Мир и война в жизни нашей семьи

Ежедневно в определенное время к столу, стоящему посредине зала, выходит со списком человек и громким голосом зачитывает, какие специалисты сегодня требуются. Землекопов столько-то туда-то, электриков такого-то разряда туда-то и т. д.

Когда начинается перекличка, все пришедшие на биржу обступают трибуну и с вниманием слушают. Может быть, ему выпадет счастье. Тут же задают вопросы, регистратор дает ответы. Счастливчиков бывает мало, редко кто-то получает направление.

Один раз выкрикивают, что в Среднюю Азию требуется большая группа специалистов, в том числе гидротехники. Я согласен был поехать хоть к черту на кулички. Лишь бы работать. Ездить долго на биржу труда у меня не было средств. Не было денег на проезд. Каждый раз мама с трудом выкраивала из скромного семейного бюджета мне на дорогу несколько гривенников.

На поездку я тратил полдня, а иногда и больше. Часто хотелось есть. Иногда я на сэкономленные деньги покупал «собачьей радости» полфунта. Это ливерная колбаса самого низкого качества, стоила она 26 копеек за фунт.

Когда я сказал, что согласен поехать в Среднюю Азию, меня спросили, где я работал по специальности. Мне отказали, сказали, что нужны люди со стажем работы, опытные техники и инженеры.

И вот – о счастье! После многочисленных регистраций, примерно через полгода, зимой 1930 г. мне дают направление в Мелиоративный отдел МОЗО на Садово-Триумфальной, 10.

Что такое быть безработным я пережил на своей шкуре. Кто не был в этой шкуре, не представляет себе этого. Я очень сочувствую безработным в капиталистическом обществе. И вполне понятно, когда человек в безвыходном положении решается на отчаянный шаг: или идет на преступление, или может покончить с собой. В таком моральном состоянии человек находится на краю жизни, тем более, если он к тому же имеет семью и на его ответственности существование близких – детей, жены, родителей.

Работа. МОЗО. Изыскатель. На работу я ездил до Покровского-Стрешнева поездом и затем от Покровского-Стрешнева трамваем.

Железная дорога была одноколейная. На станции Тушино часто ждали встречного. Поезда ходили редко. Необходимо было не опаздывать на свой постоянный поезд. Если опоздал, то следующим уже опоздаешь на работу. При опоздании поезда опоздание на работу – уважительная причина.

Вначале я выполнял подсобные работы. Чертил профиля. По данным нивелирных журналов. Вычерчивал планы с горизонталями и другое.

На работу я поступил осенью, а зимой меня послали в Ленинград на курсы повышения квалификации.

В Ленинграде я пробыл 2 месяца. Но, можно сказать, Ленинграда в то время я как следует и не видел.

По приезде я купил себе мандолину, думал научиться играть, но вот почему-то задержалась присылка денег из Москвы, а мне не на что жить. Я решил продать мандолину. Пошел на рынок. На рынке народу много, все кричат – продаю то-то, то-то. Каждый рекламирует свою вещь: смотри, какая хорошая. Я тоже хожу по базару, держу мандолину под мышкой, думаю, что сейчас ко мне начнут подходить и спрашивать, сколько стоит мандолина. Никто не подходит. Я рекламировать не могу. Постоял, постоял. И пошел в расстроенных чувствах в общежитие. Пришел, в комнате никого нет, а жило нас в ней человек 10. Все ушли осматривать город. Я голодный, есть хочется, денег нет. В сердцах бросил мандолину на койку. Бросил с силой, со злом, и гриф откололся. Зазвенели струны. Торговец из меня не получился. На счастье, к вечеру я получил извещение о переводе. По окончании курсов я получил еще бумажку об окончании курсов повышения квалификации гидротехника.

В памяти у меня осталось, что очень много уделялось внимания происхождению болот и их осушению.

Мелиоративный отдел в основном занимался составлением проектов по осушению болот. Но проводилось много изыскательских работ и под другие проекты на сухих площадках. Большинство сотрудников отдела в летний период работали на изысканиях, а зимой – на камеральной обработке.

Начальство подразумевало: раз я имею удостоверение младшего гидротехника и умею обрабатывать геодезические исходные данные, то есть способен, по данным журналов топосъемки и журналов нивелировки, вычислять координаты и отметки, следовательно, умею и работать с нивелиром и теодолитом. И вот весной мне выписывают командировку в совхоз Кудиново, недалеко от Гжели, для производства подробной съемки небольшого участка, примерно в один квадратный километр.

