Вокруг света на «Коршуне»

– Он с нами идет. Завтра перебирается… но вы не печальтесь… только до Шанхая! – прибавил улыбаясь капитан. – А оттуда мы пойдем в отдельное плавание.

«Слава богу!» – подумал Андрей Николаевич. Хотя сегодня он и был расхвален адмиралом, тем не менее все-таки полагал, что чем дальше от начальства, тем лучше. И он пошел в кают-компанию завтракать и сообщить новости.

– Вот тебе и на! Значит, Хакодате так и не увидим! – заметил Лопатин.

– А сегодняшний день?.. Снимаемся завтра. И нечего особенного здесь смотреть… Да и, верно, зимовать придем в Японию… Еще насмотримся на нее! – отвечал Андрей Николаевич.

И на радостях, что адмиральское посещение прошло благополучно и что «Коршун» показал себя во всех отношениях молодцом, Андрей Николаевич велел подать из собственного запаса десять бутылок шампанского и угощал всех с обычным своим радушием.

– Ну, что, познакомились теперь с адмиралом? – поддразнивали Ашанина в кают-компании.

– Это еще что за знакомство… Разве он так разносит! – говорил Поленов.

– Вот кричал он вам на катер, чтобы вы риф взяли, так я вам скажу! Точно быка резали! – смеялся Лопатин.

– И как это вы не слыхали?

– За ветром не услышишь.

– Ну, да он быстро отошел! – заметил старший штурман. – И ваша отчаянность ему понравилась. Он ведь сам отчаянный.

– Да, Ашанин, не управься вы хорошо сегодня, пришлось бы вам купаться… Но вы молодцом! – заметил старший офицер и приказал вестовому налить еще бокал шампанского.

После завтрака Ашанину пришлось вступить на вахту, а после ехать обедать к адмиралу на «Витязь». Так ему и не пришлось побывать на берегу. Но зато на «Витязе» он встретил несколько своих товарищей и провел с ними вечер. В этот вечер много анекдотов рассказывали ему гардемарины о «глазастом дьяволе» и, между прочим, читали ему стихи, сочиненные на адмирала.

IV

За этот короткий переход из Хакодате в Шанхай все, не знавшие беспокойного адмирала, более или менее хорошо познакомились с ним. Всего было, и многим попадало. Особенно часто попадало Быкову, и он боялся адмирала пуще огня и пугливо прятался за мачту, когда, бывало, адмирал показывался наверху.

Более всего донимал он мичманов и гардемаринов, требуя их почти каждый вечер в капитанскую каюту, которую занимал, и заставлял их слушать то, что он читал, – преимущественно историю морских войн, а то и просто литературные произведения, – и боже сохрани было не слушать или не уметь повторить прочитанного! Кроме этих чтений, он беседовал и в этих беседах старался вселить в молодых моряках тот «морской дух», который он считал главным достоинством в моряке. Особенно любил он рассказывать о Нельсоне, Лазареве и Корнилове, и через несколько дней все – даже ленивец Быков – знали, какой приказ отдал Нельсон перед Трафальгарским сражением. Заботясь не об одном только морском образовании молодых моряков и зная, как мало в смысле общего образования давал морской корпус, адмирал рекомендовал книги для чтения и заставлял переводить с иностранных языков разные отрывки из лоций или из морской истории. И все это он делал с порывистостью и вместе с тем с деспотизмом властной натуры, приходя в гнев, если его не понимали или недостаточно проникались его взглядами.

И зато как же его ругали втихомолку молодые люди, что он не дает им покоя, но зато и как же тепло вспоминали его впоследствии, когда поняли, что и вспоминал он о Корнилове, и разносил, и бесновался подчас, искренне любя морское дело и искренне желая сделать молодежь хорошими моряками.

Однако бывали «штормы», но «урагаников» не было, и никто на «Коршуне» не видел, что на «Витязе» видели не раз, как адмирал, приходя в бешенство, бросал свою фуражку на палубу и топтал ее ногами. На «Коршуне» только слышали, – и не один раз, – как адмирал разносил своего флаг-офицера и как называл его «щенком», хотя этому «щенку» и было лет двадцать шесть. Но это не мешало адмиралу через пять же минут называть того же флаг-офицера самым искренним тоном «любезным другом».

Володя Ашанин хотя и пользовался благоволением его превосходительства, тем не менее старался не особенно часто попадаться ему на глаза и на вахтах, что называется, держал ухо востро, чтобы адмиралу не за что было придраться и «разнести». Но все-таки и ему изрядно «попадало» и приходилось выслушивать подчас выговоры, после которых адмирал становился еще приветливее, особенно когда эти выговоры были не вполне заслуженные и делались иногда под влиянием раздражения на что-нибудь другое. И Ашанин отчасти понял этот своеобразный характер, сумел оценить его достоинства и до некоторой степени извинить недостатки, и если и не сделался таким влюбленным поклонником адмирала, каким был по отношению к капитану, то все-таки чувствовал к нему и большое уважение и симпатию. Энергия и решительность адмирала подкупили Володю, и он нередко защищал его от нападок Кошкина и Быкова, которые видели в нем только самодура и ничего более.

