Четыре сезона

– Ну, мудрецом я бы его не назвал…

– Как не окрестили бы и глупцом? Как не окрестили бы и круглым идиотом?

– О, ни в коем разе! Исключительной наблюдательности молодой человек, что это написал. Ганс Снайдер – так, стало быть, его звали. Полагаю, имя до сих пор при нём. Если только он не завёл себе псевдонима, что, сколько я его знаю, не в его характере совершенно. Однако, в связи с последними новостями, большей остроты умозаключений от него ждать не приходится…

– Шнаудер? Тот самый Снаудер! Скажите мне, нет, ущипните меня, скажите мне, что я не сплю!

– Спите… ну – старик поставил чайник на горелку – это весьма… сомнительно. Щипать себя извольте сами, в этом я не специалист.

Оба оценили уровень остроты.

– Кажется, я попал в рай преждевременно!

– У вас разве верят в рай?

– Верят в то, во что приятно верить, как и везде.

– Тогда вам повезло. Не знаю, кому из нас двоих это знакомство приятнее. Я верите, ли, давно не встречал приличных молодых людей, увлечённых его творчеством.

– Вы мне льстите. Однако знакома ли вам последняя его работа “Каскад_6”?

– Как же. Читал, читал. Вот это всё, про книги, зараз оттуда.

– Не припоминаю такого. Быть может, я успел подзабыть… верите ли, со мною приключилась небольшая неприятность. Вернее сказать, неприятности посыпались одна за другой, просто скопом.

– Но теперь-то всё наладится?

– Полагаю. К слову, можно попросить вас об одолжении?

– Конечно, о чём же речь?

– Разбавить чай. У меня, в связи с травмой, адски раскалывается голова.

– Как будет угодно. Так вот к чему эта ваша странная повязка! Под ней, должно быть, находится согревающий или охлаждающий пластырь? Я было подумал, что это какая-то новомодная безделушка, что-то вроде украшения.

– Всегда терпеть не мог никаких украшений.

– Быть может, напрасно. Конечно, если вы не питаете интереса к противоположному полу.

– Я бы предпочёл избегать с ним контакта в том самом смысле, покуда это возможно.

– Жаль. Вы многое теряете. Хотя, быть может, вы, как многие дети этой освящённой солнцем страны, слишком рано повзрослели. “Принялись строить стены, не успев как следует рассмотреть того, что ими скрыто”.

– Вы точно мысли мои читаете.

– Это всё тот же Снайдер. Как вижу, вы им не на шутку прониклись, раз эти слова так глубоко в вас засели? Я ли не прав?

– В точку.

– Приятно слышать. Позволите познакомить вас с моими трудами?

– Почту за честь. В чём они состоят?

– О, это будет жемчужина моего магазинчика. В своих путешествиях я имел наглость раздобыть старую немецкую печатную машинку образца 43-го года. Как знать, быть может, машинистка Геббельса в спешке отпечатывала на ней его поганые строчки прожжённых антисемитизмом мыслей. А, может, какая-нибудь прелестная фрау сотворила ею шедевральный роман или ворох рассказов, быть может даже сказок для своих непосед-детишек. Чтобы читать их им на ночь.

– “Кто знает, какие истории скрывает заржавевший кинжал!”

– Золотые слова. Так вот, моё хобби состоит в… как бы это приличнее назвать… пожалуй, другого слова не найти… состоит оно в переводах любимых книг. Незадолго до переезда в Японию, а это, возможно, конечная точка моего путешествия длиною в жизнь, я взял за правило переводить и отпечатывать в день по крайней мере два листа текста. И побудила меня к этому книга Снаудера. Тот самый “Каскад_6”.

– Великий человек…

– Да, он объединяет поколения… пускай и весьма своеобразно. Так вот… вдохновила меня конкретно эта строчка про глаза смотрящего и власть. Видите ли, мне по силе не менее одиннадцати языков. На семи из них я свободно изъясняюсь. На четырёх могу позволить себе скверно ругаться и один освоил, кажется, в совершенстве.

– Позвольте угадать, на каком…

– Воля ваша.

Окинув старика оценивающим взглядом, Тамура на миг зажмурился. Чего гадать, лишь один язык в современном мире открывает столь огромное число дверей. Дверей в удивительные литературные миры. Дверей в передовые страны с историей, достойной пера поэта.

– Английский.

– Вне всякого сомнения, мальчик мой. Можно мне вас так называть?

– Извольте.

– Так вот, недели три назад я закончил свой непосильный труд. Отправил листы в типографию, попросив сшить из них книгу в твёрдом переплёте. Последние три дня, разобравшись с обстановкой этого гаража, с переоборудованием его под магазин – замена дверей, развешивание зеркал, покончив со всем этим я сел рисовать обложку на папирусе. Современные издатели называют то, чем я занят, “Супер-обложкой”. Занятие медитативное. То, что надо после потрясений, пускай и приятных.

– Ей отведено особое место, я полагаю?

– На витрине ей предназначена особая резная подставка. Я намерен давать её читать другим людям… как бы на время. Не напрокат, это слишком меркантильно для меня. В этом хобби я намерен находить скорее отдушину, нежели выгоду. К тому же извлечение прибыли несёт с собой неизбежное нервное напряжение, от которого я намерен, напротив, всеми методами избавляться.

– Вы великолепны…

– О, полноте. Лучше взгляните поближе и скажите, как вам.

Тамура с трепетом поднял на руки книгу. Провёл пальцем по рельефу рисунка ручной работы. Сняв суперобложку, он вчитался в текст. Слова были незнакомыми.

– Это… сильно отличается от того, что читал я.

– “Красота и ум в глазах смотрящего подчас в намного большей власти…”

– “..чем в руках того, кто эти зеркала…

– “..ваяет”.

– Могу я…

– Что?