Мастер-класс

– Теперь в колледж поступить сложно, – осторожно заметила я.

Она закрыла свою «библию Бэррона» со списками самых разнообразных статистических данных – правил допуска, средних баллов за тесты, демографии, стоимости блюд в ближайших барах и закусочных, количества мест для занятий спортом и прочей подобной бредятины.

– А вы чем занимаетесь? – спросила она.

– Преподаю.

– Ой, правда? Где?

– В школе Давенпорта.

Девочка так уставилась на меня, словно хотела вобрать меня целиком вместе с моим дорогим костюмом, изящными туфлями и сумочкой из телячьей кожи, висевшей на плече.

– Да, выглядите подходяще. Как одна из них.

– Не понимаю. Что это значит?

Она засмеялась.

– Белая. Богатая. Практически безупречная. Спорить готова, что и IQ у вас сверхвысокий.

– Нормальный. – На самом деле IQ у меня 9,73. Но говорить ей об этом мне не хотелось.

– А я все-таки хочу еще разок попытаться – может, сумею поступить. А потом… я просто не знаю, что будет потом. Раньше я тут работала, – она обвела рукой помещение кафе приглашающим жестом хозяйки, – а несколько месяцев назад меня уволили. Но я по-прежнему тут болтаюсь. – И она снова мотнула головой в сторону стопки книг. – Понимаете, в нашем квартале чтение – занятие не слишком популярное.

Возникла пауза. Я все пыталась отыскать для этой девочки какие-то нужные слова, хотя понимала, что никаких таких слов у меня нет. Наконец я спросила:

– А чем бы ты хотела заниматься в колледже?

– Математикой, – сразу ответила она, закрывая книгу. – Я здорово в математике разбираюсь. Вот спросите меня что-нибудь, что угодно.

И тут у меня зазвонил телефон. Это была школьная секретарша Рита.

– Извини, давай в другой раз, хорошо? Сегодня я ужасно опаздываю.

Девочка недоверчиво посмотрела на чашку, которую я держала в руке.

– Ну да. Я понимаю.

– Извини, – повторила я, действительно чувствуя себя перед ней виноватой – причем во всех отношениях – и понимая, что она мне не верит. Затем быстро встала и вышла за дверь.

Снаружи автоматические уборщики всасывали листья, веточки и мусор, оставленный со вчерашнего вечера студентами колледжа на той стороне Висконсин-авеню. Два автомобиля, владельцы которых забыли о дне уборки улиц, были вынуждены купить проездные билеты. Билеты, разумеется, не бумажные, но в течение нескольких минут сотня долларов переместилась с банковского счета зеленого джипа и еще сотня со счета желтого «Мини-Купера», украшенного гоночными полосками. Монотонно загудела ограда парковки, когда я выехала на проезжую часть; обслуживающий автомат покатился дальше по Висконсин-авеню в поисках очередной жертвы.

Все эти автоматы заставили меня размышлять о том, куда денутся выпускники желтых школ в ближайшие несколько лет, когда последние продуктовые магазины перейдут на автоматическое обслуживание и маленький робот-доставщик фирмы «Амазон» будет гудеть у дверей домов, складывая заказанные свертки на крыльце. Щелчок, жужжание, шлепок. Видимо, это и есть прогресс, и, по-моему, такого прогресса в нашей жизни будет все больше. Как знать, возможно, я еще и пенсионного возраста достигнуть не успею, когда даже преподавание в школах будет автоматизировано.

– Самое главное – это честное соревнование, – вещал Малколм во время своих обеденных выступлений, обращаясь в первую очередь, разумеется, к Энн. – Последовательность такова: ты много работаешь, старательно учишься, делаешь успехи и в итоге получаешь хорошую работу.

Но ведь проблема совсем не в этом; даже младенцу ясно, что число рабочих мест уменьшается, а количество людей увеличивается. Уже свернув на знакомую подземную парковку и притормозив, чтобы очередной автомат смог просканировать данные на мою машину и радостным, но абсолютно нечеловеческим голосом поприветствовать меня: Доброе утро, доктор Фэрчайлд, я все еще думала о том, куда все-таки денутся ребята из желтых школ, которые в ближайшие десять лет станут выпускниками, и что наше государство будет делать со всеми этими людьми, которые ему больше не нужны.

Глава девятая

Школа, где я теперь работала, мало чем отличалась от той, где я училась почти четверть века назад. Те же классы, учителя, ученики и учебники. «Именно ученики, – думала я, раскладывая книги и листы посещаемости на своем рабочем столе и поднимая жалюзи, чтобы из окон была видна хоть какая-то зелень, – почти ничем не отличаются. Ни друг от друга, ни от тех, что были в мое время».

