался этот интернационализм, как выглядела эта пресловутая дружба народов на самом деле, и что с ней происходило в разные периоды истории страны, всё чаще требует дальнейшего серьёзного осмысления.

Я часто использую словосочетание «наша страна», подразумевая под этим не одну современную страну – Россию, Грузию, Армению или любую другую. В моем сердце до сих пор советская страна остается моей родиной, уже несуществующей. Она объединяла всё и стала теперь местом, которого больше нет, которое уже не пишется в паспорте как место рождения, но при этом существует в столь ярких воспоминаниях – моих и моих соотечественников, где бы они сейчас ни жили.

Итак, при переезде в Москву в статусе «вынужденных переселенцев» вследствие распада Союза и при обустройстве на новом месте мне навязчиво лезли в голову блоковские строки: «И вечный бой, покой нам только снится!». Почему «снова»? А потому что это переселение для моей семьи, я имею в виду ближайших предков в их исторически обозримом прошлом, стало третьим по счету «исходом», если пользоваться библейской терминологией. Как будто самой судьбой были предначертаны постоянные переезды моих предков на новые места жительства, когда приходилось всё начинать с нуля, когда нужно было просто вставать и идти дальше.

О родословной далеких предков мне известно всё ещё очень мало. Когда и при каких обстоятельствах мой прадед оказался в небольшом городке Ново-Баязет, в гористом районе северо-восточной Армении, что недалеко от озера Севан, никто в семье внятно рассказать не мог, или, точнее не любил это делать. После революции 1917 года, в советское время, о прошлом, если оно было не пролетарским или бедняцко-крестьянским, в семьях предпочитали не вспоминать. Более того, все бумаги, свидетельствующие о происхождении, все документы и фотографии тщательно уничтожались во избежание серьёзных неприятностей, а то и политических преследований и репрессий. А составлять историю жизни и биографию предков, ссылаясь на одни семейные предания или смутные воспоминания, без каких-либо документальных свидетельств, мне представляется неправильным, поскольку материалы для такого дела получаются неубедительные и исторически недостоверные.

Другое дело писать о прошлом моего деда, Хачатура Пивазяна, старшего сына малоизвестного прадеда. О нём я успела услышать всё, что меня интересовало, как от него самого, так и от бабушки и здравствующей ещё при мне близкой родни. Многое я узнала и от жителей того же городка Ново-Баязет.

Семья дедушки Хачатура в годы, предшествующие советской власти в стране, жила более чем благополучно. Она владела множеством голов крупного и мелкого рогатого скота и сумела наладить производство разной молочной продукции, особенно овечьего сыра. Это было то самое производство, которое в будущем легло в основу сыродельного завода, успешно работавшего здесь в советские годы.

Подросшие сыновья, их было семеро, составляли солидный трудовой коллектив, и дела семьи всегда шли в гору. О моем дедушке Хачатуре в Ново-Баязете говорили как о крепком, зажиточном хозяйственнике, богатом и состоятельном человеке.

Однако благоденствию семьи не суждено было быть долгим. Революция 1917 года принесла с собой жителям городка Ново-Баязет, как и всей стране, неожиданные потрясения – установление новой, Советской власти и последующую за ней коллективизацию.

Мне запомнился старый, забавный армянский фильм (к сожалению, никак не вспомню название). Всё происходило в маленьком горном поселении, очень напоминающем Ново-Баязет. Раннее утро. Деловой люд готовится к трудовому дню, друг за другом открываются лавочки и небольшие мастерские, липнущие к стенам невысоких домов, растянутых по обе стороны вдоль центральной улицы. Вдруг откуда-то издалека раздаётся барабанный бой, а вслед за ним и пронзительные призывы трубачей. А вот появляются и сами трубачи и барабанщики, а за ними – отряд молодых красных пролетариев. Они бодро, твёрдым шагом проходят по центру улицы, а идущий впереди глашатай громко оповещает жителей об установлении советской власти и о новых правилах жизни, согласно которым происходит добровольная сдача скота и всякого другого излишнего имущества. Речь шла о будущем раскулачивании и коллективизации.

В дальнейшем, в последующей истории нашей страны, как известно, ещё не раз будет происходить «добровольное» изымание материального имущества у жителей «во имя будущего благоденствия», но вот народ почему-то всё никак ничего так и не получал.

У моего деда отобрали всё, что было нажито совместным трудом большой семьи, у него было десять подросших к тому времени детей. Дом был конфискован, национализирован и отдан под государственные нужды, позже в нём разместилась школа. Но самым страшным в круговороте тех драматических событий была не потеря материального состояния, а разрушение связей между родными и близкими людьми, а часто и вовсе распад и гибель большой и крепкой семьи. Так, раскулаченное вчистую, лишившееся скота, молодое поколение семьи было вынужено спасаться от репрессий и ссылки и разъехаться из отцовского дома по всему миру. Судьбы их сложились очень по-разному, нередко и с трагическими последствиями.

