За то, что дорого

Лошади, превратившись в неуправляемую стихию, взлетели на крутой холм и, взрыв землю, понеслись дальше. Хвосты и гривы развевались, бешено стучали копыта, ветер бил в лицо.

Я догнал лошадей, когда они живым потоком скользили вниз по склону холма, и теперь мы мчались так, словно все бесы преисподней разом выскочили из адского пекла и погнались за нами. Мне теперь нужно было достичь одного: нагнать голову табуна и отсечь игреневую от остальных животных. Сделать это на полном скаку – надо уметь, но я умел. Рыжий тоже вошел в азарт игры и теперь мчался вместе с остальными, выбрасывая передние ноги далеко вперед и почти касаясь брюхом высокой травы.

Я, наконец, нагнал игреневую красотку, и мы понеслись вровень, голова в голову. Теперь наступил черед Хулигана показать свое мастерство. Мне оставалось только сидеть в седле, поспевая за неожиданными движениями лошади.

– Давай, малыш. Задай ей жару, – едва успел выдохнуть я.

Мерин словно понял смысл произнесенных слов. С быстротою молнии он выбросил заднюю правую ногу вбок, и стальное копыто с подковой врезалось в ближайшую кобылу. Она шарахнулась в сторону, налетела на бежавшую рядом лошадь и, не переставая скакать, гневно кинула задом. Рыжий резко повернул небольшую голову и попытался укусить и без того напуганную караковую. Он винтом крутился, заставляя табун изменить направление. Копыта и зубы работали вовсю, и спустя несколько минут он добился своего: табун летел вслед за обезумевшей караковой в противоположную от нас сторону. Хулиган же продолжил преследование лошади, ради которой мы с ним затеяли эту погоню.

Не обнаружив рядом подруг, она пронзительно заржала, замедлила бег, и попыталась броситься в сторону, вдогонку за табуном, но мерин опередил ее, и его зубы щелкнули рядом с темной мордой. Кобылка снова поскакала резвей, и я с силой метнул лассо, решив не упускать шанс. Гул ветра не заглушил свиста летящей веревки, и я увидел, как петля второй раз за сегодняшний день туго затянулась на крутой шее лошади. Хулиган тут же встал как вкопанный, принимая на себя рывок заарканенного мустанга. Красавица взвилась на дыбы, почувствовав на себе лассо. Никогда прежде ей не наносили подобного оскорбления.

Не обращая внимания на ее тщетные попытки вырваться на волю, я наклонился вперед и похлопал взмыленного Пожирателя Кактусов. Пот стекал у него по бокам и из-за ушей, но он, наблюдая за пленницей, держал веревку натянутой.

– Ай, браво! Молодец, малыш. Ты просто молодец. Настоящий ковбойский норовистый бронкс.[10 - Бронкс (от испанского «bronco» – дикая, необъезженная лошадь) – объезженная, но строптивая лошадь.] Умница!

Я соскочил с седла и медленно направился к дикарке. Хулиган не сдвинулся ни на дюйм, веревка была натянута как струна и казалась очень тонкой и ненадежной.

– Ай, хорошая… Красавица моя… – размеренно, успокаивая и себя, и лошадь, заговорил я. – Ай, умница…

Она замерла, услышав мой голос, и нетерпеливо фыркнула. В ее глазах горел злой огонек, она готова была драться за свою свободу, и я почувствовал бы разочарование, если бы не увидел этого огонька. Я подходил все ближе и ближе, и она пригнула голову, вся красиво «собравшись». Шаг… еще один… еще…

Внезапно я остановился.

Этот мустанг… Чертовски красивый мустанг, ровно стоявший передо мной и не спускавший с меня темных, умных глаз. И вдруг я вспомнил. Вспомнил эту лошадь.

Когда у хозяина ранчо, где я работал, конокрады угнали табун отменных, лучше, чем иная чистокровная лошадь, мустангов, ей было три года. Ее звали Рамона, это я ее так назвал, вспомнив имя знакомой девушки, которая как-то помогла мне и провела через заваленный снегом перевал. Отчаянная девчонка, тем более что тогда у меня на хвосте «сидела» банда серьезно настроенных преследователей.

Я не знаю почему, но из всех ковбоев Рамона выбрала именно меня. Сесть на нее мог любой, а вот ездить… Но я нашел с ней общий язык, потому что всегда любил непокорных. А она никогда не покорится до конца. На ранчо никто не испытывал к ней особой любви. Если ей что-то не нравилось, она делала одну «свечку» за другой, лягалась и изредка наступала на ноги. Это было довольно больно. Вам лошадь когда-нибудь наступала на ногу? Если нет, поверьте мне на слово.

– Рамона… – прошептал я. – Ну здравствуй, девочка.

Я сделал очередной шаг, и она больше не пыталась убежать. Не говорите мне, что лошади не помнят! Она помнила меня, это была моя лошадь, которая сейчас тыркалась теплым носом мне в ладони.

