Неприкаянные вещи

Рассеянного уличного света было мало, чтобы как следует рассмотреть комнату, но с порога виднелись бликующая лампа на потолке, две подсобные двери – слева и справа, и ещё одна, главная, напротив парадного входа. Слева от последней стоял приземистый комод, а над ним…

Скрип. Скрип. Скрип. Скрип.

Тёма прищурился, оглянулся. На уровне его глаз мерно, как маятник, качалось что-то круглое и мертвенно-бледное, похожее на диск полной луны. Стоило ему приглядеться, как бледное пятно застыло как по команде. И посмотрело прямо на него.

Белые глаза-плошки с чёрными зрачками пронзили его немигающим взглядом.

Артём отшатнулся назад, к спасительному свету улицы, и быстро нащупал в кармане телефон.

Скрип. Скрип. Скрип. Скрип.

Лицо опять пришло в движение. Белая гримаса будто дразнила его.

Путаясь в пальцах, парень включил фонарик. Яркий свет разогнал тени и очертил новые контуры.

Кукла. Советская неваляшка из двух пластмассовых шариков. Искусственное, карикатурное лицо придурковато улыбалось. Кто-то грубыми мазками выкрасил игрушку в чёрный, как монахиню. Нетронутым остался только круг лица с рваными краями. Из-за этого в полумраке тело игрушки было не разглядеть, а вот глазастая морда, наоборот, казалась куда бледнее и чётче.

Тёма как следует присмотрелся – и неваляшка опять замерла. Лицо было явно фальшивым, похожим на маску, а вот глаза в полумраке будто дрожали, расплывались, сверлили чёрными точками зрачков. Срочно надо было включить свет. Взгляд сполз с куклы на стену, и…

Скрип. Скрип.

Метнулся обратно – та застыла, будто дразня. Создалось впечатление, что она выдерживает момент, чтобы броситься вперёд и невесть как сожрать незваного гостя.

Рука судорожно метнулась ощупывать стену. Выключатель нашёлся за несколько секунд, но и этого хватило, чтобы на загривке у Смирнова высыпали мурашки. Комната залилась ярко-жёлтым, лампа осветила салатовые обои, паркет “ёлочкой”, белый шпаклёванный потолок.

Кукла не сдвинулась с места. Сразу стало комфортнее.

Найдя в себе мужество разглядывать неваляшку на свету, Тёма робко поставил пару опытов. Та замирала, только если пялиться на неё пристально и в оба глаза. В остальное же время, если смотреть на неё периферически или не смотреть вообще, кукла приходила в неспешное, равномерное движение.

Как выяснилось, игрушка стояла на навесной полке над комодом – взгляд гостя не мог её пропустить. Рядом с ней, порознь, как музейные экспонаты, были расставлены странные и, казалось бы, бесполезные вещи: пустая фоторамка с чёрной ленточкой в углу и гранёный стакан с мутной водой.

Смирнов подошёл поближе и осторожно взял неваляшку в руки. Не считая утяжелителя, кукла казалась полой и удивительно лёгкой. Не сквозняком же её так качало, в конце концов.

Фоторамка, в свою очередь, казалась обычной, пусть чёрная лента и наводила на мрачные мысли. Парень заглянул в стакан и тут же поморщился: в мутной жиже плавала старческая вставная челюсть. Брезгливо отведя взгляд, Артём заметил, что перед каждым предметом лежали маленькие рукописные бирки. На пожелтевшем картоне были выведены номера.

“Триста двадцать пять.” “Четыреста пятьдесят один.” “Ноль-сорок шесть”.

Как минимум, подумал Смирнов, это вряд ли были цены. Может, дед был скопидомом, как гоголевский Плюшкин? А посредством бирок, видимо, вёл хламу учёт.

В любом случае с уверенностью отвечать на этот вопрос пока было рано. Краем глаза следя за вновь начавшей поскрипывать неваляшкой, Тёма потянул дверь, ведущую вглубь дома.