Самый младший сын, Артём Пивазян, в будущем мой отец, с молодой женой уехал в соседнюю с Арменией к тому времени уже советскую Грузию и обосновался там надолго. Здесь, в столице Грузии, в Тбилиси, в январе 1935 года родилась я, точнее сказать, здесь я «имела неосторожность» родиться не на своей исторической родине, Армении, а на чужой земле, хотя об этом меня тогда, понятно, никто и не спрашивал.

Много лет спустя, будучи человеком зрелого возраста, я возвращалась домой из очередной командировки в Москву по делам своего института. В аэропорту меня ждало любопытное знакомство. Это было время, когда задержка рейсов была обычным и очень частым явлением. Мой рейс задержали надолго, и я стала наведываться в справочную службу, пытаясь поменять рейс. Через какое-то время по громкоговорителю меня попросили подойти к справочному окну. Когда я вернулась и устроилась на своём месте, настроившись на долгое ожидание, ко мне медленно стала подходить высокая, здоровая женщина, вся в мехах чернобурки: «Простите, пожалуйста, я тут услышала вашу фамилию, вы что, имеете отношение к тем Пивазянам из Ново-Баязета?»

Я сказала, что я младшая дочь их младшего сына, Артёма Пивазяна.

Устроившись рядом со мной, моя собеседница начала свой долгий рассказ с того, что её бабушка тоже родом из Ново-Баязета, и очень много рассказывала ей о семье Пивазян, которая в досоветские годы жила по соседству. Пивазяны были первыми богачами в Ново-Баязете, и когда, с установлением Советской власти, их стали преследовать, а затем и раскулачили, то никто из бедняков городка не радовался их беде, как это обычно бывало при расправе с богачами, никто не злорадствовал. Напротив, с некоторой горечью вспоминали и сожалели, что никто из односельчан не решился заступиться, хотя всем было понятно, что сопротивление «красным пролетариям» было не по силам никому. А ведь эта семья в своё время кормила и поддерживала многих односельчан, не способных прокормиться самостоятельно. Пивазяны были людьми добрыми и чуткими к чужой беде и горю.

«Вы знаете, – продолжала моя собеседница, – рассказывали очень интересный и душещипательный эпизод из истории раскулачивания этой семьи. Когда появился вооружённый Красный отряд исполнителей указа о раскулачивании вашей семьи, и когда они стали выводить из скотного двора коров и овец, то две огромной величины сторожевые собаки, – моя бабушка даже помнила их имена – Аслан и Каплан, – злющие-презлющие, способные разорвать любого, кто посмеет посягнуть на хозяйское добро, были посажены хозяевами на цепь во избежание трагедии. Псы подняли страшный лай и вырывались из цепей, а когда поняли, что бессильны спасти скот, одна из собак рухнула наземь замертво с разрывом сердца. Эту печальную, душераздирающую историю в тех краях помнили долго».

А ещё моя собеседница рассказывала, что её предки относились к числу тех из соседей семейства Пивазян, которые пользовались их помощью. Когда к концу осени огромные стада молочного скота возвращались с горных пастбищ, и начиналась заготовка сыра и масла, то за воротами дома, вдоль каменной стены двора, выстраивалась очередь соседей-бедняков с бидонами и всевозможными вёдрами, куда хозяева накладывали им творога – сами хозяева творог в еду не употребляли.

Масло изготавливали в больших деревянных бочках удлинённой формы, с суженными концами. По форме такие бочки напоминали дирижабли. В центре самой широкой части такой самодельной маслобойки было вырезано небольшое отверстие, которое после того, как через него вливалось нужное количество молока, закрывалось деревянной пробкой, обмотанной белоснежной тканью. Бочонок с двух концов был подвешен к потолку помещения, где производилась продукция. Два человека с силой отталкивали бочонок от себя к другому, а тот – в обратную сторону. Так, в результате довольно долгого и изнурительного взбивания, молоко сворачивалось в виде кусочков сливочного масла, которые периодически извлекались из отверстия маслобойки. Эта доморощенная маслобойка, в общем-то, и легла в основу будущего промышленного производства масла, только в более совершенном варианте.

Бабушка, следившая за работой слуг, в какой-то момент подходила к ним, останавливала резким движением шумные толчки бочонка и говорила: «Ну, хватит бить, не будете же сливать людям одну пустую, синюшную сыворотку, так никакого масла они не смогут получить».

