Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Дьявол: Как знак твоей гибели, Мартин, как знак твоей гибели, дурачок.… Ведь не думаешь же ты, в самом деле, что с той высоты, с которой Всемогущий взирает на землю, Он различает какого-то жалкого грешника, который не может даже внятно объяснить, что он хочет!

Лютер (глухо): Милосердие Божие безгранично.

Дьявол: Нет, нет, Лютер… Помнится, сорок лет тому назад ты говорил совсем другое… Совсем другое, Лютер. Неужели ты думаешь, что за сорок лет может что-нибудь измениться?

Ослепительная вспышка молнии и оглушительный удар грома такой силы, что кажется, что он ударил в комнате. Тьма заливает сцену.

7.

Едва различимые во мраке очертания небольшого притвора церкви августинского монастыря, освещенный только двумя или тремя свечами. В центре сцены едва угадывается распростертое на полу перед Распятием тело брата Мартина.

В притворе появляется Иоганн Штаупиц, монастырский викарий и наставник Лютера. Какое-то время он стоит, словно не решаясь подойти ближе к молящемуся, затем делает несколько шагов и останавливается возле лежащего монаха.

Штаупиц (негромко): Мартин…

Лютер не отвечает.

Мартин!..

Лютер (глухо): Кто здесь? (Оборачивается.)

Штаупиц: Это я, Мартин, я… Брат Иоганн.

Лютер (издали): Господин викарий…

Штаупиц: Да, Мартин… Прости, что пришлось оторвать тебя от молитвы, но мне сказали, что ты здесь со вчерашнего утра. Прошло уже почти два дня.

Лютер молчит. Короткая пауза.

Я подумал, может быть, ты в чем-нибудь нуждаешься?

Лютер (глухо): Нет, господин викарий…

Штаупиц: Ты уверен, брат Мартин?

Лютер: Да, господин викарий. (Внезапно обхватив колени Штаупица и зарывшись лицом в его сутану, глухо рыдает.)

Короткая пауза.

Штаупиц: Ну, ну, Мартин, довольно. Что опять стряслось?

Лютер (едва слышно, сквозь слезы): Я погиб, святой отец. Погиб. Погиб…

Штаупиц: Мы все погибли, брат Мартин, если оставим надежду и откроем свои объятия отчаянью. Надеюсь, ты всегда помнишь об этом?

Лютер молчит. Штаупицсадится рядом с ним на ступеньки. Пауза.

Я разговаривал с твоим духовником. Он жаловался мне, что иногда ты исповедуешься больше шести часов, так что в конце исповеди он буквально валится с ног от усталости… (Мягко.) Если ты не жалеешь себя, то пожалей хотя бы его, Мартин… Неужели, ты и в самом деле такой великий грешник?

Лютер (глухо): Если бы было можно, я бы исповедовался ему не шесть, а тридцать шесть часов, если бы они только нашлись в сутках.

Штаупиц: Откуда такое чрезмерное рвение, брат Мартин?.. И что это за такие страшные грехи, в которых надо каяться по шесть часов? Вы, может быть, кого-нибудь убили или ограбили?

Лютер: Нет, святой отец.

Штаупиц: Никого?.. Тогда, может быть, обманули? Украли?

Лютер: Нет, святой отец.

Штаупиц: Тогда, должно быть, вы страшный богохульник, брат мой?

Лютер: Видит Бог, святой отец, что я никогда не богохульствовал, не обманывал, и никого не убивал.

Штаупиц (с улыбкой): Надеюсь, что это так, Мартин.

Лютер: Тем хуже для меня, святой отец, тем хуже для меня. Потому что все эти грехи я творил в своем сердце, а это много ужаснее, чем если бы я совершил их на самом деле. (С ужасом.) Стоит мне только заглянуть в эту черную бездну, против которой бессильно любое покаяние, как я понимаю, что погиб и погиб уже навсегда. Беззаконие на беззаконии, грех на грехе громоздятся там, и нет им ни конца, ни края, потому что Господь предизбрал меня к погибели, брат Иоганн.

Штаупиц: Я вижу, ты совсем неплохо осведомлен о Его планах, брат Мартин.

Лютер молчит. Короткая пауза.

Господи, Мартин!.. Да, разве не говорили мы с тобой об этом в прошлый раз? А разве ты не помнишь, что, не сумев навредить нам другими путями, Дьявол часто начинает искушать нас мыслями о нашей греховности и пугать нас божиим гневом, затем чтобы вернее ввергнуть нас в грехи еще более тяжкие, – в отчаянье? в унынье? в безверие?.. Вспомни-ка лучше пословицу: «Кто теряет надежду, теряет Царство Небесное».

Лютер (не сразу): Но я не чувствую никого облегчения от исповеди, брат Иоганн!

Штаупиц: Дай созреть плоду, Мартин, дай созреть плоду. Не торопи Господа твоего, который лучше тебя знает, когда приходит время разбрасывать камни и когда время их собирать.

Лютер: Нет, нет, брат Иоганн. Раз я не чувствую никакого облегчения после исповеди – это значит, что она опять оказалась неполной и не принесла мне никакой пользы, потому что я не смог или не захотел покаяться во всем, что совершил. А ты прекрасно знаешь, что сердце человеческое похоже на поле. Если хоть один грех останется в нем, то очень скоро, словно сорняк, он забьет все добрые растения.

Штаупиц: Послушать тебя, так Господь наш похож на нашего эконома, который не расстается со счетами и учетной тетрадью.

Лютер: Я чувствую, как вокруг меня сгущается тьма, святой отец.

Штаупиц: Посмотри на солнце, друг мой, посмотри на солнце и вспомни о милосердии Божием, и тебе сразу станет легче.

Лютер: Ах, брат Иоганн! Это не вещественная тьма, не такая, какая бывает, если мы задуем свечу или погасим фонарь… (Глухо.) Она как будто идет у меня из сердца…

Штаупиц (настойчиво): Вспомни о милосердии Божием, брат Мартин!

Лютер: О, Господи, брат Иоганн! Тьма, которая делает весь мир серым и непрочным. У которой нет ни имени, ни лица… (Громким шепотом.) Мне кажется иногда, брат Иоганн, что сам Дьявол прячется в этой тьме, ожидая подходящего момента, чтобы погубить меня…

Штаупиц: Я еще раз повторю тебе: вспомни о милосердии Божием.

Лютер: Видит Бог, видит Бог, брат Иоганн, что я вспоминаю о нем всякий раз, стоит мне услышать зовущий на утреннюю молитву колокол. Но чем чаще я думаю о нем, тем ужаснее те мысли, которые приходят вслед за этим ко мне в сердце. (Смолкает.)

Короткая пауза.

Посмотри, разве само это милосердие Божие не ставит для нас непреодолимую преграду к желанному спасению?.. Разве не похоже оно на мерцающий на берегу ложный маяк, который указывает кораблям вход в гавань, а на самом деле направляет их прямиком к береговым скалам, где их ждет неминуемая гибель?