Прихожая выходила на довольно просторную кухню, также явно служившую столовой. Памятуя о прошлом опыте, парень не стал ждать новых сюрпризов – сразу потянулся к стене в поисках выключателя. Но перед тем, как он щёлкнул кнопкой, что-то бросилось ему в глаза.

То тут, то там из мелких зазоров в паркете выбивались тонкие ниточки света. Это могло значить только одно – где-то в доме есть спуск в подвал, и всё это время внизу горела лампочка. Стоило взять на заметку и поискать люк, но сперва – осмотреться и пока об этом не думать. Равно как и о том, сколько стараниями этой лампы придётся платить за свет. Артём хмыкнул.

Щелчок выключателя – и на потолке ожила люстра с оранжевым тканевым абажуром. Теперь можно было ясно рассмотреть лимонные крашеные стены, ворсистый бордовый ковёр, застеленный клеёнкой обеденный стол. По левую руку были обшарпанный, но чистый кухонный гарнитур с плитой и мойкой, пузатый холодильник “Орск”. Напротив входа же покоился внушительный отопительный котёл, а справа от него – гостеприимная дверь с окошком и стеклянной ручкой.

Приемлемо, подумал Тёма. На задрипанных съёмках он повидал много кошмарных кухонь. Тут хотя бы не пахло ни тухлятиной, ни прогорклым жиром, ни… парень одёрнул себя. Ни мертвечиной. Что там сказал Давыдов? “Тела там, насколько я знаю, нет.” Шутка шуткой, но холодильник открывать он повременит.

Смирнов шагнул вперёд и сразу вздрогнул. Из-под половиц раздался резкий и суматошный шорох – никак у деда мыши развелись? Нет, звук был слишком громким. Что-то размером с…

Тишину разорвал пронзительный вой.

С кошку.

Артём всполошился и начал судорожно оглядываться. Неужто перед смертью дед запер в погребе кота? Сразу вспомнился рассказ Эдгара По, где безумец замуровал питомца вместе с трупом жены. Чудо, что зверюга ещё не околела от голода. Бедолагу надо было срочно вызволять.

Люк обнаружился в дальнем углу, неприметно врезанный в пол за столом. Тёма поддел пальцами ручку и с силой потянул на себя. Дверца открылась, из подвала пахнуло удивительно сухим воздухом, пылью, старостью… И тут мимо его лица просвистела чёрная тень.

Парень едва успел пригнуться, когда, вихрем взвившись по лестнице и совершив виртуозный кульбит, в центре кухни приземлился здоровый чёрный кот.

Зверь начал вальяжно вылизываться. На жертву голодоморов котяра решительно не походил. Его чёрная шерсть лоснилась на свету, а пушистый хвост стоял гордой трубой.

Закончив прихорашиваться, он деловито обошёл свои владения по кругу, затем уселся перед ошалевшим Артёмом и пристально посмотрел ему в глаза. Обрамлённые зеленью продолговатые зрачки кота, казалось, искрились не по-звериному острым умом.

Убедившись, что всё внимание человека приковано к нему, кот встал, развернулся и целеустремлённо побежал к открытому люку в подвал. Смирнов подорвался следом, лишь когда чёрный кончик хвоста скрылся в темноте подобно наживке или поплавку.

Приставная лестница вела глубже, чем можно было ожидать, да и потолок в погребе был удивительно высокий – метра два-два с половиной. Вымощенный бетонными плитами коридор не освещался, но буквой Г уходил налево, и оттуда, из-за угла, лился яркий воспалённый свет.

Его-то проблески Тёма и видел в темноте. Кот как ни в чём не бывало сидел на границе между светом и тьмой, мерно виляя хвостом. Парень не заставил четвероногого проводника ждать, завернул за угол и… обомлел.

Вереница из лампочек Ильича освещала бесконечные ряды деревянных стеллажей, но вместо банок с соленьями на их полках были выставлены абсолютно разные, хаотичные экспонаты. Дореволюционная домашняя утварь лежала рядом с поломанными безделицами советских лет, пыльные книги и фотоальбомы – с реликвиями военного времени, медали и ордена – с пластиковыми дешёвками прямиком из девяностых.