Я получил спецодежду: сапоги яловые, костюм из грубой, почти как брезент материи и шляпу. У опытных изыскателей видел книжку «Практика низшей геодезии» в твердом переплете, ее почему-то называли в шутку Руководство «четырех разбойников». Оно было написано четырьмя авторами. Помню, один был Орлов. Я эту книжку купил.

И вот я выезжаю. На складе получил нивелир польской фирмы «Черняха» и немецкий теодолит Цейса (со временем эти инструменты стало выпускать предприятие «Геофизика»), две складные рейки, стальную ленту 20-метровую, 10 штук шпилек и 5 вешек. Погрузился я на легкового извозчика. И поехал по Садовому кольцу на Казанский вокзал. В вагон погрузился с помощью носильщика. На станции выгрузки меня ждала повозка, запряженная рысаком. Рысак мчался очень быстро, всё тряслось, и инструменты у меня, конечно, расстроились. В совхозе отвели мне отдельную комнату. Выделили двоих рабочих, показали участок съемки.

В первый день я ничего не сделал, а только выверял и настраивал инструменты. В этом мне помогли «четыре разбойника». По правде сказать, то, что я проходил по геодезии в школе и на практике, я почти всё позабыл, и вот я стал детально изучать инструменты.

Рабочие сидели, изредка я их заставлял держать вертикально рейку. Они думали, что я делаю какие-то сложные подсчеты, я же изучал инструменты. Если бы со мной рядом был специалист-изыскатель, он бы сразу понял, что я ничего не знаю. Сразу бы меня раскусил, и мне бы, конечно, эту работу по съемке не доверили. Я очень рад был, что приступил к работе один, самостоятельно. В «Практике низшей геодезии» всё было очень подробно описано, все стадии работы я медленно, во всех подробностях изучил и приступил к работе. Обошел участок по периметру. Расставил по углам колышки, установил два репера. Дал одному реперу относительную отметку. Разбил пикетаж по окружной. Сделал угломерную съемку. Вечером долго производил увязку. Все получилось в пределах допустимого. Начал нивелировку по окружной, длина которой около 50 пикетов. Вечером начал вычислять превышения между пикетами и подсчитывать суммы плюсов и минусов. Получилось расхождение что-то более 50 см, а допустимо на 5 км не более 18–20 см.

Подсчет производил много раз. Проверял каждую цифру. Ночь почти не спал. А когда начал засыпать, то снимал все страницы нивелировочного журнала. Не увязывалось. Нивелировку я делал очень подробно с перекладкой трубы, с перестановкой высоты инструмента и записывал по два взгляда назад и по два вперед. Ошибку можно было бы обнаружить, но ошибки не было. Пошел во второй раз нивелировать эту трассу. Вблизи снимаемого участка часто паслось стадо коров. И многие сторожки пикетов были сбиты и выдернуты, сразу можно было найти только углы, потому что они были окопаны кольцом. Пикеты я научился быстро находить. Мера расстояния между пикетами измерялась шагами. Я считал: левой, правой, левой – раз, правой, левой, правой – два, левой, правой, левой – три. Выработал такой ритм. У меня получалось три шага ровно два метра. И когда я насчитывал до 50-ти, начиная от начала пикета, подходил к следующем пикету. И если сторожки не было, то точку никто не мог вытащить, она забивалась вровень с землей. И при счете 50 я начинал искать точку. Она всегда находилась в пределах круга не более 50 см. Настолько точен был мой шаг, а направление всегда было точное – на угол, где стояла вешка. При повторной нивелировке я тут же стал проверять превышения с первичными результатами и у меня всегда совпадало. Разница не более 1–2 см, иногда точка вбита боком. Это все допустимо.

Делаю последнюю стоянку, подошел к нулевому пикету. Сверяю превышение… Что за черт? Разница около 40 см. Спрашиваю рабочего, куда ставили первый раз рейку? Оказывается, первый раз, когда только начинали, при заднем взгляде он ставил на точку, а когда заканчивали окружную и пришли к этому же месту, он поставил рейку на верх сторожки. Ему почему-то показалось, что так надо, он почему-то так подумал. Я, конечно, отругал его за инициативу, но был рад, что наконец-то ошибка найдена. При повторном подсчете общая неувязка по всему кольцу получилась допустимой.

