Пыль моря

Мишка нахмурился и втянул голову в плечи. «Вот моя невольничья дорожка» – пронеслось в голове. Он всматривался в водную ширь. Низко, почти у самой воды в разрыве между туч проглянуло солнце. Его косые светлые лучи проложили неширокие дорожки к земле. Появилась хилая радуга, и сердце радостно затрепетало.

Глава 4. Знакомство

В сумерках подвалили к низкому берегу, поросшему густыми кустами. Глубокая заводь уводила вглубь, жёсткие стебли камыша тихо шуршали о дощатые борта лодок.

Вскоре запахло дымом, открылась широкая голая поляна, окаймлённая пожелтевшими клёнами и дубами. Место было сухое и тихое.

Появились люди, всё вокруг огласилось шумом и криками. Видно здесь был стан маньчжуров и флотилию поджидали. Десятка полтора в тёмных в сумерках одеждах ловких людей бросились к лодкам и торопливо стали помогать разгружать самое необходимое к ночлегу. В отдалении от воды просматривались низкие балаганы для жилья.

Запылали костры, отгоняя тучи комарья и гнуса. Багровые отблески заплясали по речной волне.

«Ишь ты, да у них тут стан свой», – Мишка оглядывал любопытным глазом суету на берегу.

Лодки вытащены на илистый берег. На Мишку никто не обращал никакого внимания. Он продолжал сидеть на дне, с тоской поглядывая на тёмные воды реки. О бегстве нечего было и думать. Связанный по рукам и ногам, ослабевший от голода и пут, он сразу пошёл бы ко дну.

Наконец стан помаленьку стал утихомириваться. Ужин уже съеден, уставшие за день изнурительной работы на вёслах люди укладывались спать.

Тут Мишку потревожил прежний китаец. Он развязал пленника и помог перебраться на берег. Опять чашка каши, несколько непонятных слов – и Мишка остался один под кустом боярышника, со страхом ожидая наступления долгой промозглой ночи.

Гнус набросился на жертву, но Мишка уже не сопротивлялся этому нашествию. Все голые места на лице и руках опухли и кровоточили. Страдания постепенно отупляли его. Злоба волнами накатывалась и медленно отступала, оставляя тупое ощущение пустоты и отчаяния.

Жалко, ведь и не жил совсем. Можно сказать, последнее время и зажил только – и такой конец? Нет, держись, Мишка, ещё не конец. Надо терпеть. Только терпение может спасти. Не век же сидеть в колодке. Да и гнус скоро утихомирится. Холода скоро. Осень… Мишка всё чаще стал разговаривать с собой и иногда вслух.

Утром прозевал общий подъём. Разбудили грубыми толчками – стан собирался в дорогу. У берега покачивались большие лодки с крышами на тонких столбиках. Китайцы возились с парусами, готовясь их поднять на невысокие мачты.

Мишку поволокли на одну из таких лодок и бросили на носу, где он даже воды не видел.

Не прошло и полчаса, как лодки одна за другой отваливали от берега и распускали тростниковые паруса. Они странно шелестели, забирая лёгкий ветерок. Ему помогали отдохнувшие гребцы.

Мишка без мыслей в голове прислушивался к монотонному плеску воды за бортом, и сдерживал приливы ярости, временами наваливавшиеся на него. Хорошо, что мошкара оставила в покое. На середине реки она не досаждала, лицо отдыхало, хоть и горело нещадно. Глаза припухли и слезились, губы запеклись в кровоподтёках.

Короткий моросящий дождик длился недолго. В прорывах между тучами блеснул луч и вокруг посветлело. Ветер усилился, паруса с характерным шелестом туже натянули снасти. Матросы забегали, подгоняемые окриками и угрожающими постукиваниями бамбуковой палки.

Чайки с криком проносились над волнами, выхватывая зазевавшихся рыбёшек. Мишка провожал их взглядами, пока позволяла колодка. Хотелось пить и есть. Никто в этот раз не вспомнил о нём.

Стараясь меньше ёрзать, он мрачно томился ожиданием чего-то неясного и тревожного. Он так погрузился в размышления, что вздрогнул, когда обнаружил стоящего рядом человека.

Молодой китаец в розовом шёлковом халате внимательно рассматривал пленника. Тот сразу узнал своего избавителя и неловко пошевелил плечами. Сморщился от неприятного прикосновения колодки к натёртостям.

Китаец повернул голову и что-то сказал стоящему неподалёку переводчику монголу. Тот торопливо приблизился и заискивающе уставился в глаза говорившему.

Мишка напряжённо вслушивался, пытаясь уловить смысл. Но знакомых слов слишком мало. А переводчик присел на корточки перед Мишкой. С видимым напряжением он стал подбирать слова:

– Лоча, хозяин. Твоя хозяин, – показывая на китайца и кланяясь, говорил переводчик. – Слусай, слузы. Хороса хозяин, добрая. Палка бей нет. Лоча холос, хозяин холос. Твоя, моя холос.