Потолок подвала был укреплён системой балок и свай. Из-за стеллажей Смирнов не видел дальних стен – погреб был удивительно просторным и явно пролегал под всей площадью участка. Потому-то, мелькнула мысль, землю наверху и не застраивали.

Несмотря на стылую осень, воздух здесь был горячий и сухой, будто в сушильной камере, но никаких машин для этого вокруг видно не было. И посреди всего этого огромного хранилища, прямо под одной из ламп, стоял лакированный письменный стол с кожаным креслом, а на нём – перьевая ручка и толстый учётный журнал.

Кот запрыгнул на стол и выжидающе сел, точно сфинкс или статуя. Зелёные огни глаз пронзали Артёма немигающим взглядом, а кончик хвоста, будто приглашая, лёг на обложку книги.

Парень осторожно оглядывался по сторонам, его шаги гулко отдавались в тени подвала. Перед каждым предметом, будь то фарфоровая чашка без ручки или детская пружинка-”радуга”, лежали всё такие же, как и в прихожей, бирки со пометками-цифрами.

Когда Тёма протянул руку к журналу, кот в нетерпении прильнул к лакированному столу. Книга ощущалась удивительно тяжёлой. Смирнов пролистал пару страниц – столбики из трёхзначных чисел, рядом с каждым – неразборчивые пометки… Неужто опись имущества? Пётр Ильич никак знал, что ему недолго осталось, и озаботился. Надо бы разобраться, но не здесь.

Стоило поднять журнал со стола, как из-под его обложки что-то со звоном выскользнуло на пол. В свете лампы блеснул увесистый, явно древний нательный крест.

Артём наклонился вниз – и кот, распрямившись в воздухе, тут же прыгнул через его спину, приземлился на лапы и быстро засеменил обратно к выходу. Едва юркое чёрное пятно скрылось за углом, парень сразу почувствовал, что находиться в подвале одному у него нет ни малейшего желания. Белая россыпь вон в той мутной полулитровой банке подозрительно походила на чьи-то зубы, а потёртый бюст Сталина будто бы неотрывно смотрел на него в оба бронзовых глаза…

Взяв находки в охапку и стараясь не смотреть по сторонам, Тёма спортивным шагом направился к выходу.

Уже наверху плотно закрыв за собой люк – кот ладно, но мало ли что ещё вылезет! – он положил журнал с крестом на кухонный стол и услышал тихое шкрябанье. Кот времени не терял – встал на задние лапы и царапал когтями межкомнатную дверь. Жизнерадостно белая и со стеклянной вставкой в центре, та явно вела в жилую комнату: через окошко Тёма видел диван, пару кресел, две двери и приземистый столик.

Неужто усатый решил устроить ему тур по всему дому? Котяра шмыгнул в щель, едва Смирнов толкнул дверь вперёд.

Беглого взгляда хватало, чтобы понять: за гостиной тщательно следили, но в последние годы почти ей не пользовались. Добротная мебель была расставлена полукругом для удобства беседы, на полках виднелись домино и сложенная шахматная доска, а на лакированном столике лежала стопка бросовых журналов за девяностые и начало нулевых. Артём пробежался взглядом по обложкам и не сдержал улыбки: “Все тайны мира”. “Архивы СМЕРШа”. “Что скрывает КГБ”. “Необъяснимо, но факт”. “Откровения Вольфа Мессинга.” Это отчасти объясняло подвал. Личностью Пётр Ильич явно был увлечённой.

Когда-то он, видимо, принимал здесь гостей, но с годами стал нелюдим, и в просторной комнате отпала нужда – разве что как в проходной между кухней и спальнями. Вдоль правой стены гостиной виднелись два проёма, вместо дверей занавешенные трескучей бахромой бамбуковых штор – там, верно, были спальни.

Между проходами возвышался грозный сервант из чёрного дерева. За стеклом красовались несколько хрустальных бокалов и гжельский чайный сервиз, а рядом – ещё несколько экспонатов с бирками. Поясная фляжка с кожаной оплёткой, золочёный зажим с пачкой рублёвых купюр и расписной латунный подстаканник.