Обратный процесс. Реки крови

– Они всегда есть, и абсолютно неважно, кто передо мной стоит.

– Понял. Морпех будет на крючке.

На следующий день сработала тревога. Сигнал было слышно всей тюрьме. Все надзиратели тут же ринулись в указанную по рации область. Средства связи охраны работали в штатном режиме, лишь иногда выдавая помехи из-за глушилок. Частота раций, в отличие от телефонов, оказалась вне диапазона устройств, ограничивающих связь. Все люди Скотта заняли свои позиции. Каждый наблюдал или, скорее, выжидал, когда беглецы появятся на улице.

Через несколько минут после тревоги послышались автоматные очереди. Затем они звучали так часто, будто надзиратели даже не пытались задержать убегающих, а просто расстреливали их на месте. Надежды на появление смертников оставалось все меньше. Скотт практически перестал ждать их в зеленой зоне. Но тут неожиданно один из его людей поднял руку вверх, сигнализируя о замеченном беглеце. Все тут же переключили внимание на ту точку, в которую смотрел известивший. Скотт не выдержал и так же, как и большинство, направился к окну. Оттолкнув в сторону человека, он примкнул к решетке. Вскоре в поле зрения показался один бегущий, затем второй, а за ними бежал третий, раненый. Он хромал. Все двигались к двойному забору из сетки «рабица».

– Красавцы, – неожиданно для всех произнес Скотт.

Все посмотрели на него.

– Босс, – заговорил стоящий рядом Сэм, – они же не смогут пересечь забор.

– Это понятно, но факт того, что они добрались до забора, уже говорит о многом.

Показалось несколько никуда не спешащих надзирателей с автоматами. Они были расслаблены и даже не переходили на бег. Просто шли за убегающими. Быстро переговорив между собой, один поднял оружие и начал палить по беглецу. Как только патроны закончились, он залез в карман и отдал купюру другому копу.

– Черт, – заговорил один из заключенных, – они делают ставки.

– Играют, суки.

Скотт отошел от окна со словами:

– Для них это развлечение.

Раздалось еще несколько точных очередей, и беглецы замертво упали на газон.

Вскоре в камеру Скотта зашли Феликс и Джордан. Один из них спросил:

– Это ты организовал?

– Да.

– Почему не обговорил с нами?

– И чем бы вы помогли мне?

– Придумали бы, чем.

Давние распори их банд остались в прошлом, и главари общались как хорошие знакомые.

– В этом не было нужды. Бунт сейчас невозможен. Нас расстреляют, как мишени в тире – с азартом и улыбкой. Лучше и вправду пока не рыпаться.

– Скотт, – спокойно обратился Джордан, – ты показал всем, что побег невозможен и в будущем. Никто не будет бунтовать после отстрела смертников. Никто не захочет оказаться на их месте.

– Зато мы убедились в этом не на своей шкуре.

– С этим я согласен, – поддержал Феликс.

– И что мы будем делать д-дальше? – Феликс и Скотт с подозрением посмотрели на третьего, но тот, будто не замечая своего заикания, продолжил: – Людям будет страшно даже говорить о бунте.

– Джордан, – прищурился Скотт, – ты давно стал заикаться?

– Заикаться?.. Че ты несешь?

– Я тоже это слышал, – подтвердил Феликс.

– Какого черта? Я не заикался. Вы решили п-посмеяться надо…

Джордан замер, так и не договорив. Спустя мгновение он продолжил, осознав собственное запинание в речи.

– Че за херня? Я никогда…

Скотт и Феликс переглянулись. Взгляд латинского лидера был таким, что Скотт тут же понял, что следующий разговор состоится без участия Джордана. Предположения морпеха о заразности вируса в очередной раз подтвердились, и это понимал каждый из них.

