Волчьими тропами

Очень интересная, а главное, такая жизнеутверждающая новость.

В лесу внезапно случился пожар? Так у нас же в деревне живет Огневица, а давайте ее сожжем, чтобы больше не было пожаров?

А давайте!

Хотя нет, не так, меня скорее утопят, а то вдруг я в огне не горю?

После такого известия ощущение праздника окончательно сдохло, хотя после жертвоприношения еще пыталось подавать признаки жизни.

– В какое интересное место я вляпалась, – мой тихий шепот утонул во взрыве искреннего смеха, раздавшегося от соседнего стола. Некоторые, не прельстившись едой, прыгали через костер, другие бегали по берегу реки, поднимая тучу брызг и сопровождая все это звонким визгом.

Нелюди веселились, а я мечтала оказаться в своей комнате.

В ночь на стеречень к капищу шли только взрослые, молодые и сильные жители деревни, больные, старики и дети оставались в домах, чтобы не оскорблять праматерь своей слабостью. И я бы тоже, с удовольствием осталась в доме Свера. Этот их праздник мне пришелся совсем не по вкусу.

Рядом с Ашшей, сверкая улыбкой обколотого наркомана, присела рыжеватая блондинка. Ничего хорошего от ее появления я не ждала. И была права.

Оказалось, что такой себе пикничок на берегу реки – это еще не конец, и нас впереди ждали бесполезные и бессмысленные брождения по лесу, в поисках волчьего глаза – беленьких, мелких цветков, расцветавших только раз в году.

Когда-то я по лесам искала цветок папоротника, и это казалось веселым и очень интересным занятием, а теперь высматривая в темноте какие-то мифические волчьи глаза, совсем не чувствовала никакого веселья.

Как утверждала Ашша, тот, кто сможет найти распустившийся цветок, весь следующий год будет защищен от всяких бед и неудач. Мол, праматерь лично будет за ним присматривать.

Вот только волчий глаз представлял собой зеленоватую шишечку на тонком стебле, рос в труднодоступных местах, и едва ли вообще когда-то цвел.

– Кто вообще это все придумал? Какому идиоту могло только прийти в голову, – гневно шипела я, продираясь сквозь кусты, – бродить ночью по лесу?

Мне было страшно и одиноко, и все что я могла – злиться. Улыбчивая блондинка, что увела нас в лес на поиски волчьего глаза, давно затерялась в темноте среди деревьев, Ашша пропала еще раньше, других наивных искателей чуда я не видела и даже не знала, кто еще осмелился пойти в лес. Конечно, это был не жуткий сосняк, что находился за каменными стенами, а вполне дружелюбный березняк, но чем дальше я забиралась, тем меньше встречалось берез, чаще под руку попадались колючие еловые лапы, потянуло сыростью.

Невдалеке, между деревьями, тусклой зеленью что-то светилось.

Я недолго топталась на месте, решаясь пойти на свет. Даже воспоминания обо всех просмотренных за мою жизнь фильмах ужасов не заставили меня повернуть назад. Пути назад у меня все равно не было.

Заблудилась я сразу же, как потеряла из виду блондинку, и теперь просто бродила по лесу, надеясь выйти если не к деревне, то хотя бы к кому-нибудь из нелюдей.

Желание мое исполнилось, но как-то неправильно. С опаской прокравшись сквозь густой папоротник – без единого цветка – я притаилась за орешником. И с запозданием пожалела, что зажмурилась во время жертвоприношения. Волчица, кажется, на меня за это и правда обиделась.

Обиделась, и в лучших традициях обиженной женщины, будь она хоть трижды мохнатой, низко и жестоко отомстила.

На старом, поваленном дереве, плотно заросшем гнилушками, на свечение которых я и пришла, сидело три тощих, странных создания.

Где-то в половину среднего человеческого роста, они были грязными, худыми, укутанными в какие-то ветхие обноски.

Сердце, взбрыкивая через удар, скоренько паковало чемоданы, мечась по грудной клетке и расшвыривая внутренние органы в разные стороны. По ощущениям, весь мой внутренний мир скрутился в тугой комок и продирался вниз по кишечнику, желая камнем осесть в желудке.

Они смотрели на меня, прямо на меня, своими страшными, бликующими, звериными глазами. Самым диким и неправильным было даже не то, что они, казалось, вполне спокойно могли разглядеть меня в темноте, за густой листвой, а этот нечеловеческий голод на бледных, по детскому круглых и нежных лицах.

Они были очень похожи на потерявшихся детей, но я чувствовала, что у каждого из этих созданий с нечистью больше общего, чем у меня.

– Ауууу! – тоненько аукнул один из них, пока двое других медленно и слаженно, пугающе бесшумно, сползали со ствола в траву. Было в их движениях что-то дерганное, неестественное, заставляющее волосы на голове шевелиться.

Все происходящее очень походило на дурацкий кошмар.

– Ауууу!

