Волчьими тропами

– Опять ты здесь?

Втянув голову в плечи, я невольно зажмурилась. На крепостную башню, упрямо и бесстрашно – а бояться было чего, Свер умел неплохо рычать даже в человеческом виде – я приходила почти каждый день, и, не обращая внимания на дозорных, бездумно таращилась вдаль. Даже понимая, что это мне ничем не поможет и я не смогу вернуться домой, просто разглядывая виднеющиеся невдалеке горы, все равно приходила, вопреки здравому смыслу и запретам Свера.

Двое дозорных, что следили за дорогой, переглянулись и дружно вышли, оставив меня наедине со своим вожаком. Сдали меня этому зубастому и отбыли с чувством выполненного долга. А ты, Ярочка, страдай, получай заслуженный нагоняй и топай к Ашше зализывать душевные раны.

Я знала, что некоторые особенно ранимые и впечатлительные жители даже приходили к Сверу с просьбой вернуть меня лесу.

Проще говоря, хотели выставить за ворота, прикрываясь беспокойством о самочувствии нечисти, оторванной от своих.

Свер отказался и даже оставил в своем доме, когда Йола не согласилась забирать меня себе в качестве помощницы.

Лесная нечисть ей была не нужна. Со знахаркой были согласны многие, а я иногда даже подумывала действительно взять и гордо уйти из этой негостеприимной деревни всем назло. Останавливало лишь осознание того, что я-то, на самом деле, совсем не нечисть, и даже не Яра, я – Ярослава Волоцкая, студентка второкурсница, уже почти третьекурсница, исторического факультета, с пятнадцати лет закоренелый городской житель и одна в лесах не выживу. А если Свер не соврал и проход закрылся, выпустив в этот мир меня и еще какое-то количество зубасто-рогатого ужаса, то путь домой мне был закрыт. Не то, чтобы я сильно верила этому волчаре, но рисковать не хотелось. Воспоминания о монстромыши до сих пор отзывались тупой болью в быстро заживающем плече.

– Я запретил тебе сюда приходить, – когда Свер злился, в его голосе все отчетливее прорывалось звериное ворчание, давая понять даже самым тугодумным, что вожак не в настроении и лучше к нему не лезть.

Но я-то к нему не лезла, просто пришла тихонечко полюбоваться горами и помечтать о том, что в один прекрасный день попаду домой. Ничего противозаконного, а он на меня рычал так, словно я его врагам планировала ворота открыть.

– Запретил, – негромко подтвердила я, разглядывая серебряные браслеты на его руках. В половину длины обычных наручей, они крепко обхватывали запястья и были усеяны защитными рунами, – а почему так и не объяснил.

Свер раздраженно вздохнул, сглотнув вертевшиеся на языке ругательства.

– Я не нечисть.

– Знаю, – отрубил он.

Я молчала, желание демонстративно прямо сейчас, у него на глазах гордо уйти в лес, стало почти нестерпимым. Меня бы никто не останавливал, даже ворота бы открыли и на прощание платочками помахали, а потом еще и соль перед воротами рассыпали, чтобы пути назад не нашла.

Жаль, все-таки, что я не нечисть.

Тяжелую тишину разбило его решительное:

– Пойдем.

Не оборачиваясь и не проверяя, иду ли я следом, Свер покинул башню.

Состроив постную морду, я подтянула штаны, выданные мне вместе с простой белой рубахой, без всякой обережной вышивки, и неохотно вышла из прохладной тени в горячий солнечный день.

Где-то рядом размеренно рубили дрова для бани. Оборотни, как звери чистоплотные, очень любили париться и даже летом, в сорокоградусную жару, прохладе речной воды многие предпочитали банную духоту.

Мне в этом плане повезло, в доме Свера имелся и водогрей, и целых две ванных комнаты на первом этаже. Большие медные ванны меня полностью устраивали.

Сначала мы пошли в дом вожака, который служил и трактиром, и постоялым двором до кучи, поражая воображение своей многофункциональностью.

На кухне, где трудилось две девушки и одна властная медведица в человеческом обличье, Свер, проигнорировав горячие любопытные взгляды, взял большой пирог с ягодами и полную крынку молока.

Заинтригованная, я поспешила за ним не смотря даже по сторонам. Каменные дома, высокие заборы, многие из которых были укрыты разросшейся зеленью, и редкие недружелюбные лица я и так видела каждый день.

Чем ближе мы подходили к воротам, тем меньше становилось мое желание идти за ним. И уж совсем оно затухло, когда Свер преодолел укрепления и, не замедляя шага, прошел в быстро открытые при его приближении ворота.