Затем я стал разбивать поперечники. Поперечники были длиной менее 1 км. В некоторых местах они проходили через лес, кустарники. Пришлось прорубать просеки. Но помощники-рабочие у меня были ребята хорошие, безотказные. Разбивку поперечников провели быстро. Отметки по кольцу начерно были подсчитаны.

Ну и правильность нивелировки поперечников я вечерами тут же проверил. И вот оказалось, один поперечник не увязывается почти на 100 см. Проверяю, и оказалось, что в одном месте превышение между пикетами в первый раз у меня составило разницу около 50 см со знаком минус, а во второй раз между этими же пикетами разница получается со знаком плюс. А это было в просеке, у меня был в этом месте перекур. И я как-то механически записал отсчеты по рейке взгляд не назад, а вперед, а в журнале записал наоборот. Это от невнимательности. На ошибках учатся. В дальнейшем в своей работе у меня уже подобных ошибок не повторялось.

Работа идет, виден уже конец. Отметки начерно подсчитываются. Но еще предстоит пройти 5 поперечников, и вдруг приезжает из треста заместитель начальника Муравьев Николай Иванович, работавший до этого начальником изыскательной партии.

Что-то, говорит, ты здесь задержался. Пора бы закончить. Я ответил, что мне пришлось второй раз нивелировать окружную.

Он проверил мои изыскательские материалы. Ругать не стал. А когда я ему признался, что такая самостоятельная работа у меня впервые, он даже похвалил меня. Неважно, что задержался. Важно, что все ошибки понял и исправил.

Сделал мне замечание, чтобы в журнале никогда не исправлял цифры стиранием их резинкой, следует неправильную цифру зачеркнуть и написать сверху другую.

Эту первую самостоятельную работу я сделал хорошо. Главное, я хорошо изучил инструменты и их настройку. То, что я два дня изучал инструмент, я, конечно, Николаю Ивановичу не говорил.

После этой работы я зарекомендовал себя уже как могущий работать самостоятельно, и мне стали давать небольшие объекты. Я произвел самостоятельную съемку участка в Измайлове вблизи меховой фабрики под предполагаемый стадион. Правда, затем от строительства отказались и стадион построили в Лужниках. Затем произвел съемку участка у станции Кратово под зверосовхоз.

Затем в составе большой изыскательной партии производил съемку большого участка на Ухтомских полях (поля по очистке канализационных стоков г. Москвы). Здесь мы не только производили съемку, но одновременно тут же проектировали оросительные каналы, и тут же при нас по нашим проектам производилась планировка площадок и рытье каналов.

Сюда к нам в партию прислали на практику из Калуги, из гидромелиоративного техникума, студентов, в большинстве своем девушек. Ко мне были прикреплены несколько студентов. Они работали реечниками, делали разбивку трасс. И попутно я их знакомил с геодезическими инструментами – нивелиром, теодолитом. И постепенно научил работать с инструментами.

И вот по партии отдан приказ. В одном из первых пунктов мне объявлена благодарность за то, что я 3-х практикантов обучил в полном объеме работать с нивелиром и теодолитом. И в этом же приказе, несколько ниже, мне был объявлен выговор за ошибку в нивелировочном журнале. В нем была описка, указана отметка одного пикета на 1 метр ниже действительной. И при рытье канала это обнаружилось. Это еще раз говорит о том, что надо очень внимательно всё проверять.

Мы жили в бараке. На воскресенье я да и все наши сотрудники уезжали домой. Оставались только практиканты.

Барак от станции Ухтомская был на расстоянии около 2 км, дорожка к бараку проходила вдоль железобетонного канализационного коллектора, по которому подавались канализационные стоки из г. Москвы на поля орошения (вернее, поля фильтрации). Карты полей заполнялись стоками, и вода профильтровывалась через песчаную толщу в сборные отводящие каналы, из которых уже очищенная затем отводилась в Москву-реку.

В отводящих каналах вода была совершенно чистая, и специалисты рассказывали, что когда производилась приемка полей государственной комиссией, то якобы академик Вильямс в доказательство того, что очистка производится безупречно, зачерпнул стакан воды из отводящего канала и выпил, не поморщившись. Правда, остальные члены комиссии отпить глоток этой воды отказались.