Тогда проблема аутизма так широко еще не ставилась, преобладал вопрос «Что это еще за гребаный аутизм выдумали?», в старшей школе в 90-х куда больше внимания уделялось таким вещам, как аллергия на арахис, непереносимость глютена, право на отдельный туалет для транссексуалов и публичные признания подростков в гомосексуальности. Перемены происходили постепенно, по капле. И я заранее прикидывала, что к тому времени, как мои дочери станут подростками, все вокруг включатся в танец социокультурного многообразия.

Но я ошиблась. Этот танец не ушел дальше медленного и довольно неуклюжего шарканья ногами. Когда мои ученики входили в класс для прохождения последней проверки перед очередными тестовыми испытаниями – это обычно именуется собеседованием, но каждому известно, что на самом деле это последнее «натаскивание», которому предшествует многочасовая зубрежка, – они все выглядели какими-то одинаковыми. Преимущественно белые, спортивные, гетеросексуальные. И я никогда не встречалась с такой вещью, как туалет, учитывающий интересы трансгендеров.

Дни прохождения тестов одновременно и суматошны, и странно растянуты. Сегодня с утра в школе царила суматоха. Я проводила последние собеседования, готовя учеников к прохождению очередных тестов на SOL. Эта аббревиатура, вообще-то, означает Standards of Learning[8 - Уровень образования (англ.).], но про себя я вот уже почти год всегда расшифровывала ее как Shit Out of Luck[9 - Можно перевести как «дерьмовое везение».].

Но вслух никогда, разумеется, этого не произносила. И уж тем более при Малколме.

Хотя это действительно попросту дерьмовое везение. Или, точнее, невезение. Во всяком случае, два месяца назад передо мной было тридцать измученных зубрежкой физиономий, а сегодня всего двадцать семь. Три пустые парты из класса пока так и не убрали, хотя в общей массе они не так уж и заметны. Никому нет дела до того, чтобы их вынести или хотя бы сдвинуть к задней стене класса. Хотя, возможно, это как раз и входило в планы начальства – оставить пустые парты в качестве назидания? Это те самые парты, за которыми сидели Джудит Грин и Сью Тайлер, а также тот бледный, как привидение, мальчик по имени Антонио, который чертовски хорошо разбирался в химии, а вот теория чисел ему никак не давалась. В общем, это то ли «морковка» для упрямого ослика, то ли «палка».

Скорее, «палка».

Хотя у многих преподавателей дела обстояли еще хуже. Нэнси Родригес, например, которая ведет курс продвинутого программирования, в прошлом месяце после Q-теста потеряла сразу двух учеников. А химический класс доктора Чен, насколько я слышала, уменьшился с двух дюжин до полутора десятков человек. Впрочем, разговоры в учительской на эту тему всегда велись шепотом. Хорошо бы ребятишки Нэнси успешно сдали лабораторку, иначе она и глазом моргнуть не успеет, как будет в зеленой школе преподавать. Чен прямо-таки волосы на себе рвет из-за стольких провалов. В общем, примерно в таком духе. Но как только очередное испытание благополучно заканчивается, тревожные сплетни стихают и ученики продолжают двигаться дальше по дороге знаний.

Кстати сказать, преподавательский уровень в зеленых школах ничуть не ниже, чем в серебряных, – Фредди утверждает, что у них отличные учителя, даже если Малколм хмурится, узнав, что у преподавателя его дочери всего лишь магистерская степень, а не докторская. И потом, я же собственными глазами вижу, какие сложные домашние задания выполняет Фредди; она практически каждый день приносит домой тяжеленные стопки учебников в твердых переплетах, инструкции для четвертных научных проектов, аннотированные библиографические справочники – выполнение подобных заданий в мое время заставило бы студентов первых курсов колледжа дружно писать заявления об «академе». Короче, учат в зеленых школах достаточно хорошо, и время от времени некоторые ученики таких школ, получив на тестах наивысший балл, обретают в итоге заветную серебряную карту и переходят на первый уровень обучения, то есть в серебряную школу.

Но это случается крайне редко. По большей части для ребенка, попавшего в зеленую школу, есть только один путь: вниз.

Хотя, если верить словам Мадлен Синклер и ее компании, мы ни в коем случае не должны воспринимать это как путь вниз. И тут нам на помощь приходят такие эвфемизмы, как «полезный», «соответствующий», «правильно ориентированный».