– Здравствуй, девочка. Здравствуй…

Я обнял ее за шею, прижался щекой к ее мягкой шерсти, и замер. Игреневая, словно почувствовав всю трепетность момента, тоже стояла не шелохнувшись. Я не верил, что такое может быть, что среди тысяч диких табунов возможно встретить лошадь, которую воспринимал когда-то не иначе, как друга. Не верил. И встретил.

Я вернулся к терпеливо ждавшему Хулигану, отвязал лассо от луки седла и почесал мерина за мокрыми ушами.

– Устал, Пожиратель Кактусов? Давай, пожуй травки.

Потом, постепенно сворачивая веревку, вернулся к Рамоне и отвел ее в тенек под деревья. Хулиган направился сюда же и стал пихать меня мордой в спину, требуя заботы и о его персоне. Я вынул из кармана куртки несколько длинных сыромятных ремешков – «свиную тетиву», которые ковбои всегда носят с собой: мало ли придется спутывать ноги бычку. Я выбрал два самых крепких ремешка, связал их вместе и стреножил Хулигана. Теперь далеко не удерет. Я снял с него оголовье и расседлал своего помощника. Его спина, как раз под седлом была темно-рыжей, почти коричневой от пота. Я растер его травкой, а он спокойно стоял на месте и только довольно жмурился. Отпустив мерина, я положил вальтрап на солнце, чтобы просох, а сам уселся неподалеку под кустами и принялся жевать кусочки вяленого мяса и аппетитные «медвежьи ушки» Тома. Рамона к этому времени совсем успокоилась, щипала траву и, кажется, больше и не вспоминала о подругах.

Когда вальтрап высох, я аккуратно сложил его и направился к мустангу. Она подняла голову от травы и, не выказывая никаких признаков беспокойства, понюхала протянутое одеяло. Так, это хорошо… Рамона никак не реагировала на мои действия даже тогда, когда я просовывал ее уши между ремешками оголовья и затягивал подпруги.

Хулиган стоял в стороне и смотрел на нас. На его коварной морде было написано что-то вроде удивления.

Рамона была подозрительно тихой, и я прекрасно понимал, что она приготовила мне сюрприз. Большим пальцем руки я опустил левое веко лошади на ее глаз, чтобы она не видела меня, и быстро сел в седло.

Существует огромная разница между первой и последующими объездками молодого дичка. В первый раз лошадь просто старается сбросить с себя седло и оголовье, во второй раз она становится умней и осторожней и уже пытается избавиться от самого седока. Рамона же знала, что такое и седло, и всадник. И еще она была умна.

Она разом сорвалась с места и понеслась легкими скачками, словно проверяя держусь ли я у нее на спине так же крепко, как и два года назад. Ей совсем не понравилось то, что за прошедшее время моя посадка если и изменилась, то только к лучшему. Мне уж стало казаться, что все пройдет мирно, как она вдруг «сломалась» надвое. Седло почти вывернулось из-под меня, и я чуть не потерял равновесия. Сильные прыжки пошли и вбок, и вверх. Я не препятствовал лошади и с каждым скачком все больше узнавал свою Рамону. Дикарка в прериях ничуть не стала хуже, даже наоборот.

Сейчас у меня была одна задача: не упускать из виду голову мустанга. Это было важнее всего, потому что потерять в данной ситуации голову, значило скакать с завязанными глазами: ты готовишься к одному толчку, а встречаешь другой. Когда мустанг останавливался, я пользовался случаем и каждый раз заставлял его идти рысью, так что вскоре лошадь почти перестала кидать вверх задними ногами. Она сделала несколько длинных скачков и остановилась, жадно глотая воздух.

Я коснулся правой ногой земли, но левую все еще держал в стремени. Рамона наблюдала за мной, а мне этого только и надо было. Я заставлял ее вспоминать все, уже почти забытые уроки, которым учил раньше. Я постоял так минуты две, а потом снова сел в седло. Раз за разом я садился и спешивался, но она стояла не шелохнувшись.

– Умница!

Я похлопал ее по шее и угостил кусочком хлеба из моего обеда. Она осторожно, – так, как только она одна и умела, – взяла с ладони лакомство. Снова я сел в седло и немного пошагал ее, внимательно прислушиваясь к ее дыханию и радуясь тому, что оно довольно быстро приходит в норму. Я привязал лошадь к кусту, распихал свои пожитки в седельные сумки и накинул на рыжего лассо. Сел верхом и развернул Рамону.

В пылу погони я и не заметил, куда меня занесла судьба. Местность вокруг была совершенно незнакомой, но я решил довериться Хулигану. Уж он-то дорогу домой точно найдет. Он направился строго на запад, а я поглядывал по сторонам, всматриваясь и прислушиваясь. Прерия была пустынна, только где-то на горизонте ветер поднимал небольшие тучки песка. Плавно покачиваясь, я ехал на запад. Ехал… ехал… ехал…

…Я проснулся от того, что Рамона остановилась. Медленно открыл глаза, и передо мной во всей красе предстал какой-то каньон. Черт знает, как он назывался, но это место мне не очень-то понравилось. Если учитывать, что солнце уже собиралось удалиться на покой, в густых тенях высоких скал он казался почти зловещим. Я выругался и обозвал себя дураком. Это ж надо было умудриться уснуть, когда за рыжим пройдохой нужен глаз да глаз! Сам виноват в случившемся, в следующий раз ушами хлопать буду меньше.

