Пыль моря

– Носи Мишка, – сказал он и засмеялся. Зубы блестели в отсветах пляшущего света факела.

– Стой коленка, лоча. Добрая хозяин.

– Ладно уж. Обойдётся.

Толмач не мог понять его слов, но китаец не стал допытываться до их значения. Молодой китаец стал расставлять на доске чашки с едой.

– Вот это другое дело! Это вы знатно придумали. Благодарствую!

Мишка с жадностью набросился на куски варёной рыбы с будой. Язык с трудом ворошил куски. Лук приятно освежал рот и хрустел на зубах. Наперченная рыба жгла и вызывала жажду. Он пил холодную воду и прерывисто вздыхал. На закуску китаец подложил кусок свинины, поджаренной на углях.

– Какая добрая хозяин, – непрерывно повторял монгол, Мишке уже опротивело его слушать.

Тин-линь немного посидел рядом, повторил несколько ранее заученных слов и заспешил на берег. Другой китаец остался на лодке. Постелил циновку из камыша, другую бросил Мишке и показал, что им пора спать.

Глава 5. Дружба

Задувшие с юга ветры не давали идти под парусом. Гребцы непрерывно дёргали вёсла, но всё равно двигались медленно. Острова и мели затрудняли плавание.

После трёх дней изнурительного лавирования, начальник флотилии устроил двухдневный отдых на одном из многочисленных островов. Большие палубные лодки привязали к кольям, устроили балаганы и наслаждались покоем. Перепадали и дожди, но они не так страшны в укрытиях, не то что в пути, где каюты предназначались только для начальников.

Вскоре плавание продолжилось, изредка ставили паруса. Стали попадаться редкие, в несколько мазаных глиной балаганов, деревеньки. Оборванные жители не выказывали радости от встречи с маньчжурами. Приходилось отдавать последнее, лишь бы избежать битья палками.

Мишка продолжал маяться на цепи, но изредка его отпускали на заготовку дров или работать на шестах и вёслах. Жить стало интересней.

Тин-линь проводил с ним долгие часы в беседах при помощи монгола, старался втолковать китайские слова. С этим у них получалось не так уж плохо.

Мишка постоянно терялся в догадках. Что заставляло китайца так внимательно относиться к пленнику, да ещё русскому? Тин-линь тоже не раскрывал своих мыслей, а только расспрашивал и учил языку. Сам же запоминать русские слова не хотел, и лишь посмеивался в ответ.

Обращались с пленником сносно. Маньчжуры изредка покрикивали на него, когда он работал и не понимал приказов. И лишь однажды палка огрела его потную спину. Мишка вспылил, но, работавший рядом китаец вовремя его одёрнул и толкнул в шею. Мишка успокоился, но злость ещё долго волновала его грудь.

К китайцам здесь относились почти так же, как и к нему, пленнику. Пренебрежение маньчжуров постоянно сквозило в разговорах с китайцами. Палка надсмотрщика часто гуляла по спинам матросов или работников. И хотя маньчжуров было намного меньше, у них была власть и сила. Никто из китайцев не носил никакого оружия. Даже ножи им выдавали только по необходимости для работы.

Один Тин-линь был на особом положении. Мишка никак не мог понять причину такого отличия. Его хозяин ходил и не работал, ел вместе с начальником маньчжур и носил красивые и чистые халаты. Мишка пытался спросить его об этом, но слов недоставало, или Тин-линь не хотел говорить на такие скользкие темы.

Остальные работники просто боялись, и не шли на опасные разговоры. Однако с Мишкой были приветливы и никак не выражали своей враждебности. Часто смеялись, когда он говорил и коверкал слова. Мишка не обижался, видя в этом смехе дружеские отношения.

Кончалась вторая неделя плавания. Погода портилась часто. Налетали шквалы, они сменялись жарой и духотой, приходилось до одури работать на вёслах. Течение стало быстрым, шесты не выпускали из рук. Осень шагала по пятам. Леса бурели, желтели и краснели.

Пришлось сделать стоянку. Днище одной лодки дало сильную течь. Расположились на возвышенном береге, окружённом огромными деревьями.

Пока китайцы возились с выгрузкой товаров и починкой лодки, многие маньчжуры разбрелись по окрестным болотам пострелять уток.

Тин-линь долго разговаривал с начальником, и тот наконец разрешил ему тоже отправиться на охоту.

Тин-линь с радостной улыбкой подскочил к Мишке и стал быстро говорить ему, но поняв, что тот почти ничего не понимает, позвал толмача. Джучерец растолковал, что Мишка должен сопровождать хозяина на охоту, хозяин велит собираться.

Мишке расклепали кандалы и нагрузили припасами. Пять человек с Тин-линем во главе заспешили к дальним болотам. Хозяин, гордый и довольный, сам тащил на себе лук и колчан со стрелами.

Они спустились в низину. Под ногами захлюпала вода. Перед ними расстилалась равнина, поблёскивая разводьями болотной воды.

На буграх росли разноцветные деревья, теряющие листву. Тёмно-зелёные ели возвышались над поредевшими кустами.

С ними шёл солдат маньчжур с фитильным ружьём за плечом. Приставлен, значит, к китайцам для порядка и наблюдения. Верно, что и Тин-линь возбуждает недоверие маньчжуров. Мишка улыбнулся, думая об этом.

