Никто, кроме нас

Здесь почти никого нет. Такая тишина…. Только птицы поют. Тут недалеко есть такое место, там бревно поваленное, оттуда было бы так классно в банки стрелять! Я в подвале старое ружье откопал. Правда, патроны закончились»

* * *

Кто-то умный как-то сказал, что в четвёртой мировой войне люди будут воевать уже дубинками, и он оказался просто чертовски проницательным. Когда война закончилась, всё стало предельно просто. Никакой умной техники, навигаторов, компьютеров, даже телефонов. Торжественно был сбит последний спутник мобильной связи.

Ты помнишь, мы сотни раз слышали, как это случилось. Это походило на сюжет фантастического фильма, так говорили взрослые. Можно было подумать, что люди сами ждали этого. Одно за другим технические изобретения взрывали всеобщий интерес. Экранизированные стены, домашняя иллюминация, поисковик ключей, онлайн-управление тостером, волновой передатчик сигналов, домашняя заправка паровых сигарет, домашняя миниэлектростанция, работающая по принципу потенциальной энергии заряженного газа и прочее. Люди сами изобретали и копили своих врагов у себя дома. А затем связали их огромной сетью и предоставили доступ ко всему, что их окружало.

Солнце в техзоне палило нещадно. К жаркому климату я привык ещё с детства, когда мама заставляла меня таскаться в панамке каждую поездку на поле. Целыми днями я шатался под греющими лучами, полол морковку со свеклой, окучивал картошку, присматривал за Майей и даже находил в себе в перерывах силы бешено поноситься со сверстниками. В панамке моя голова запотевала настолько, что пот водопадом стекал за шиворот и на лицо, но снять её, по словам мамы, было равносильно смертельному приговору. Как бы то ни было, панацеей от всех болезней панамка не являлась: на следующий же день мое лицо пересекала горизонтальная граница обгоревшей кожи, которая непременно потом замазывалась прокисшим молоком.

Я всегда ждал время посева и сбора урожая ради того, чтобы покататься на тракторе. Каждую поездку я жутко доставал тракториста дядю Женю, доброго усатого мужчину с механическим протезом вместо ноги. Часто на рабочем перерыве мы сидели с ним на ступеньке его трактора и поедали горох, бутерброды из хлеба с салом или варёные яйца, принесённые с собой на обед. Ветер трепал длинные листья кукурузы. Мы обычно молчали, но наши редкие разговоры казались мне чем-то особенным, делающим меня взрослее по сравнению с глупыми бегающими между картофельных борозд мальчишек.

–Вчера я видел, как мама Владика прятала под перчатками и тяпками в своём ведре кукурузу с полей.

Дядя Женя качал головой, вздыхал и говорил:

–Ты кому-нибудь ещё об этом рассказывал?

–Нет.

–Даже маме?

–Да.

–Молодец. И не говори.

Мучимый одной навязчивой мыслью, не отпускавшей меня уже не первую неделю, я нервно пережёвывал сальную шкурку и следил за шмелём, задумчиво кружащим над клевером.

–У нас дома нет тыквы. На полях её растёт очень много. Почему мы не можем брать с поля то, что нам нужно?

Дядя Женя вытирал от крошек усы, срывал травинку и прикусывал её край.

–То, что растёт здесь, потом поедет в город. Там живёт много голодных людей, которые тоже хотят есть.

–Но нам много не нужно! Всего одну тыкву, нам хватит её надолго. Мама готовит замечательные пирожки, а ещё оладушки, сушёные кусочки в сахаре, а ещё там много-много вкусных семечек, и…

Я запнулся, когда дядя Женя грустно посмотрел на меня своими тёмными глазами.

–А теперь посмотри, как много вокруг людей. Если каждый возьмёт по тыкве себе домой, представь, как много останется тем, кто живёт в городе?

Я вернулся к рассматриванию шмеля. Я понимал, что то, что говорил дядя Женя, правильно и очень умно, но мне казалось жутко несправедливым то, что мы не можем есть то, на выращивание чего тратим так много времени и сил. К тому же большинство семей с города были там же, с нами на полях, но ведь им тоже нельзя было брать ничего из урожая. Приходилось ждать, пока фрукты и овощи попадут в магазины и на рынки, чтобы потом платить за них большие деньги.

Вдруг дядя Женя громко хлопнул себя рукой по коленке и произнёс:

–Так, муравей!

Он называл меня муравьём. Я любил это прозвище, хотя и не понимал, чем его заслужил. Муравьи все чёрненькие, маленькие существа с тоненькими тельцами и лапками, я же был скорее похож на соседского кота Мистера Фигглса, полного животного с короткой шерстью дымчатого цвета. Как и я, он просто терпеть не мог рассольник. Дядя Женя встал, залез в кабинку трактора и принялся искать что-то в бардачке. Спустя несколько минут лазанья в ненужных бумажках, коробках от спичек, шурупах и непишущих ручках он достал что-то слегка помятое и подтаявшее и передал его мне. Я удивлённо принялся рассматривать новое нечто. На яркой обёртке молоко заливало орехи и какао-бобы, окружавшие надпись AlpenGold.