Один наш техник жил в Сокольниках и имел велосипед, и он не стал жить в бараке, а каждый день ездил домой и от станции Ухтомская добирался на велосипеде. Дорожка от станции на большом участке проходила вдоль самотечного коллектора. Железобетонный коллектор был размером 1400 х 1400 см, и верх был перекрыт железобетонными плитами. В некоторых местах плиты были сняты и коллектор открыт. Тропинка проходила вплотную к каналу и на одном уровне с верхом коллектора. И случилось так, что под колесо велосипеда попал какой-то выступ. Колесо повернулось, и велосипед с Васей съехал в коллектор. Вася купается в коллекторе. Коллектор работал не полным заполнением. Но во всяком случае Вася искупался выше пояса. И еле выбрался из канала. Приехал к бараку весь мокрый и пропахший. Хорошо в конторке была чистая спецодежда, и он сменил белье. После он рассказывал, что когда он вечером ехал домой, то в поезде все от него шарахались. От него всё еще пахло.

В этот период мною тоже был только что получен по велообязательству велосипед Пензенского завода. И вот мы договорились с Васей из Сокольников совершить пробег. У него получилось бы расстояние от Сокольников до Ухтомской, а у меня из Павшина через Москву до Ухтомской. Мы договорились с ним встретиться в Москве у Красных ворот.

И вот в одно из воскресений я рано утром выехал в пробег. Велосипед новый, мне ехать в охотку. Вот только у деревни Спас пришлось в гору не ехать на велосипеде, а везти его на себе. К Красным Воротам приехал немного ранее условленного времени. Васи не было. Не было его и в условленное время, прождал я его еще 20 минут и больше ждать не стал. В Ухтомскую поехал один. В дороге не отдыхал. Прибыл что-то около 2 часов дня. Хотя ехал и не быстро, но все же устал.

Как я чуть не утонул в болоте. Кажется, для рассмотрения вопроса о расширении площади ухтомских полей фильтрации необходимо было произвести уточняющую съемку заболоченного участка вблизи Люберец.

Я работал с одним рабочим. Рабочий устанавливал вешки и носил при переходах ленту от стоянки к стоянке, теодолит я переносил сам.

В одном месте я для ускорения пошел напрямик по болоту. В начале пути грунт был твердый, вода была по щиколотку. Затем воды стало больше, грунт пошел вязкий. Но сухое место уже недалеко, и я продолжаю идти. Вода доходит до колен. Сапоги у меня специальные – с раструбами выше колен. До сухого места остается совсем немного – рукой подать. Мой рабочий сразу пошел в обход заболоченного места, а я торопился и по лужам ходить не боялся. Сапоги у меня были хорошие, воду не пропускали. Ноги стало засасывать, я инструмент держу над головой. Рабочего не вижу. И никого кругом нет. Место безлюдное. Вода выше колен. Что делать? Назад идти уже далеко, сухое место близко, но я с трудом вытаскиваю ноги из засасывающего дна. Становится всё глубже, я еле вытаскиваю ноги, вода уже выше бортов сапог, но вниз в сапоги вода еще не попала. Выше колен сапоги перетянуты ремешком. Я не чувствую под ногами твердого дна, начинает засасывать. Я, держа всё время инструмент над головой, невероятным усилием делаю движение вперед. И даже непонятно, как я двигаюсь. Не то иду, не то как бы ногами дрыгаю, не то, как бы стоя, плыву. В этот момент и страха-то не было. Цель была – добраться до сухого и не замочить инструмент. И вот я дрыгающей ногой почувствовал твердое дно, в тот же момент ощутил спад напряжения, и тут пришел страх: я испугался – меня только что могло засосать. Как только я почувствовал твердое дно, у меня появилась такая сила, что участок длиной 10 метров до сухого берега я преодолел в один миг.

Раздвинув треногу, поставил инструмент, а сам скорее разуваться и снимать брюки. Было тепло, солнце жарко светило. Вода все-таки в сапоги проникла, я разложил сушить портянки, брюки и все документы, которые находились в бумажнике. Бумажник у меня был в брючном кармане, всё промокло.

Как память об этом происшествии, сохранились те документы. Они все пожелтели от торфяной воды.

Кстати говоря, мне в то время было 20 лет, а вновь знакомые мне всегда давали 25–26 лет. По всей вероятности, на это повлияли и страхи, которые я пережил в детстве, и последний страх, связанный с возможностью быть засосанным в болоте.

Изыскатели, как правило, летом работают в поле, а зимой производят камеральную обработку материала.

Вычерчивают карты с горизонталями, профили и занимаются проектными работами.

В отделе я включился и в общественную работу. Опять был активным комсомольцем.

За хорошую производственную работу и активное участие в общественной жизни неоднократно премировался.

В то время в практике были не денежные премии, а ценные вещевые подарки.