Часа два шли по звериным тропам, пока Тин-линь не распорядился устраивать привал. Выбрали место посуше, развели костёр. Перекусили взятыми продуктами. Тин-линь захватил ханшин[1 - Ханшин (байцзю) – традиционный китайский алкогольный напиток, наиболее близкий водке.], но разлил всем всего по несколько глотков. Остальное отдал маньчжурскому солдату. Тот подозрительно бросил взгляд на китайца, но принял и вытянул всё до капли. Довольно хмыкнул, подобревшие глаза нагло уставились на Тин-линя.

После получасового отдыха стали собираться на охоту. Невдалеке облюбовали обширное болото. Опять глотнули водки, остальное отдали маньчжуру. Тот, уже захмелевший, не стал отказываться.

Минут двадцать шли все вместе, а потом Тин-линь распределил людей на две половины. Он, маньчжур и Мишка пошли вперёд, а двое китайцев были отосланы готовить обед и встречать охотников.

Вскоре солдат стал часто спотыкаться и падать. Весь вымокший и грязный он ругался и волочил тяжёлое ружьё по лужам.

Тин-линь остановился и стал уговаривать его остаться и поспать. Долго настаивать не пришлось. Солдат устроился на пригорке, на ворохе сухих опавших листьев. Блаженная улыбка расплылась по лицу.

Мишка с китайцем остались одни. Тин-линь глянул настороженно в глаза пленнику и пошёл к зарослям осокорей. Вспугнули несколько стай уток и гусей. Наконец стали подбираться, скрываясь в траве, к большой стае, плавающей у берега болота.

Тин-линь напряжённо кривил губы в улыбке, оборачиваясь к Мишке. Часа за два китаец настрелял с дюжину уток, и Мишка с трудом волочил ноги, таская добычу за охотником.

Они редко перебрасывались словами, понимали друг друга плохо. Тин-линь старался выбирать слова знакомые Мишке, но всё равно плохо получалось.

Зашли уже далековато, пора было возвращаться. В последний раз Тин-линь пустил стрелу и поразил птицу. Та, затрепыхавшись, билась в воде. Мишка хотел сбросить ношу и вытащить раненую утку, но Тин-линь отстранил его. Отложил лук с колчаном и полез в тёмную жижу. Дотянуться до утки он не мог, и осторожно продвигался, нащупывая ногами дно потвёрже. Шестом пытался подгрести утку к себе. Вдруг Мишка увидел, что Тин-линь провалился по самые плечи и выронил шест. Стал барахтаться, но, видно, попал в трясину. Отчаянные усилия не давали ему возможности выбраться. Коричневая вода медленно поднималась, почти до самого горла

Мишка с застывшим лицом напряжённо смотрел на тонущего человека. Вот и настал момент, вот и свобода.

Тин-линь повернул измазанную грязью голову к Мишке и что-то с надрывом кричал. Мишка не вникал в смысл слов. Он замер. Некого винить. Я не виноват. Пусть тонет. А я на полночь подамся. Авось доберусь до своих. Второго такого случая может и не быть.

Тин-линь погрузился до шеи, силы его оставляли. Он уже не просил, а неистово ругался. Руки, опутанные жухлой травой, беспомощно колотили по жиже, брызги летели во все стороны.

Всё, хватит, поспешать надо. Пусть сам выбирается. Но как же так? Ведь я же не зверь какой. И спас он меня. Что ж я совсем совесть потерял? Что плохого он мне сделал? Быстрей!

Мишка сбросил оцепенение, глаза заметались в поисках подходящей жердины. Кругом валялись полусгнившие лесины. Выбрал покрепче и шагнул с нею в воду. Осторожно продвинулся к китайцу и бросил лесину у самой головы тонущего. Тот схватился обеими руками и навалился на неё грудью. Выпученные глаза смотрели с надеждой и боязнью.

– Будь покоен, хозяин, не оставлю, – бормотал Мишка, а руки торопливо подбирали вторую лесину.

Не прошло и двух минут, а ещё штук пять жердей протянулись к Тин-линю. Тин-линь уже не погружался и терпеливо ждал, когда вернутся силы. Мишка подал крепкую суковатую жердину и упёрся в дно ногами.

– Давай, браток, поднатужься! Ещё немного! Сёдни ещё ханшина отведаешь! Держись!

Мишка просунул жердину под руки Тин-линя. Тот ухватился и стал осторожно подтягивать тело. Мишка тоже тянул, загрузая по пояс в вонючей жиже. Пот застилал глаза, смахнуть некогда. Трясина неохотно расставалась со своей добычей.

Несколько раз приходилось передыхать. Руки у обоих тряслись от напряжения, но сдаваться никто не хотел. Наконец Тин-линь выбрался на прочное дно и в изнеможении повалился на жердины. Напряжение спало, и силы быстро покинули его. Мишка тоже едва шевелился. Малость отдышавшись, стал подтягивать ослабевшего Тин-линя к себе.

Уж солнце стало просвечивать у самого горизонта, пробивая себе окна в разрывах туч, когда они выбрались окончательно и малость смыли с себя грязь.

Обоим было неловко, взгляды старались не встречаться. Молча поплелись назад к стану. Мишка тащился сзади и корил себя за минутную слабость. Вдруг Тин-линь остановился и быстро заговорил, слегка обнимая Мишку за плечи. Он улыбался измазанной физиономией, сузившиеся глаза светились радостью и довольством. Мишка плохо понимал, но всё же догадался, что тот на него не сердится и предлагает дружбу. Мишка тоже улыбнулся и обнял китайца. Они засмеялись, колотя друг друга в бока и по плечам.

Напряжение спало. Стало вдруг весело и легко. Усталость исчезла, и они бодро зашагали к стану. Тин-линь выхватил часть уток у Мишки и прицепил их к себе на кушак.