–Это…

Я поверить не мог. Я никогда раньше не пробовал такой деликатес. Настоящий шоколад до этого появлялся в моём доме лишь два раза, и оба из них я был слишком безумно возбуждён диковинкой, чтобы толком его распробовать. В магазинах на полках лежали лишь приторные кондитерские плитки, от небольшого кусочка которых дико хотелось пить. Настоящий же шоколад на вкус был гораздо лучше. О таких удивительных сладостях, как популярные когда-то шоколадки Alpen Gold с йогуртовой, кофейной начинкой, солёным крекером, арахисом, шипучкой, вкусом диковинного шоколадного печенья Oreo с молочной начинкой, белом шоколаде с кокосовой стружкой и орешками; таинственной серией шоколадок с белой молочной начинкой KinderСюрприз и её шоколадных яйцах с игрушкой внутри, батончиках Snikers, Mars и KitKat я слышал от мамы с папой, но никогда не удостаивался счастья видеть или – о боже мой!– пробовать их на вкус.

–Тише. Спрячь аккуратно в карман, чтобы никто не видел. Съешь дома. А теперь беги, тебя мама зовёт.

Мама и правда подавала мне активные знаки с того конца кукурузного ряда. Я засунул коробочку поглубже в карман своих шорт, обнял наскоро тракториста и ринулся к ней.

Дома я положил шоколад в самое холодное место комнаты – в угол под кроватью, подальше от стены с батареей. После того, как мама отключила вечером свет, я достал её, медленно, с возней, освободил от обертки краешек и откусил кусочек. Тут же все планы на долгое, неторопливое наслаждение полетели в дальний угол. Уже через минуту я был весь в липкой подтаявшей массе, тщетно пытаясь слизать все улики. Увлёкшись, я даже забыл поделиться с сестрой. Извертевшийся и уставший окончательно, я уснул. Когда я не выдержал и полез за своим лакомством на следующий день, рядом со мной оказалась Майя. К слову сказать, вскоре после этого я понял, что полуторагодовалым детям шоколад есть нельзя.

Однажды весной дядя Женя не появился. Завидев знакомый трактор, я привычно побежал поздороваться, но из открытой двери с места водителя неожиданно вылезла взрослая, серьезная женщина в широких спортивных штанах, заправленных в старые ботинки. Тетя Зоя, которая никогда потом не разрешала мне садиться за руль.

Я спрашивал родителей, куда пропал наш тракторист с механической ногой – мне отвечали, что он переехал в другое место. Но я так и не мог понять, почему он со мной не попрощался. В том году, 2047, вышел указ о транспортировке всех людей, содержащих в своем теле больше двадцати процентов техники, на территорию технической зоны – пустующих после войны ограниченных земель с повышенной радиацией.

Глава2

Первое, чем я занялся после первичного исследования отведенного мне дома, была, естественно, уборка. Точнее, его распаковка. Начал я, безусловно, со спальни как самого часто используемого места. Кровать я раскрыл от пленки ещё вечером в день приезда, но незамедлительно обнаружил, что даже под прикрытием матрац умудрился стать жертвой пыли. Придирчиво исследовав его со всех сторон, ракурсов и даже ощущений, я твердо решил потратить последние деньги на покупку нового и отправился на диван, который внушал мне больше доверия.

Я пододвинул диван к огромному окну гостиной, разложил его и устроился со всеми возможными удобствами. На всех правах единственного хозяина дома я вандально поужинал прямо на нём и теперь полулежал, облокотившись на подушки и спинку, попивая чай и смотря в открытое от шторок окно. Привычно под пальцем щелкнула кнопка диктофона.

–Привет, дорогая Майя. Завтра у меня первый рабочий день после моего больничного.

Какое-то время я помолчал, думая, как сформулировать мысли. Хотел ли я на работу? Ощущения были смешанными, совершенно непонятными, лениво ворочающимися под моей грудной клеткой.

–Насыщенный выдался отпуск.

Дальше последовал нервный смешок. Я задумчиво смотрел в простирающееся надо мной ночное небо. Небо, ещё недавно бывшее для меня так близко. Это вечное небо, видевшее Аустерлиц и все три мировые войны. Сейчас оно сияло множеством ярких звёзд.

Восьмиконечная звезда с распускающимся посередине ярко-красным цветком. Рельефные грани его на солнце заселяют отблески.

–Дай мне посмотреть! Я тоже хочу померить шляпу!

–Не дам! Ты её помнешь!

–Не помну!

–Все равно не дам!

–Папка! Скажи ему!

–Алекс, дай сестре померить фуражку.

–Не дам. Её доверили мне, как самому главному. А она ещё маленькая.

Майя яростно топнула ножкой.

–Я не маленькая! Папка! Скажи ему!

–А ты отбери!

Началась возня.