Я застыла на месте, не спеша следовать за оборотнем. Подумалось почему-то, что я Сверу совсем надоела, и он решил лично меня в лес увести. Вернуть, так сказать в естественную среду обитания на радость своим нелюдям.

Парень, стоявший на воротах, смотрел на меня с интересом, но вопросов не задавал и даже не сильно удивился, когда с той стороны раскатисто рявкнули:

– Яра!

Поежившись, я впервые за прошедшие две недели ругнулась их праматерью, которая очень хорошо подходила на замену привычному чертыханию, и побрела на голос, подавив недостойное, но простительное желание сбежать, затерявшись среди домов, найти Ашшу и потребовать убежища.

Она одна, не считая Берна, который хоть и был решительно невыносим, но по сравнению с остальными оборотнями просто невероятно дружелюбен, относилась ко мне хорошо и не избегала моего общества.

В лес за Свером я пошла послушно, но не скрывая опасений по поводу своего будущего. Хотелось верить, что не способен он вот так просто завести человека в лес и бросить там на откуп настоящей нечисти.

Но… а вдруг способен?

Пирог в холщовой сумке, крынка в руках, прямая спина и белобрысая макушка. Свер не вызывал особого доверия. Только не у меня.

– А куда мы идем? – забеспокоилась я, когда сойдя с дороги, мы зашли достаточно далеко, чтобы, заблудившись, я не смогла найти дорогу назад.

Свер молчал. Его легкий шаг был по-звериному тих, и со стороны могло показаться, что по лесу в одиночестве бродит какое-то очень большое животное. Потому что только большие звери могут себе позволить так громко и бесстрашно ломиться вперед.

– Может, вернемся?

А в ответ тишина. И лес, вполне тихий и мирный, совершенно не страшный на первый взгляд, в компании оборотня приобрел какую-то беспокоящую мрачность. Солнце сквозь высокие кроны сосен светило по-особенному злорадно, дробный стук дятла напоминал грохот вколачиваемых в доску гвоздей.

Гробовые доски, гробовые гвозди, похоронный марш… накручивая себя, я постепенно начала отставать и очень забеспокоилась, готовая начинать паниковать и слезно умолять не оставлять меня здесь одну, когда, выйдя на небольшую поляну, Свер остановился у поваленного дерева.

Разломив пирог на четыре части, он положил его на сухой ствол и аккуратно пристроил крынку с молоком в траве, шепнув себе под нос что-то очень похожее на заговор. Я успокоилась, попыталась взять себя в руки и даже нашла силы, чтобы полюбопытствовать:

– Что, лешего задабриваешь? – притормозив у края поляны, я вытягивала шею, рассматривая умиротворяющую картину дикого леса. Никаких бутылок, оберток или пакетов, такое прекрасное, очень уютное, просто идеальное, совершенно чистое место для пикника. Вот именно в такие моменты я особенно остро ощущала, как же сильно отличаются наши миры.

– Лесовицу, – коротко ответил Свер, отряхнув руки, – чтобы тропу не кружила.

– Это которая мужиков своим темпераментом на тот свет отправляет? – со славянским фольклором я не успела толком ознакомиться за два студенческих года, но кое-что все же знала.

Судя по удивленному взгляду Свера, знала я что-то не то.

– Что? – недружелюбно поинтересовалась я, смущенная его взглядом.

– Ашша говорила, вы поклоняетесь единому божеству и не признаете других сил, – задумчиво проговорил он, продолжая меня разглядывать, – сложно, должно быть, жить не в ладу с природой.

– Мы не враждуем, – угрюмо пробормотала я, прекрасно понимая, что вру. Но не носить же мне было в лес пироги, достаточно и того, что я еду к подъезду выносила, подкармливая бездомных кошек. Чем не гармония с природой?

Его мои слова не впечатлили. Хмыкнув как-то по-особенному неприятно, он велел:

– Пойдем.

Из деревни нас выпустили легко, даже не подумав спросить, что мы забыли в лесу, кишащем всякой нечистью и выходцами с исправно функционирующим чувством самосохранения, которые, при появлении в этом мире, вместо того, чтобы броситься сразу к деревне, осели в лесу и смогли скрыться от разъездов.

Конечно, разве существует такая тварь, что может оказаться опасна их вожаку? Сильный зверь пошел в лес, и обеспокоиться его безопасностью значит усомниться в его силе, а такое никому не пришло бы в голову.