Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!

– Да какие ребра? – удивилась я, осматривая себя. – Вон, глядите, какие запасики у меня тут на зиму!

Я собрала кожу на бочке, показывая бесячую складочку.

– Как березка тонкая, – завыл даже Буран. Словно эхом что-то завыло за окном. – Совсем опилочка!

– Да ладно вам! – буркнула я, пытаясь найти, где перед, а где зад у снежного платья. О, нашла! Платье скользнуло мне, и я поняла, что в нем еще место в аренду сдавать можно! Заглянув в вырез и увидев свои тонкие ноги, я прикинула, что тут целый цирк разместить можно. Хотя, акробаты между ног – это последнее, что меня сейчас интересует!

– Гляди-ка! Прямо похорошела! – переглянулись Буран и Метелица. – Еще бы косу ей! Так вообще бы красавица – раскрасавица!

Один комплект одежды у нас был! Надо же с чего-то начинать?

Натянув поверх платья чужую шубу, я стала расхаживать по комнате.

– Теплая одежда, чтобы отогреть потеряшку, звуковой сигнал, чтобы люди на звук шли,  и то, на чем я могу ездить по сугробам, – закусила губу я, искоса видя свое отражение в зеркале. – Только быстрее! Умоляю! А то там кто-то насмерть замерзнет!

Я стянула снежное  покрывало, собирая одежду. Получился мешок. Начало положено!

– Сейчас все сделаем! – переглянулись волчица и медведь.

Через пять минут на мне появилась огромная шапка – ушанка, а в руках балалайка.

– Хорошая шапка! Добротная! Мужик один потерял, – порадовал меня Буранушка. – Я за ним, мол, шапку забери, уши отморозишь! Пол леса за ним бежал! Аж до самой деревни по сугробам. Видать, подарить мне решил. Понравился чем-то я ему! Приглянулся! Раз он ее мне бросил и тут же деру дал! Скромный такой, обратно подарок не забирал!

Я ощупала ушанку, понимая, что шапка действительно теплая и добротная.

0 Ее издали видно!  Сразу заприметишь. А балалайка, чтобы слышали, что играет кто-то! Они балалайку любят! Ну, садись на меня! Поедем спасать! – проворчал Буранушка.

Я уселась на Бурана, чувствуя, что спасать потеряшку придется уже от нас! Сидит бледная девка в ушанке на медведе, неумело тренькает на балалайке. А сзади мешок телепается.  Мне показалось, что это не самая хорошая идея, но Бурана уже понесло.

Ледяные коридоры сменяли друг друга, пока я нервничала. Я всегда нервничаю, что слишком медленно!  Тут каждая секунда на счету!

– А Метелица где? – спросила я, когда мы врезались в девственный сугроб. Ушанка чуть не слетела с меня, а я еле удержала ее.

– Вперед побежала! Она по сугробам быстро бегает! – прокряхтел Буран, прыгая в сугробе. – Сейчас все узнает, и расскажет!

Только сейчас я поняла, для чего мне нужна балалайка!

– Бдем! – отбила я  одну ветку балалайкой.

– Трень! – отбила вторую, дернув головой вовремя в сторону.

– Видала! Видала! – послышался голос Метелицы. Она легко бежала, едва касаясь снега лапами. За ней стелился снежный хвост. – Девка  с корзиной возле гиблой ели раздевается и с кем-то разговаривает!

Глава шестая.  Оперуполномоченная мачеха

Скромная девушка плакала и ждала, когда ее позовут замуж.

Поэтому никак не собиралась отзываться на «ау!»

и два раза пряталась от вертолета.

– Буранушка быстрее! – умоляла я, гладя медвежьи бока. «Треньк!», – отбивалась от заснеженных ветвей моя «гитара для начинающих».

Быть снегурочкой в мои планы не входило. Но пришлось слегка раздвинуть планы, чтобы вошло. «А может все-таки одноглазой?», – намекали густые ветки, целясь мне в лицо. «Балалайку тебе!», – возмущалась я. И тут же выполняла обещание, стряхивая с ветвей пушистые шапки снега.

Буранушка торопился изо всех сил. Он как бы набрасывался на каждый сугроб, разбивая его своими мощными лапами. Лес был очень густой! Почти непроходимый!  Я впервые видела такие дебри,

– Ага! Щас! – сплюнула я растрепавшиеся волосы. – Я что зря семь лет оттарабанила в музыкальной школе по классу скрипки? Чтобы какая-то ветка пыталась поиграть в офтальмолога?

– Это была хорошая попытка, – увернулась я, чувствуя, как ветка прошлась по моему лицу.

Каждая ветка пыталась проверить мое зрение и тут же сделать операцию по удалению «плохо разглядевшего ее» глазика.

– Ау! –  кричала я, слыша, как мой голос уносит метель. – Ау! Ау!

Буранушка упорным трактором расчищал дорогу, пока я высматривала несчастную потеряшку.

– А здесь медведи водятся? – спросила я у Буранушки, когда мы миновали густой ельник.

– Водятся, но только друг с другом!  С другим зверьем  они не водятся! – послышался запыхавшийся голос Бурана.

– Сюда! – кричала легконогая волчица,  вылетай из-за елок. Ее снежный хвост огибал могучие стволы древних елей.

Буранушка подналег, ворча на все лады. Я пыталась удержаться на медведе, вцепившись в его густую и жесткую шерсть.

Из-за густого ельника показалась полянка с огромной даже по меркам древнего леса елкой. Чириканье и стрекотание птиц стало громче. С ветки слетела сорока, пролетев прямо перед моим лицом.

Я прислушалась.

Раньше для меня это обычное чириканье. Так сказать, ничего не значащий фоновый шум. Но сейчас это были осмысленные фразы. Стайка воробьев сидела на сугробе. Стоило кому-то крикнуть: «Человек!», как это подхватывали другие птичьи голоса, сливаясь в один гомон.

– Человек!

– Че вовек! Чемонек!

– Чучубек! Чебучек! Черевек!

– Дровосек!

Мне показалось, что среди птичьих голосов я расслышала даже нечто отдаленно похожее на интимные пристрастия дровосека и любовь к чебурекам. В гомоне все слова сливались воедино, как вдруг все чей-то воробьино – истеричный голос заорал громко и отчетливо:

– Сме-е-е-ерть!!!

В этот момент воробьи притихли и вспорхнули с сугроба.

– Где?! – обалдела я, вертя головой.  Воробьи тут же пересели на соседний сугроб.

– Рядом! Гадом! Садом! Каким садом! Что рядом! Градом!