Юбилей Дьявола. Геноцид народов в КНР

– Хоть это радует.

– А вот куда их помещают и насколько лет осуждают – не написано. Поехали к мужу моей сестре. Он в народной прокуратуре служит. Думаю он должен знать законодательные процедуры.

– Давай лучше завтра. Боюсь, что отец с работы вернется, а меня не будет. Снова ругать начнет.

Статья и правду являлась правдивой, что несовершеннолетних преступников не расстреливали. Власти КНР считают, что труд молодых преступников следует эксплуатировать во благо Компартии пока они не состарятся. Каждый изготовленный кирпич, забор, пусть даже это будут обычные тапочки для ног – все это благо для партии. А вот тех, кто уже утратил здоровье, зачастую расстреливали без суда и следствия. В китайских тюрьмах инвалидов никогда не существовало. Таким способом поступили и с родителями Халимы. В тот же день, как и других пожилых задержанных мусульман пристрелили без суда и следствия. Отец Халимы так молил солдат дать им шанс, что у него чуть приступ сердца не случился. А вот мать Халимы напрочь держалась стойко. С поднятой головой хладнокровно смотрела смерти в глаза. Она даже не дрогнула, когда свистели пули над головами. По десять человек вдоль стены расстреливали из пулемета. По данным уйгурских беженцев, в те дни были убиты более шестьсот человек.

На следующий день после занятий в школе, они отправились в народную прокуратуру. Муж сестры Джета объяснил, что дело резонансное особой важности под грифом секретности.

– Он только посоветовал обратиться в ИТК, возможно она там находится.

– Что такое ИТК?

– Исправительная трудовая колония для несовершеннолетних.

У Чака моментально помутнело в глазах.

У себя в комнате он слушал грустные песни. Сердце жалостью обливалось. За ночь он скурил полпачки сигарет. Утром решил прогулять школу и отправиться в ИТК. Не хотелось лишний раз напрягать Джета, итак слишком помог, да и он никогда не пропускал учебные занятия. Ехал долго. Где-то на отшибе увидел громадные синие стены с колючей проволокой. Там удалось узнать, что в этой колонии содержатся преступники титульной нации. Благодаря его настойчивости разузнал адрес ИТК для других национальностей.

Часы пробили полдень. Слегка полил дождь. За окном автобуса мелькали сонные деревья и опустошенные от хлопка невзрачные поля. Вдали простирались пестрые вершины гор. Чак надел наушники и включил симфонию Бетховена. Присмотрелся к пассажирам. Все они были другой национальности. С унылыми лицами, глядели в окна. Придерживали большие баулы. По-всей видимости, направлялись в колонию навестить своих детей. Столько горе в них таилось.

Автобус остановился. Водитель сказал, что маршрут завершился. До ИТК пришлось идти по разбитой тропе около двух километров. Караван страданий тихонько двигался к тюрьме. Чак помог пожилой женщине, предложив донести ее баул. Родители из дальних городов везли с собой вкусные блюда, фрукты, орехи, мед, рыбу и травяные лекарства. Месяцами откладывали деньги на теплую одежду. Носки и шапки старались вязать, так им казалось, что передадут свою энергию детям и тем самым избавят их от болезней. Чак расспросил родителей арестантов, возможно ли подкупить сотрудников тюрьмы, чтоб повидаться с Халимой. Но получил твердый ответ, что невозможно. Ему объяснили, что там очень строго и кроме родителей никому больше не позволят встретиться. Ито разрешают свидания раз в четыре месяца при условии если арестант не нарушит режимные правила. Разговорился с ними и попытался узнать за что осуждены их дети. Оказалось, что им влепили сроки за хранение запрещенной властью исламской литературы. Даже за углубленное чтение Корана, либо ношения хиджаба приравнивали к терроризму. Если спецслужбы выявляли подростков, которые проявляли большой интерес к религии, их прятали за непристойные стены. Родители не считали своих детей террористами, более того были убеждены, что религия не побуждает к радикальным методам экстремизма. Но свой протест родители подавляли в себе. Чреватые последствия поджидали в темном углу того, кто заговорит об этом вслух. Чак все же верил, что успешно получится подкупить сотрудников тюрьмы.