Дело в том, что в оставшейся сыворотке, которую разливали соседям, ещё оставались плавающие кусочки жира, из которых при дальнейшем взбивании можно было получить ещё сколько-нибудь масла.

У этой приятно удивившей меня встречи в аэропорту с незнакомкой, предки которой оказались земляками моей родни, есть любопытное продолжение. Как-то я была в очередной раз командирована в Москву с визитом к очень важной персоне, в определённые дни принимающей посетителей в своём доме на улице Серафимовича, 2–4, в знаменитом и легендарном «Доме на Набережной». В советские годы в этом доме жили первые люди государства, советские и партийные лидеры, а также выдающиеся деятели науки, литературы и культуры. Я не раз приезжала в этот дом по служебным делам, но тогда я ещё ничего не знала о демонической репутации этого дома и его тёмном прошлом, о котором слагались легенды, писались книги, да и сегодня всё ещё ходят леденящие душу жуткие слухи.

Закончив служебный визит, я выходила из одного из подъездов дома, как вдруг навстречу мне направилась та самая моя знакомая по аэропорту, вся такая же важная и импозантная. «Вы что делаете в этом доме?», – спросила она, не скрывая удивления. «А вы что тут делаете?» – поспешила я со встречным вопросом. «А я здесь живу», – сказала она.

Я покидала дом с мыслью, которая и впоследствии продолжала преследовать меня: а ведь и вправду, «кто был никем, тот стал всем» благодаря революции и советской власти. А ещё я думала о том, что может быть в этих конкретных судьбах – моей, внучки богатых кулаков, и батрацкой внучки, и вообще, в историях жизни и биографиях отдельных людей и следует искать ответ на злополучный вопрос кому жилось «весело, вольготно» в советской стране и советском времени, и сегодня всё ещё не дающий покоя мыслящим людям России. Может это и есть один из тех личных, индивидуальных жизненных опытов, который у каждого свой и который в конечном счете мотивирует и определяет осмысление, отношение и оценку советского прошлого.

Я не думаю, что наш известный историк и политолог господин Сванидзе был бы так озлоблен и ожесточён в своих высказываниях о сталинском режиме и советском прошлом, если бы не жуткая семейная трагедия гибели близких родственников, ставших жертвами террора и репрессий тех страшных лет. И это закономерно, это в порядке вещей, это нормальная, естественная реакция и логичное поведение любого человека на его месте.

Возвращаясь мысленно вновь и вновь к истории жизни и судьбы моего деда и его семьи, разграбленной и разрушенной, невольно вспоминаешь о тысячах, а может миллионах таких же жертв коварных и преступных идей большевиков, проводивших в ранние советские годы в стране совершенно непонятную для сельского труженика аграрную политику – раскулачивание и коллективизацию, которые на самом деле оказались простым разбоем и ограблением, с применением жестокого насилия, вплоть до уничтожения. Вспомните исторические трагедии, вызванные раскулачиванием и расказачиванием, проводившемся во время внедрения советской власти на Дону, на Кубани, в Крыму, в Сибири и ряде других регионов России. В горах далёкой Армении, в небольшом городке Ново-Баязет, происходило всё то же самое – разрушение крупных хозяйств, разорение крепких и благополучных земледельцев, а вместе с этим и разрушение устоявшихся бытовых, хозяйственных и культурных традиций целого социального сословия, наскоро окрещённого большевиками, спешившими создать образ врага, «кулаками-кровопийцами», эксплуататорами и мироедами. Ставились в вину «имущественные излишества», материальный достаток, процветание хозяйств. Так это же, как известно, не даётся просто так, эти успехи – результат многолетнего упорного труда, творческих и физических усилий, и грамотного ведения хозяйства, благодаря которым добивались не только собственного благополучия, но вместе с тем способствовали решению государственных продовольственных задач.

А может, господам большевикам не понравилось «жестокое» использование наёмного труда, который объявлялся преступлением, совершаемым кулаками-эксплуататорами?

А что, в нашей стране, как, впрочем, и во всём индустриальном мире, все эти крупные промышленные стройки, все эти угольные и другие добывающие шахты и рудники, крупные сельскохозяйственные плантации, где с утра до вечера трудятся на других наши рабочие и крестьяне, не являются тем же использованием наемного труда, работники которого получают жалкую долю с тех гигантских прибылей, которые делит между собой небольшая группа лиц, возглавляющая эти предприятия?

Загляните в проектные мастерские крупных строительных корпораций: тысячи архитекторов, представителей элитной профессии, с утра до вечера без нормирования трудового времени, согнувшись над проектами, батрачат, трудятся на других, получая мизерную оплату труда по сравнению с миллионными и даже миллиардными доходами хозяев строительства, так называемых «заказчиков».