Мастер-класс

А вот гробовое молчание Малколма меня отнюдь не успокаивало. Это была какая-то непробиваемая каменная стена, исполненная угрожающего насилия, вызывающая раздражение и дающая слишком много возможностей для самых неприятных размышлений и предположений.

Когда он все же сподобился мне ответить, голос его звучал почти неслышно.

– Мы ничего не будем улаживать, Елена.

То, что он назвал меня полным именем, должно было, видимо, означать, что разговор окончен. Но мне на это было наплевать.

– А если бы это был ребенок президента? Или сенатора? Неужели ты хочешь сказать, что и они бы смиренно смотрели, как их ребенок садится в желтый автобус через каких-то два дня после оглашения результатов теста?

Это явно его задело. Он прищурился.

– Случаются и отступления от правил.

– Нарушения правил, ты хочешь сказать?

– Нет, Елена, всего лишь отступления. Наше государство ко всем детям относится одинаково.

Я налила себе полный стакан вина – до самой верхней кромочки, – залпом выпила почти все, разве что на дне осталось чуть-чуть. Возможно, хмель поможет мне стать храбрее? А может, я хочу впасть в бешенство и наконец дать Малколму понять, как я его презираю?

– Хватит с меня твоих дерьмовых рассуждений об «одинаковом отношении ко всем детям»! – рявкнула я.

И в этот момент на кухне появилась Энн с плошкой растаявшего мороженого, которое превратилось в весьма неаппетитную жижу.

– Что происходит? – тут же поинтересовалась она. – У вас, ребята, очередная супружеская ссора?

В ответ она получила кислую улыбку от отца и преувеличенно тяжкий вздох от меня.

– Мы уезжаем! – вдруг решительно заявила я. Пусть Малколм сам разбирается, кто это «мы» и куда «уезжаем».

– Что?! – Энн была явно изумлена. – И куда это мы уезжаем? – И она, не дожидаясь моего ответа, завопила: – Да у меня через две недели вечеринка! И математический клуб! И финал соревнования адвокатских команд! И…

Я резко прервала ее:

– И ни в какую государственную школу-интернат твоя сестра не поедет. Точка. Конец абзаца.

Энн так и застыла с открытым ртом; нижняя челюсть у нее слегка двигалась, но изо рта не вылетало ни звука.

– Ступай в свою комнату, Энн, – велел ей Малколм и повернулся ко мне. Я почувствовала на плече тяжесть его руки, но то было не ласковое прикосновение, а сдерживающие оковы. – Ты хотя бы имеешь представление, Эл, какая мне грозит опасность, если мы вздумаем сейчас уехать? Ведь я в первую очередь должен показывать пример остальным. Я все-таки не расклейщик афиш со сводом необходимых правил. Я работаю в Министерстве образования, будь оно трижды проклято!

– Я имела в виду только себя и девочек.

В ответ на мое пояснение Малколм взорвался чем-то более всего похожим на лай. Впрочем, это, возможно, был просто саркастический смех.

А затем куда более спокойным, но куда более опасным тоном он заявил:

– Я не позволю тебе никуда увезти мою дочь.

Мою дочь. Единственное число.

– Ты ведь не хочешь, чтобы Фредди здесь оставалась, верно? – сказала я. – Ты вообще больше не хочешь ее видеть. Она тебе не нужна.

Малколм не ответил. Но это его молчание на самом деле означало очень многое.

Я сбросила с плеча его руку и одним глотком допила оставшееся в стакане вино. Малколм быстро на меня глянул, и я тут же налила себе еще, снова выпила и налила еще, так что в бутылке практически ничего не осталось.

– А тебе известно, Малколм, какие неприятности грозят нашей семье, если ты все это не уладишь?

Но я и сама чувствовала, что эти мои слова лишены должной силы, и Малколм лишь улыбнулся в ответ.

Глава четырнадцатая

Оставив Малколма на кухне – пусть немного покипит в одиночестве, – я поднялась в комнату Фредди со своим стаканом вина и целой горой мороженого в плошке – шоколадного, ванильного и земляничного. Ах, если б это было так легко – просто взять и уехать! Просто выйти за дверь, прихватив с собой несколько чемоданов, кредитную карту и ключ от «Акуры». Ну и Фредди с Энн, разумеется.

Увы, в наши дни ничего этого так просто не сделаешь. Я и заметить не успела, как компания «Достойная семья» создала множество самых разнообразных препятствий, которые стали настоящим испытанием для моего оптимизма. Или моей глупости. Кто знает? Вполне возможно, оптимизм и глупость – это родные брат и сестра.

Заголовки газет за прошедшее десятилетие ярко вспыхивали у меня перед глазами в темноте коридора.