Пройдя половину пути, пожилая женщина любезно поблагодарила Чака и попросила дать ей баул обратно. Оказалось, что она шла к могилам, которые находились неподалеку от тюрьмы. Раз в месяц несчастная женщина навещала неизвестные могилы и проводила там практически весь день. Ни одной перегородки или надгробной вывески с именами и фамилиями не было. Никто и не подумал бы, что это могилы. Они походили на цветущее поле. Около четырехсот небольших бугорков, из которых произрастали несколько тысяч сортов петунии. Махровые цветки, окрашенные во все цвета радуги придавали необъятную нежность. Женщине казалось, что трех ее убитых сыновей в колонии закопали именно там. Поскольку она не знала в каких именно могилах лежат ее дети, ей приходилось ухаживать за каждым бугорком. Расчищала серпом колючие и не нужные сорняки, затем по бокам каждой могилы окучивала землю, куда закапывала семена неприхотливых растений. Каждый раз она расчищала около десяти могил и вокруг них засеивала цветами. Таким душевным методом она уже два с половина года заботилась о могилах. В действительности, там хоронили местных прокаженных. А тела сыновей там никогда не покоились. Их пристрелили за бунт в колонии и скормили свиньям на ферму. Обычно так поступали с телами, осужденных по статье терроризм и с бунтовщиками.

Чак решил прибавить шаг, чтоб первым добраться до тюрьмы. Без лишних глаз и ушей всегда легче договориться. ИТК для нацменьшинств выглядела недоступной крепостью, где веками царит тьма. Смотрящие башни, усыпанные грустью, перетянутые колючие проволоки, бесконечный лай недовольных собак – все это усиливали переживания. С каждым шагом становилось непереносимо худо. Чак уставился на огромные раздвижные ворота и призадумался. Неужели через них, совсем юную и безобидную кроху волокли? Какую муку испытала?

– Эй, юнец! Кого ждешь? – обратился к Чаку часовой на вышке.

– Да так просто. – Шуруй отсюда. Постой. Курево есть?

– Есть, могу поделиться.

– Красавчик. Пойди на проходную, передай через старшего, если можешь по-больше передай. Буду благодарен.

– Хорошо.

Чак постучал в железное окошко. И обратил внимание, что всюду окружали камеры наблюдения.

– Что надо? – грубо спросили, не открывая окошко.

– Сигареты солдату на вышке хочу передать.

– Оборзели. Какому солдату?

– На вышке, который стоит.

– Передай этому балбесу, что по уставу запрещено. Пусть свою дудку курит.

– Начальник, откройте окно. С вами нужно серьезно поговорить.

Окно открылось. Грубое лицо лет пятидесяти спросило. – Что еще?

– Есть серьезный разговор. Могу тут говорить?

– Говори.

– Я вас отблагодарю, – волновался Чак, подбирая подходящих слов. – Мне нужно узнать об одной девушки. Не привозили ли ее сюда.

Грубое лицо тщательно просканировала Чака.

– Валяй отсюда. Это закрытый режим. Тебе никто не даст ответа.

– А с кем могу поговорить?

Окно захлопнулось.

– Подождите.

– Валяй отсюда, пока не прикончили.

Чак развернулся и направился к дороге.

– Передал сиги? – радостно прокричал постовой.

– Нет. По уставу сказали, что не положено.

– Тогда покури за меня. Молокосос, – постовой громко засмеялся.

Чак заглянул в ближайший небольшой магазин. Крепкий мужчина в военной форме опрокинул в свое горло стакан водки. Немного пощурившись, закусил квашенной капустой. Время на раздумье не было. Чак почти в упор подошел к нему.

– Извините. А вы случайно не в тюрьме работаете?

– Повтори, – мужчина обратился к продавцу. – Затем недовольно рассмотрев Чака, ответил. – Работают работяги, а я служу отечеству.

– У меня к вам серьезный разговор.

– Говори.

– Не здесь. Позвольте выйдем.

– Смышлёный, давно таких не видал.

Мужик снова опрокинул стакан водки, но на этот раз не закусывая. Они вышли за дверь и отошли от магазина.

– Мне важно узнать находится ли моя девушка в тюрьме. Отблагодарю за информацию.

– Ты кто вообще?