Женщина презрительно усмехнулась.
– Иди на плац, убогая. Через пять минут построение.
Надзирательница проводила гневным взглядом прямую спину арестантки. Слишком ей не нравились те, кто еще не вжал голову в плечи, не сгорбился в вечной почтительно-испуганной судороге. «Ничего, и эту обломаем», – злорадно подумала она.
– Доброе утро, лагерь! – интендант отделения вышел на плац. С утра, на фоне понурых арестанток, он был до безобразия свеж и привлекателен. Каждый раз Би в полушутку думала, глядя на него, что присылать такое руководство сюда – часть издевательства над женщинами. После того разговора вечером в сарае прошла неделя. Он больше не пытался встретиться с ней взглядом и никак не выделял из общей массы. Габриэллу это радовало. Ей не нравилось, как она чувствует себя рядом с этим симпатичным мужчиной. И дело было не только в тревоге за сына. В присутствии интенданта она сразу теряла свою собранность и настороженность. Он смущал ее и одновременно притягивал своей добротой. Хотелось протянуть руку и провести пальцами от острой скулы к уголку таких привлекательных улыбчивых губ.
Но сегодня, напуганная Дерной, расстроенная сорвавшимся походом к Илиасу, она, опустив голову, вполуха слушала как начальник распределяет нагрузку на день. «Итак понятно, что в четверг – кирпич».
– Лин заболела и не может следить за работами на обжиге, кто пойдет ей на замену?– неожиданно спросил сотрудников лагеря Амир.
– Сир, назначьте меня, – пробасила Дерна и сердце Би вновь испуганно сбилось с ритма.
***
Женщины двигались к печам в строгой иерархии. У входа в цех, на деревянной скамье, лежала небольшая стопка огнеупорных краг. Их выдавали самым пожилым или отличившимся на работах. Еще нескольким доставались тканевые перчатки. Все остальные брали длинные полосы ткани из большого грязновато-зеленого контейнера и пытались хоть как-то перемотать руки. Когда Габриэлла подошла к ящику, Дерна захлопнула крышку, чуть не прищемив ей пальцы.
– Ленты закончились,– с жуткой улыбкой сказала она. Вообще улыбка на этом лице смотрелась страшнее чем гримаса злости.
– Я видела, что там еще есть, – попыталась возразить Би.
– А я видела, что нет.
Би ничего не ответила. Спорить было бесполезно и даже опасно. Она обреченно пошла дальше. Малышка Ли за спиной у надзирательницы сунула ей кусок своей ленты. «Хоть немного руки прикроешь», – прошептала в самое ухо. Габриэлла в ответ благодарно пожала ее ладошку.
Горячий воздух дрожал вокруг печи. Девушки брали кирпич с железных поддонов и перекладывали в деревянные лотки. Как только Би взяла в руки красноватый прямоугольник, ее жалкая защита мгновенно истлела. Закусив губу, она молча делала свою работу. Голова кружилась от жара и боли. Мутило, хотелось пить. Она то и дело сглатывала, пытаясь бороться с тошнотой, подступающей при каждом новом соприкосновении с раскаленными кирпичами. Надзирательница несколько раз проходила мимо, обязательно задерживалась рядом с ней, внимательно следя, чтобы та клала груз аккуратно и ровно.
– Доброго дня! Как у вас идут дела? – неожиданно, прежде всего для Дерны, Амир появился в дверях и пошел среди женщин. Его красивое смуглое лицо уже через минуту стало сосредоточенно хмурым.
– Почему работы идут без огнеупорных рукавиц? – спросил он, как раз остановившись около Би. – Почему вы не взяли защиту?
«Боги, какая наивность. Сама не взяла, конечно! И что он ждет в ответ, что я ему скажу правду?».
– Сир, рукавиц на всех не хватает, – ответила за нее Дерна.– Кому их не хватило, берут перчатки или наматывают ленты. 320-я не взяла ничего сознательно. Ведь так?