– Ладно уж. И так понятно. Пожрать бы принесли, да водицы хлебнуть. Нутро горит, – и Мишка непослушными пальцами, зажатыми в колодке, пытался пояснить свои слова.

Китаец быстро заговорил, и переводчик побежал на корму. Вскоре он вернулся с чашкой в руке. Мишка не мог есть сам. Китаец весело смеялся и опять отослал слугу. Пришёл каменный человек, молча и неторопливо отомкнул замки и освободил пленника от колодки. Руки с неприятным глухим стуком упали на доски. Пальцы с трудом шевелились, а китаец продолжал весело смеяться, показывая на руки. Переводчик стал растирать кожу своими коричневыми ладонями.

– Ссяс холосо будь. Мало, мало есё. Хозяин добрая. Твоя холосо будь.

Когда Мишка поел и напился, по телу разлилась слабость и истома. Он с наслаждением вытягивал руки и вертел натруженной шеей. Китаец с интересом наблюдал и изредка растягивал губы в улыбке. Он был сред него роста, но намного ниже Мишки. Коренаст и с короткими сильными ногами. Лицо худощаво с едва зауженными глазами. Большой рот с тонкими губами. Усов и бороды ещё не было. На вид ему было лет двадцать пять, в его фигуре чувствовалась сила и энергия. Молодость нахально выпирала и хвасталась собой.

По одежде Мишка видел, что китаец богат. Одежда чистая и нарядная. Остроконечная шапка сдвинута на затылок, обнажая бритую голову.

Джучерец выслушал китайца и обратился к Мишке:

– Хозяин имя Дяу Тин-линь. Мало, мало думай. Твоя имя?

– Мудрёное-то имячко у хозяина, – ответил Мишка. – А моё самое из простых. Мишкой кличут.

– Миш-кой, – повторил монгол, оборачиваясь к китайцу.

– Просто Мишка, ты, пустобрёх!

– Мишка, Мишка! – поправился переводчик, кивая головой. – Хозяин твоя Дау Тин-линь. Знать будь.

– А короче как же? Что-то длинно.

– Тин-линь, – произнёс китаец, тыча себя в грудь.

– И то легче, – согласился Мишка и с интересом оглядел китайца.

Тин-линь подсел ближе. Дружески похлопал Мишкину спину, пощупал руки, и довольно цокал языком. Он медленно говорил, словно надеялся, что его можно понять. Однако Мишка ничего не уловил и только таращил глаза.

Китаец показывал предметы и медленно произносил их названия. А джучерец пытался повторять их по-русски. Мишка скоро запомнил с десяток слов, и китаец был очень доволен.

Время незаметно приблизилось к полудню, китаец заторопился. И опять появился палач с каменным лицом. Он неторопливо приладил к Мишкиной ноге тонкую цепь с обручем и основательно заклепал. Так он стал цепным, но зато лишился колодки. Это было обидно, но удобно.

– Мало, мало цепь. Бегать не будь, хоросо. Спи, – монгол дружески похлопал Мишку по спине.

«Вот и стал я цепным псом», – подумал Мишка, но постарался не показывать на лице злобы.

Маньчжуры и китайцы торопливо перекусывали, не переставая работать. С кормы доносились аппетитные запахи – там слуги подавали господам их излюбленные кушанья. Мишка сглотнул слюну. Голод с новой силой вцепился в его желудок.

Цепь была чуть меньше сажени и позволяла немного ходить. Он радовался этому, как малец, и переходил от одного борта к другому.

Мимо тянулись унылые берега, поросшие осокорями и кустами. На повышенных местах виднелись дубы, белели ильмы, и краснел боярышник. Тёмные ели виднелись между ними, устремляясь острыми верхушками в небо. Местами желтели увядающие листья, краснела рябина и шиповник. Стаи диких уток стремительно перелетали по болотам.

Небо голубело, тучи становились реже. Ветер менялся, матросы суетились у парусов. Слышались покрикивания и перестук блоков, парус шелестел и хлопал о мачту.

К вечеру пристали к берегу и расположились станом. Ветер стих, и мошкара опять стала тучей висеть над людьми. Но Мишка уже мог защищаться. Его опять оставили одного на вытащенной лодке. Однако сидеть пришлось в одиночестве не долго. Тин-линь появился с джучерцем и прежним китайцем. Факел отогнал темень наступившей ночи.

– Добрая хозяин твоя дар будь, – сказал толмач и накинул на Мишкины плечи объёмистый халат из грубой дабы.

– Ну спасибо, хозяин, удостоил. Ночи-то не жаркие, – Мишка склонил голову в знак благодарности.

Китаец оскалил зубы и нахлобучил ему на голову ватный колпак.