Время шло. О бунте приговоренных к смертной казни еще помнили, но, как оказалось, не все. Некоторые забыли о побеге из блока смертников и при напоминании об этом событии делали изумленные лица. Порой непомнящие злились, думая, что над ними шутят или их обманывают. Скотт, Сэм и Хэнк замечали упадок интеллекта каждого в этой тюрьме. Даже переговоры с главами банд уже казались чем-то ненужным, и не из-за бессмысленности обсуждений и отсутствия понимания в некоторых темах, а из-за того, что в тюрьме начали действовать новые законы, законы силы, где ум, связи и прошлые заслуги практически перестали котироваться. Власть доставалась тем, кто физически сильнее, и к таким начали примыкать те, кто когда-то был участником правящих банд. А сами лидеры ничего не могли с этим поделать. Если кто-то осмеливался объявить себя центровой фигурой, то их убивали прямо в камере, в туалете или во время прогулок, но всех не перебьешь, а чтобы надежда на новый бунт сохранялась, приходилось задумываться о численности. Чем больше народу, тем больше шансов выжить. Оставшихся сторонников Скотта, Джордана и Феликса было больше по отношению к зарождавшимся бандам, но люди становились менее покорны.

Каждый из лидеров чувствовал, что теряет власть, и каждый думал, как изменить положение дел в лучшую сторону. Ведь рискнувшего организовать новую группировку убивать не было смысла, так как через некоторое время после устранения находился новый. Люди будто перестали задумываться о завтрашнем дне, о собственной безопасности, и изменить такой подход было невозможно. Надзиратели же были равнодушны к суицидам и убийствам. Они не горели желанием даже убирать трупы, отчего вонь гниющих тел распространялась по всей зоне содержания заключенных. Только когда зловоние доходило до легавых, они заставляли зеков переносить трупы в морг.

Скотт находился в своей камере. Он продолжал размышлять о происходящем. Хотел понять, как действовать, чтобы восстановить прежний паритет. Практически потеряв контроль над своими людьми, Скотт вновь стал планировать побег. В этот момент к нему забежал слегка запыхавшийся Сэм.

– Босс, там… Там Феликса завалили.

– Что?! – будто испугавшись, удивился Скотт. Тут же поднявшись с кровати, он спросил: – Он в своей камере?

– Да, там целая толпа уже.

Через минуту Скотт был на месте и, кое-как распихав зевак, увидел распластавшегося на полу латинского лидера. Феликс лежал с порезанной от уха до уха шеей. Под ним была лужа крови, а во взгляде, смотрящем в потолок – пустота. Неожиданно рядом оказался Джордан. Полным страха голосом он протянул:

– Черт. Это г-гребанный конец. Скотт… Скотт нам ко…

– Заткнись, – перебил Скотт, понимая, что тот хотел сказать, что их жизням угрожает опасность, при всех собравшихся. – Иди в свою камеру, я сейчас подойду.

Джордан остался на месте. Он казался растерянным и даже испуганным. Таким его никогда не видели. Скотт понимал, что страх, несмотря на отупение, люди чувствуют. Эту слабость видно невооруженным взглядом, она предательски мелькает в глазах других, проскакивает в речи, в эмоциях и поведении. Когда человек испытывает страх, рядом стоящий инстинктивно понимает это. Скотт настойчиво повторил:

– Джордан, иди в камеру. Я сейчас приду, и мы все обговорим.

Джордан молча развернулся и побрел к себе.

Скотт в этот момент подошел к трупу, наклонился и закрыл веки Феликсу, после чего осмотрел камеру. Следы борьбы присутствовали, но ничего бросающегося в глаза не было. Видимо, все произошло быстро и Феликс не сразу понял, что ему грозит опасность. Следовательно, он знал убийцу.

«Его замочили свои», – подумал Скотт и тотчас обратился к пособнику. – Сэм, сообщи копам, что в камере скопытился еще один.

– Босс, они всегда заставляют тех, кто сообщил, убирать тела. Может, пускай кто-нибудь другой скажет?

– Делай, что говорю, – рыкнул Скотт. – Ты должен досконально изучить путь до морга. Это нам пригодится.

– А-а, – протянул Сэм. – Все-таки мы собираемся… – он осекся, кругом было много ушей. – Я понял, босс, понял.