Заговор жрецов

Плеве, как всегда, был одет строго по-немецки.

Ламсдорф провел его в свой кабинет, предложил кресло и только после этого поинтересовался:

– Что вас, милостивый сударь, привело к нам?

– Желание поговорить и обменяться мнением, – ответил Плеве.

Ламсдорф заставил себя улыбнуться.

– Хорошее желание, – произнес он. – Я полагаю, у нас появились неприятности?

– Неприятности нас никогда не покидали. Однако это мелочи по сравнению с тем, на мой взгляд, что нас ожидает в скором времени.

Ламсдорф удивленно приподнял брови, а Плеве продолжил:

– После гибели адмирала Макарова ровно через три дня японцы повели наступление на суши. О делах наших на море можно теперь забыть. Русские всегда отличались героизмом одиночек, однако в массе своей они инертны. И ни Алексеев, ни Куропаткин, ни, тем более, вновь назначенный на Тихоокеанский флот адмирал Скрыдлов ничего уже не сделают. Россия эту войну проиграла еще до ее начала.

Ламсдорф вдруг почувствовал, что его начинает раздражать манера Плеве говорить так, как будто он единственный пророк в этом отечестве. Однако он не подал вида. Ему вдруг захотелось поскорее узнать, зачем все же приехал Плеве и что он старательно скрывает за кружевом слов о неминуемом поражении России на Дальнем Востоке.

Ламсдорф вспомнил, как однажды в гостях у графа Бенкендорфа Плеве рассказал о поведении птенца кукушки, который, вылупившись из яйца, первым делом старается столкнуть на землю другие яйца, чтобы пожирать все, что принесут родители в гнездо, одному.

Решив вести себя с Плеве осторожно, Ламсдорф сделал вид, что внимательно слушает его. Выждав, когда Плеве закончил говорить, спросил:

– Я полагаю, вы приехали ко мне не только за тем, чтобы сообщить эту пренеприятную весть?

– Я приехал потому, что при Дворе его величества перевелись люди, с которыми можно говорить о серьезных делах!

– Прошу прощения, – Ламсдорф прижал ладонь к сердцу. – Я очень ценю ваше доверие и разделяю ваше мнение по поводу того, что происходит вокруг. Я, как и вы, не понимаю, почему его величество вместо того, чтобы идти на союз с Германией, донкиходствует в пользу Франции. Сегодня в Европе доминируют две цивилизации – немецкая и русская. И многие уже понимают, что только их союз позволит сохранить эти цивилизации от революционных потрясений, – сказал Ламсдорф, решив не играть с Плеве в кошки-мышки. И тут же продолжил: – В прошлом году в Берлине я встречался с германским министром иностранных дел Вильгельмом фон Шеном. Замечательный и дальновидный человек! Он заверил меня, что Германия готова к созданию такого союза. Встречный шаг остается за Россией.

Ламсдорф заметил, как Плеве, услышав эти слова, оживился и заерзал в кресле.

– Надеюсь, его величество тоже понимает это? – спросил он.

Ламсдорф безнадежно махнул головой.

– Вы же знаете, мы связаны по рукам и ногам договорными обязательствами с Парижем… И государь не хочет ничего другого слышать… К тому же он очень настороженно относится к тройственному союзу Германии, Австрии и Венгрии.

– Да… да… да… Его величество Николай II – ни Павел I и ни Александр III. И это плохо, – заключил Плеве и внимательно посмотрел на Ламсдорфа, стараясь определить его реакцию на свои слова.

Однако лицо Ламсдорфа было непроницаемым. Его, видимо, уже занимали другие мысли. И Плеве не ошибся.