К этому надо прибавить, что Ашанин особенно восхищался в адмирале его гуманным отношением к матросам, и в этом отношении адмирал совершенно сходился с капитаном. И матросы очень верно оценили своего адмирала.

– Даром что кипуч, а добер! – говорил про него Бастрюков и прибавлял: – а по флотской части адмирал не чета другим… все наскрозь видит!

– То-то видит… Глаз у него: у-у-у! Я служил с ним, когда он первый раз водил эскадру в кругосветку… Беда, какой отчаянный! – говорил старый плотник Федосей Митрич. – И, надо правду сказать, господ школил форменно и требовал службы настоящей, а к матросу был добер. И не очень-то позволял наказывать!.. А господ в струне держал… это точно… Бывало, ежели какая работа, примерно, на фор-марсе, а офицера, что заведует мачтой, нет, он сейчас за ним, да пушить. «За что, – говорит, – вы будете чаи распивать да разговоры разговаривать, когда матрос на дождю мокнет… Вы, – говорит, – должны матросу пример подать, а не то чтобы прохлаждаться»… Да так, бывало, и обзовет бабой… А уж накричит!..

«Коршун» подходил к Шанхаю, когда в гардемаринскую каюту прибежал сигнальщик и доложил Ашанину, что его адмирал требует.

Ашанин не заставил себя ждать и явился к адмиралу.

– Очень рад вас видеть, любезный друг… Очень рад! – любезно говорил адмирал, пожимая Ашанину руку. – Садитесь, пожалуйста… Прошу курить… Вот папироски.

– Благодарю, ваше превосходительство, у меня свои.

– Охота вам курить свои… Ваши ведь хуже. Курите мои.

– Я доволен своими.

– Ну, как знаете… А все лучше попробуйте мои! – потчевал адмирал.

Ашанин, улыбаясь, взял адмиральскую папиросу.

Адмирал несколько секунд молчал, вперив глаза в Ашанина, и, наконец, проговорил:

– А знаете, что я вам скажу, Ашанин… Ведь вы недурно перевели то, что я вам поручил… И слог у вас есть… Гладко написано… Это весьма полезно для морского офицера уметь хорошо излагать свои мысли… Очень даже полезно… Не правда ли?

– Совершенно верно, ваше превосходительство.

– А то другой и неглупый человек видит много интересного и по морскому делу и так вообще, а написать не умеет… да… И ни с кем не может поделиться своими сведениями, напечатать их, например, в «Морском Сборнике»[101 - Первые статьи Станюковича были напечатаны в «Морском Сборнике». – Ред.]… И это очень жаль.

Ашанин слушал и недоумевал, к чему ведет речь адмирал и зачем, собственно, он его призвал. А адмирал между тем подвинул к Ашанину ящик с папиросами и, закурив сам, продолжал:

– Советую вам обратить на это внимание. У вас есть способность писать… И вы должны писать… Что вы на это скажете?

Зардевшийся Ашанин отвечал, что до сих пор не думал об этом вопросе, причем утаил, однако, от адмирала, что извел уже немало бумаги на сочинение стихов и что, кроме того, вел, хотя и неаккуратно, дневник, в который записывал свои впечатления и описывал посещаемые им порты.

– Так вы подумайте… И я вам дам случай написать… Я вас пошлю в Кохинхину.

Ашанин чуть не привскочил от удивления.

– Вы, конечно, желаете! – проговорил адмирал таким тоном, что не пожелать было невозможно.

И Ашанин, конечно, пожелал.

– А там теперь французы усмиряют анамитов. Они недавно завели там колонию и все не могут устроиться… В газетах пишут, что им плохо там… Так вот вы все это посмотрите и представите потом мне отчет, что вы видели… Я вам дам письмо к начальнику колонии, адмиралу Бонару, и он, конечно, не откажет вам дать случай все видеть… Пробудете там два месяца, а через два месяца в Сайгон придет «Коршун», и вы снова на корвет. Так приготовьтесь. С первым же пароходом Messageries Imperiales вы отправитесь в Сайгон. Надеюсь, что вы отлично исполните возложенное поручение и опишете, каковы колонизаторы французы.

Все еще изумленный Ашанин обещал выполнить поручение по мере сил.

– Так можете идти… Завтра получите деньги и с первым пароходом в Сайгон!

– Слушаю, ваше превосходительство.

Когда Володя от адмирала пошел к капитану, чтобы сообщить о своей командировке, капитан поздравил его с таким поручением.

– По крайней мере, в два месяца кое-что основательно увидите и опишете. Я знаю адмирала. А потом опять на «Коршун». Надеюсь, что адмирал не отнимет вас от меня! – любезно прибавил капитан. – Или вы хотите к нему?

– Что вы, Василий Федорович! От вас я никуда не желаю.

Немало изумления было и в кают-компании, когда Володя объявил, что он командируется в Кохинхину.

– Зачем? Надолго ли? И с чего это взбрело адмиралу послать вас? Потом к нам опять?