Я медленно отступила на шаг назад, стараясь сделать это как можно тише. Сквозь бьющийся в ушах пульс было сложно понять насколько бесшумно я ступаю, но, если судить по ускорившимся созданиям, я была совсем не тихой.

– Аууу! – в последний раз провыл тот, что продолжал сидеть на поваленном дереве, и скатился в траву. В этот момент самообладание покинуло меня.

Паника накрыла с головой, и я побежала. Это была самая страшная, самая опасная и самая ужасная ночь в моей жизни. И никакого праздничного настроения.

Я бежала среди деревьев, в этой своей дурацкой белой рубахе с вышивкой, почти светясь в темноте, а по моим следам, не так чтобы не догоняя, а скорее загоняя, исключительно из охотничьего азарта, неслось три кошмарных создания с детскими личиками, но далеко не детскими клыкастыми пастями.

Я сдавала все сильнее, погоня наша с каждой секундой все больше походила на забаву, только вот забавлялись три твари, а меня в любом случае ждала печальная участь загнанной жертвы, но что-то пошло не так.

Существа заволновались, ускорились, стремясь перехватить меня раньше, чем мы выскочим на видневшуюся впереди, залитую лунным светом, поляну. Я тоже прибавила газу, открыв не только второе, но и третье дыхание. Впереди замаячило спасение, я чувствовала это, и бежала к нему, едва касаясь ногами земли и стараясь не думать о том, что на поляне меня может ждать проблема страшнее троицы аукающих чудовищ.

Поляна была небольшой, круглой и как будто волшебной. Нечисть, по крайней мере, за мной не последовала, замерев в тени на краю поляны. Они тихо вздыхали, жалобно аукали и делали все, чтобы я ни за что на свете не зашла в густую тень деревьев.

Расположившись по центру поляны, я попыталась укрыться среди травы, но периодическое, тоскливое ауканье оповещало, что меня очень хорошо видят, и сильно возмущены моим коварством и нежеланием принять свою судьбу.

Я бы, наверное, нервничала, вздрагивала от каждого тонкоголосого «аууу» и боялась, если бы ни одна маленькая, можно сказать, не особо значительная деталь – кольцо, подарок светлячка, о котором я периодически забывала, мягко сияло. Камень, что я приняла за малахит, будто бы впитывал лунный свет и был этим крайне доволен.

После первой и единственной попытки снять кольцо, увенчавшейся позорной неудачей, я больше не пробовала избавиться от подозрительного подарка и уже даже успела забыть о нем. Легкое и тонкое, колечко не раздражало и почти не ощущалось на пальце, про него было легко забыть. И я забыла, а теперь вот вспомнила.

– Ну и что ты такое? – тихо спросила я у кольца, чувствуя себя очень глупо в своей странной надежде, что эта безделушка мне ответит.

Кольцо хранило молчание.

И это было ожидаемо, неудивительно… и вообще в жизни и без того было много странных и непонятных вещей, например, бледные морды всяких злющих вожаков, которым на моей уютной поляне было совсем не место.

– А ну пррросыпайся! – прорычал мой кошмар, пытаясь встряхнуть меня за плечи. Я не тряслась, потому что была хорошенечко оплетена гибкими корнями, пахнущими сырой землей и почему-то имбирем. – Немедленно!

Я с трудом разлепила глаза и сразу же залепила их обратно, не желая видеть оскаленную жуткую волчью пасть. Это точно был Свер, но какой-то не такой.

Вялый, одурманенный странными запахами мозг с трудом продирался сквозь серую сонную муть. Я осознавала, что, кажется, уснула прямо на поляне, общаясь с колечком под отчаянное ауканье, но не могла понять откуда здесь взялось это страшилище, и зачем меня спеленали.

– А глазки-то жеееелтенькие, – пробормотала я, самоотверженно пытаясь поднять веки. Проблемы Вия в это мгновения мне были как никогда понятны и близки, глаза открывались с трудом, зато очень легко закрывались. Меня упрямо утягивало в сонное беспамятство, – а рожа-то страаашненькая…

– Яррра! – он был почти пушистеньким, совсем зубастеньким и бешенным до невменяемого состояния. Лапки уже были мохнатые, с запоминающимися когтями, но лицо ещё было человеческое и очень злое.

– Не рычи на меня, страшнорылый кошмар адекватного человека! – взвизгнула я, отшатнувшись назад и врезавшись затылком в землю. – Уйди!

Кошмар столь лестной характеристике не обрадовался и качнулся вслед за мной, а я просто вырубилась.

Того, как Свер рыча и ругаясь, обещая мне сразу все кары небесные и земные, рвал корни, выковыривая мое тело из кокона, и старательно тряс страшнючей башкой, отгоняя сонливость и желание прилечь со мной рядышком, я уже не видела.

Зато все это видела и слышала Ашша, топтавшаяся во время спасательной операции на границе вредной поляны, и с удовольствием пересказавшая мне, на следующий вечер, когда я наконец проснулась, все пожелания недолгой и мучительной жизни, на какие у Свера хватило фантазии.