Амир внимательно посмотрел в усталые серые глаза.
– Да, я сама не взяла, – тихо сказала Би. Начальство меняется слишком часто, а Дерна, говорят, здесь уже полжизни.
– Покажите ваши ладони, – попросил интендант. Вроде и приказал, но по-доброму. Би не заметила сама, как протянула ему руки. Пальцы дрожали. Багровые, кое-где очень глубокие ожоги одним видом вновь вызвали у нее тошноту. Би закрыла глаза.
– Тааак,– протянул Амир и крикнул громко, чтобы слышно было каждой. – Объявляю перерыв! Все встают в ряд и показывают мне руки.
Оказалось, что кроме нее, еще трое девушек работали практически голыми руками. Их пальцы и ладони обожгло сильнее всего. Но так или иначе ожоги получили все, кто таскал кирпичи без специальных рукавиц.
– Все получившие ожоги сегодня на работах, немедленно отправляются в медпункт. Номера БИ 320, ЛИ 215, Н50, У401 освобождаются от всех видов работ на три дня. Работы на обжиге на сегодня считаются закрытыми. Дерна, как только закончите здесь, зайдите ко мне в кабинет! – впервые за те несколько месяцев, что новый начальник заступил в должность, люди услышали, как он рассерженно повысил голос.
***
Габриэлла вошла к медсестре последней. Та посмотрела на ее руки и напустилась на нее:
– Ты что, специально ищешь приключения себе на голову, Би?
– Нет, они на меня сами падают, – попыталась пошутить девушка.
– Сами падают, а ты терпи…– ворчала она. Би и терпела. Чему-чему, а долготерпению «Иннос» учит лучше и быстрее всего.
Пока Лора спасала обожженные руки, Би повторяла молитву, придуманную специально, чтобы однажды не забыть кто она на самом деле: «Я Габриэлла, дочь Меабитов, принцесса по рождению и воле Богов. Я королева-мать!». Она твердила эту фразу перед сном и с утра, когда особенно тяжело давались работы, когда гнев надзирателей обрушивался на нее, когда страх за беззащитный родной комочек в «Домике» затмевал разум. Она оказалась в аду, не успев умереть. Поэтому рассчитывала выжить и выбраться.
***
Всю последующую неделю Дерна ходила угрюмая, но арестанток не задирала и не штрафовала. А Би, на всякий случай, сама старалась не попадаться ей на глаза. Она жила ожиданием, от посещения до посещения малыша. Тем женщинам, у кого дети были внесены в дело, выделялось 15 минут три раза в день на посещение ребенка. Как мало это для материнской любви. Но как много для горстки «островных» детей. В «Домике» жили 25, в большинстве своем худеньких, бледных ребятишек. И далеко не ко всем приходили матери. Многим дети были нужны лишь ради дополнительного пайка. Габриэлла завидовала тем, кто мог не таясь навещать своего малыша, и искренне негодовала, что этим волшебным правом кто-то пренебрегает. У нее были жалкие тайные ночные вылазки на счастье вдыхать нежный запах темной макушки ее мальчика. Для сына Би тоже придумала молитву. Прижимая его к груди она шептала: «Ты Илиас, сын великих Каймиаров и отрада Меабитов, властелин всех людей под ликом Солнца». Мальчик счастливо улыбался. Смуглый, с вьющимися как у отца волосами, он совсем не походил на свою мать. Только серые глаза выдавали в нем родство с меабитами. «Мы обязательно выберемся отсюда. И я тебе подарю весь мир», – говорила ему Би. А в душе, как ил в стоячей воде, поднимался страх, что этого никогда не случится. Фраза Амира о статусе сверхсекретного военного объекта, присвоенного лагерю, не давала покоя. Королева была уверена, что это все произошло только из-за ее присутствия здесь. «Шан, если это все ты, однажды я буду стоять и с радостью смотреть на то, как тебя расстреляют», – со злостью думала она, качая на руках его наследника.