Выступление учащихся против введения трехуровневой системы в школах

Стремительный рост разводов – суды увеличивают время, отведенное для раздумий

Время быть благодарными – высказываются дети!

Преподаватели и работники сферы образования рады росту рабочих мест (по страницам журнала «Новые исследования»)

Страна семимильными шагами движется к новому уровню благополучия

Показатели Коэффициента более чем за век

Пренатальный Q-тест плюс свобода репродукции равны информированному выбору для женщин!

Дай дорогу, Китай! Америка воспарила, подобно орлу в поднебесье

И так далее, и тому подобное.

Никто больше не помнил, в каком ужасном все было состоянии, когда мы ткнулись носом во второсортную экономику, а ученые степени и дипломы колледжей стали совершенно бесполезными и стоили не больше того искусственного пергамента, на котором были напечатаны; когда обучение в начальной и средней школе буквально загнивало, годами существуя в обстановке анорексичных бюджетов, переполненных классов и бастующих учительских профсоюзов. Наверное, хорошо было бы сейчас всем об этом напомнить.

Именно тогда-то и стал выходить и пользоваться популярностью ежемесячный бюллетень «Проблемы образования» под руководством Мадлен Синклер. А набирающая силу пропаганда генетических тестов Петры Пеллер помогала заглушить любые страхи, прежде чем они вскипят и пустят пену. Невероятно активизировалась и компания «Достойная семья», без конца организовывавшая всевозможные собрания и обращения к общественности: Неужели вам хочется вернуться назад? Чтобы вокруг снова было полно родителей-одиночек, а дети весь день бегали без присмотра, повесив на шею ключ от квартиры? Неужели вы хотите, беспокоясь о будущем ваших детей, оплачивать будущее детей других родителей? Эта компания вечно направляла и подталкивала тех, кому могло захотеться неких перемен, кто имел собственное представление о том, как далеко мы зашли, участвуя в этой игре, и не понимал толком, насколько вообще мы в эту игру заигрались.

Если всей этой пропаганды оказывалось недостаточно, то имелись и другие побудительные мотивы, так что игра все продолжалась. Вряд ли кому-то было известно об этом лучше Мойры Кэмпбелл, которая жила через два дома от нас.

Дом Мойры был виден мне из окна спальни Фредди. Свет у них на крыльце так и не горел; он перестал гореть несколько месяцев назад, и тогда же за окнами погасло голубое свечение телевизора – это случилось, когда тот автобус приехал, чтобы забрать обоих сыновей Мойры. С тех пор примерно раз в неделю Мойра выходила из дома, чтобы проверить почтовый ящик, а каждую субботу с утра ее автомобиль выкатывался из гаража и исчезал в дальнем конце улицы. Но уже через час возвращался обратно. Я догадывалась, что, скорее всего, по субботам Мойра попросту закупает продукты, но уверена в этом не была. Во всяком случае, с продуктами я ее никогда не видела.

И мистера Кэмпбелла там больше не было видно. В прошлом году он оттуда съехал и с тех пор не появлялся.

Они вечно ссорились, эти Кэмпбеллы. И вечно под шумок смывались с вечеринок, устраиваемых соседями, или попросту их не посещали под тем или иным предлогом. То у Мойры заболела голова; то Мойра, к сожалению, очень поздно возвращается домой с работы; то Мойре пришлось уехать из города по семейным обстоятельствам. Предлоги бывали самыми разнообразными, но причина всегда одна и та же: брак Мойры и Шона Кэмпбелл особой крепостью не отличался, так что социализировалась эта супружеская пара плоховато. Правда, какое-то время они старательно изображали успешную семейную жизнь; Шон старался как можно больше бывать дома, как и подобает любящему мужу и отцу, но даже тогда на нашей улице ходили сплетни, что они тщетно пытаются склеить свой брак хотя бы ради детей. А когда Шон все-таки ушел из семьи, Мойра продолжала вывешивать на веревку во дворе его выстиранное белье – несколько пар боксеров, несколько маек, ну и еще кое-что по мелочи. Вполне достаточно, чтобы сохранить иллюзию нормальной семейной жизни.

Однако эта иллюзия оказалась весьма недолговечной; вскоре сотрудники органов опеки и представители компании «Достойная семья» – в основном это были вооруженные планшетами женщины в серых формах и с серыми лицами – начали посещать соседей Кэмпбеллов, терроризируя людей всевозможными вопросами. А через месяц приехал тот серый микроавтобус, и мальчики Мойры, держа в руках по чемодану, сели в него, а Мойра, стоя на крыльце, сыпала проклятиями и угрозами в адрес тех серых женщин.