Никто не упоминает о том, что это просто экономия денег.

Итак, сегодня я натаскивала учеников на знание законов Менделя, то есть основ генетики; я без конца жонглировала словами, заканчивавшимися на – osis и – isis, так что у детей глаза на лоб лезли, пока не обрела относительную уверенность, что материал они знают вдоль и поперек, и пока на мой вопрос «Кто готов к тесту?» не взлетело сразу два десятка рук. Мерседес Лопес, сидевшая в третьем ряду и каждые несколько минут нервно оглядывавшаяся на соседнюю опустевшую парту, подняла руку первой. Мерседес – моя единственная ученица-европейка. Остальные успели сбежать, пока это было возможно.

Мне и самой все время бросалась в глаза пустая парта Джуди Грин в первом ряду; из углубления слева были убраны карандаши, ручки и лазерная указка; с полочки под крышкой исчезли все книги. А ведь в прошлом месяце, когда я спросила, кто готов к тесту, рука Джуди поднялась первой.

И тем не менее ее Коэффициент внезапно упал более чем на две единицы, то есть достаточно низко, чтобы ее незамедлительно отправили в неизвестность на желтом автобусе.

Впрочем, не это не давало мне покоя. Не это с самого утра терзало мне душу. С того самого момента, когда я стояла под дождем и слушала злобные обвинения Сары в свой адрес и ее хлесткие предположения о том, что ей, конечно, следовало бы раньше догадаться, я все пыталась понять, как Джуди могла получить столь невероятную оценку. Ведь даже если она в одном конкретном тесте запуталась, пытаясь написать транскрипцию генетических кодов, или напрочь позабыла, чем внутренняя мускулатура отличается от внешней, это не могло настолько понизить ее общий Коэффициент; для такого результата абсолютно все ее тесты за этот учебный год должны были быть почти провальными. Однако она все это время была лучшей в классе.

Урок закончился, и мои ученики вереницей потянулись в коридор, а в класс тут же стала просачиваться новая группа – «продвинутые химики», ученики доктора Чен. Обычно они занимались в другом здании, на противоположной стороне улицы. Многие из этих ребят были очень похожи на Энн – такие же самоуверенные, даже, пожалуй, несколько высокомерные. Абсолютно не сомневающиеся, что успешно пройдут любой тест. Но некоторые все же вели себя по-другому – нервно щурились, словно пытаясь рассмотреть на внутренней стороне век запечатленную там периодическую систему элементов Менделеева. Одна девочка – Алиса, кажется, – нервно грызла ноготь и в итоге, похоже, обгрызла его «до мяса». Во всяком случае, когда она, наконец, вынула палец изо рта, на нем ярко-красным полумесяцем выступила кровь.

У меня сегодня была прокторская проверка, а это означает, что сама я не должна ничего объяснять ученикам и имею право лишь повторить вслух правила проведения теста, которые я и так знала наизусть.

У вас есть только один час.

Запрещается разговаривать с другими учениками.

Запрещается по какой бы то ни было причине выходить из класса.

Когда ваше время истечет, сразу же положите на парту все письменные принадлежности. Если вы этого не сделаете, ваш общий показатель будет автоматически уменьшен на десять десятых балла.

Когда-то я добавляла еще одно, дополнительное, правило: насчет шпаргалок. Но теперь даже упоминать об этом не требуется.

А ведь когда-то шпаргалки были своего рода искусством. Учителям были известны все уловки: пластинки жвачки с написанными на них химическими формулами, которые легко было растворить во рту и выплюнуть, если рядом с тобой пройдет учитель; исписанные чернилами ляжки, тщательно прикрытые широкими юбочками в складку, с перечислением, например, имен президентов и соответствующих дат; знаменитый «метод Инвизо», придуманный каким-то гениальным ребенком, который заключался в том, чтобы написать шпаргалку на верхнем листе бумаги для черновиков, нажимая как можно сильнее, чтобы написанное отпечаталось на следующем листке. Разумеется, в ходу были и обыкновенные шпаргалки, свернутые много раз и засунутые в гольфы. С помощью денег, сэкономленных на школьных завтраках, можно было купить ответы на те вопросы, что задавались на прошлогодних экзаменах; умельцы ухитрялись как-то перепрограммировать обычные калькуляторы, заставляя их решать даже самые смертоносные квадратные уравнения. В общем, каждый способ изготовления шпаргалки был изобретен кем-то если и не гениальным, то достаточно сообразительным.