Да и вообще – слава Богу, что меня не пристрелили…

Хулиган невозмутимо щипал траву, а Рамона обрывала листики с росшего рядом куста.

– Эй, ты, Пожиратель Кактусов! – заорал я на мерина.

Мой голос гулкими скачками запрыгал от одной стенки каньона к другой и вскоре растворился где-то в бесконечных ущельях. Рыжий испуганно захрапел и прижал уши. Игреневая ударила копытом и нетерпеливо затанцевала на месте.

– Тихо, тихо, – произнес я, укорачивая повод. – Ничего же пока не произошло.

На меня самого удручающе подействовало это слово – «пока». Пока, на мой взгляд, предусматривает продолжение или что-то похожее на продолжение. Уж лучше бы его не последовало.

Я подозвал мерина поближе.

– Теперь я буду руководить операцией по возвращению домой. Хватит с меня таких проводников. Вот и верь таким, как ты.

Но рыжий на мое возмущение не обратил никакого внимания. Он только продолжал настороженно храпеть и смотрел куда-то или на что-то у меня за спиной. Недолго думая, я оглянулся и увидел деревянный сарай. Сарай в таком месте? Я шагом направил Рамону к постройке, уверенный на все сто, что она пуста как ореховая скорлупа без ореха. Иначе меня уже не было бы в живых. Или я был бы жив, но под чьим-то прицелом… У нас тут разговор короткий.

Мерин нехотя поплелся за мной, продолжая тревожно фыркать. Никуда не торопясь, я завернул за уступ скалы и внезапно увидел… город.

Это был самый обыкновенный городишко Запада, не хуже или не лучше того же Бут-Хилла. И он ничем не отличался бы от других поселений, если бы не был… мертвым. Когда я с опаской въехал на главную улицу, бывшие жилые дома уставились на меня как на непрошеного гостя. Ни в одном из них не горел свет, нигде не лаяли собаки, в конюшне не хрумкали сеном лошади. Здесь стояла такая оглушающая тишина, что был слышен каждый шорох, каждый скрип седла, каждый удар подковы о камень. Я скинул ременную петлю с правого револьвера, удерживающую его в кобуре, и медленно продолжил путь. С легким шелестом меня обогнал шар перекати-поля. Налетевший порыв ветра качнул вывеску с названием салуна. Она тихо, зловеще заскрипела.

Я мучил себя догадками и вопросами. Что это за город? Кто его построил? Куда делись все его жители? И почему они решили жить именно здесь, в суровом каньоне, куда с трудом проникает солнечный свет? Я не мог найти ни одного разумного, логичного ответа, и в голову стали лезть всякие мысли о призраках, неуспокоившихся душах и прочей нечисти.

Я читал все, что было написано на вывесках. Магазин Джеймса Хокса… салун «Тропа Гуднайт»… ателье мадам Винсент… Это что-то французское… Но Франция! Тонкая, изысканная Франция в сумрачном каньоне, среди голых скал?! Невероятно! Я читал про эту страну, когда учился в школе, да и после школы никогда не ленился брать в руки хорошую книгу. Книги надо уважать, это верные друзья.

Около раскрытых нараспашку дверей бара я остановил лошадь и, чуть пригнувшись, заглянул вовнутрь. Чистый песчаный пол, типичные для подобных заведений столы и стулья, на гладкой, без единой пылинки, стойке стоял стакан с недопитым виски, словно тот, кто пользовался этим стаканом, куда-то вышел на минуточку и сейчас вернется. На широких полках, рядом с которыми висело большое зеркало, стояло множество бутылок отменного «бурбона». Внезапно я понял, что у меня по спине давно бегают мурашки. И опять-таки тишина…

Но больше всего меня удивило отсутствие пыли на предметах в салуне, паутины или еще каких-то следов запущения. Снова между лопаток прополз неприятный холодок. Я мало кого боялся на этом свете, но тот свет, за гранью объяснимого и понятного, действительно меня пугал.

– Что за чертовщина?..

Эхо только насмешливо передразнило: «Чертовщина… чертовщина…» Мой взгляд соскользнул с полок со спиртным на зеркало. В нем я видел свое собственное отражение, отражение настороженной Рамоны и стоявшего рядом с ней Хулигана, нервно прядавшего ушами. И все было бы вполне нормально, если бы прямо за нами, в зеркале, я не видел несколько светящихся, бело-зеленых огоньков. Они все время двигались и перемещались, постоянно меняясь местами. Я резко обернулся, чувствуя, как первый раз в жизни меня трясет от страха. От страха перед чем-то неизвестным. Огоньки лихорадочно заметались, а потом спокойно, не торопясь, поддерживаемые туманными тенями подлетели к одному из домов и скрылись в темном дверном проеме.