В один из дней, когда она уже аккуратно закрывала калитку низкого забора, готовая сразу же нырнуть в широкую тень от высокой, почти трехметровой стены, окружавшей лагерь по всему периметру, интендант кашлянул за ее спиной. Габриэлла вздрогнула и, обернувшись, испуганно прижалась к холодному дереву калитки.
– Добрый вечер. А что это вы тут делаете? – мягко, слишком по-человечески для начальника лагеря, спросил он.
– Я помогала Дивал с детьми. Ребят много, а перед сном она одна. Иногда я прихожу помочь, – во всю врала Би.
– Любите детей?
– Просто скучно, вот и отвлекаюсь как могу…
– Как ваши руки? – Амир улыбнулся ей.
Габриэлле моментально захотелось сбежать от этих глаз, от этой улыбки.
– Спасибо, гораздо лучше. Я могу идти? – уже почти прошептала она.
– Конечно, – Амир отстранился, пропуская ее. – Завтра четверг. Берегите свои ладошки.
Би кивнула и быстрым шагом пошла в сторону барака. Лицо ее горело. «Да что же это такое!», – рассердилась она сама на себя.
А следующим утром у цеха обжига исчезли ленты и тканевые перчатки. В большом железном ящике их ждали аккуратно и в достаточном количестве сложенные стопки жаропрочных рукавиц. Би медленно, не веря своим глазам, взяла себе пару и подумала, что ни одни перчатки, самой дорогой кожи никогда не приносили ей такой радости. Вокруг девушки, многие из которых были почти еще детьми, счастливо разбирали защиту. У Габриэллы предательски задрожал подбородок. Захотелось посмотреть в так пугающие своей притягательностью темные глаза интенданта и сказать спасибо. Но Би вряд ли бы смогла произнести хоть что-то. Она молча работала, не успевая вытирать слезы. Они беззвучными дорожками бежали по лицу, капали на поддоны и с едва слышным шипением испарялись с поверхности раскаленных кирпичей.
А в конце дня, звонок, возвещающий окончание работ, вдруг раздался на час раньше положенного. Не помня себя от радости, Габриэлла привычным путем обежала цех и череду складов. Вдоль стены, уже в опускающихся сумерках, на цыпочках пробралась к «домику». Весь конвой рассредоточился на КПП, часть дежурила у столовой. Никому не бросилась в глаза тень, мелькнувшая между постройками в дальней части заднего двора.
Габриэлла забежала в комнату, где жил ее сын. Дети еще не спали. Илиас сидел на полу вместе со всеми, цепко сжимая пальчиками свою нелепую, сшитую матерью к его рождению лошадку. Увидев Габриэллу, он потянулся к ней ручками, требовательно захныкал и заулыбался одновременно. Она села на ковер и взяла его к себе на колени. Еще пятеро ребят, примерно такого же возраста, как ее сын, поползли к ним. Некоторые даже попробовали также забраться к ней на руки. Но получив ревностный отпор от Илиаса, не желающего делиться мамой, а главное от лошади, которой он сердито размахивал, малышня просто жалась к теплой, ласковой женщине.
Би торопливо расстегнула ворот платья и приложила сына к груди. Придерживая его одной рукой, она старалась ладонью свободной руки дотянуться до макушки каждого ребенка, погладить, пощекотать, посчитать пальчики.
Дивал заглянула к ним и улыбнулась:
– Ты прямо как мать-наседка цыплят собрала. Смотри, затрогают тебя, совсем без сил останешься. Всех все равно не приголубишь.
Габриэлла ничего не ответила, но про себя подумала: «Я королева-мать. В моем сердце много любви. Я – дочь великих Меабитов. У меня много сил».
Илиас заснул, приоткрыв розовый ротик. Спали, пригревшись, и остальные ребятишки. Аккуратно уложив всех в кроватки, Би отправилась на ужин. Она спешила и, вопреки своей привычке, не оглянулась на «домик». Поэтому не заметила высокую женскую фигуру, притаившуюся у окна.