– Мы упускаем одно очень важное обстоятельство, – заговорил Ламсдорф, отойдя к окну и взирая на набережную Мойки. – Сегодня в Государственном Совете из 318 ее членов у 80 в жилах течет прусская, баварская и саксонская кровь! Я уже не говорю о департаментах, отделах, генералах и ее величестве Александре Федоровне… Император не может не учитывать это…

Высказав невольно то, о чем он часто думал и боялся произнести вслух, Ламсдорф вдруг испугался. А если Плеве донесет? И он решил сразу, после отъезда Плеве, поехать в Казанский собор и помолиться, чтобы не дай бог, этого не произошло…

Ламсдорф порой ненавидел себя за трусость больше, чем страну, в которой довелось ему жить. Каждый раз, проезжая мимо памятника Петру I, он со злорадством наблюдал, как голуби засиживают величественную голову Петра, некогда носившую императорскую корону. А когда однажды, будучи в Германии, Ламсдорфу попал в руки Готский альманах, называющий дом Романовых домом Гольштейн-Готторпов, хохотал от души.

Ламсдорф все чаще и чаще приходил к мысли о том, что наступает время защитить Романовых от Романовых, а самодержавие от Николая II…

Предшественник Ламсдорфа на посту министра иностранных дел Гирс как-то в пылу откровенности признался Ламсдорфу, что не за горами время, когда Европа должна будет взять на себя ответственность за спасение России от России… На практике это выглядело, по мнению Гирса, просто – Россия не должна противиться европейским домогательствам, в особенности германским, и покорно отойти на обочину европейской цивилизации. И он для этого делал все, что мог.

– …По поводу Госсовета я с вами согласен, – сказал Плеве после минутного раздумья. – Однако нам с вами необходимо убедить его величество в том, что любое противодействие интересам Германии может вызвать в самой Германии революционный взрыв. В этом Россия не может быть заинтересована. Ибо следующая революция грянет уже здесь, в России!

Ламсдорф кивнул головой. Сомнения по поводу неожиданного появления в его кабинете Плеве прошли разом. Осталось теперь подумать, как остаться на вершине, а не у основания новой политической пирамиды. И не остаться без головы…

– Что будем пить? Коньяк или шампанское? – спросил Ламсдорф, полагая, что разговор с Плеве подходит к концу.

– Чай, – усмехнувшись, ответил Плеве. – По утрам я пью только чай, – добавил он. – А впрочем, и чаю не надо. У меня сегодня два совещания, и, если удастся, надо встретиться с его величеством…

Когда Плеве уехал, Ламсдорф еще долго не мог решить: ехать ему в Казанский собор или не ехать. Наконец, решил ехать, памятуя русскую пословицу: чем черт не шутит, когда бог спит…

По дороге в собор Ламсдорф перебрал в памяти все нюансы разговора с Плеве. Большой опасности для Ламсдорфа этот разговор не представлял. На крайний случай в сейфе у Ламсдорфа хранился такой криминал на самого Плеве, о котором он и не подозревал.

В свое время по рекомендации Плеве Николай II назначил Главным государственным инспектором Шванебаха. Совершенно случайно Ламсдорф выяснил, что Шванебах передавал одно время секретную информацию через австрийского посла в России Эренталя кайзеру Вильгельму. «Если это всплывет, – размышлял по дороге Ламсдорф, а это теперь зависело только от него, – ни Шванебаху, ни Плеве Сибири не миновать…»

5

…Неспокойно было на душе и у Плеве. Вернувшись в свое ведомство, он занялся было делами, но ненадолго. Что-то заставило его все время тревожиться. Плеве старался понять, откуда идет это чувство? От встречи с Ламсдорфом? Нет… Они оба видели себя хранителями немецкой элиты на русской земле. И оба верили, что именно в этом заключается их предназначение. Немецкая раса как полноценная не должна исчезнуть или быть изгнанной из России. Они в этом были убеждены. Значит, ему бояться нечего… Благосклонность императрицы к нему и к Ламсдорфу была явной и гарантировала их неприкосновенности…

Пожалуй, самую большую опасность для них представлял сам Николай II. Плеве, как прилежный ученик, изучил даже самые потаенные места в родословной его величества, чтобы заранее знать, откуда может исходить для него, Плеве, угроза.

Присматриваясь к Николаю, Плеве замечал в нем странные, порой несовместимые черты в характере. С одной стороны, прятавшуюся в глубине души жесткость, с другой – способность обласкать даже того, кого он считал своим недругом, и смотреть на него почти влюбленными глазами.

Со временем Плеве понял: первое император унаследовал от отца, Александра III вместе с тягой к спиртному, второе – малый рост, скрытность, но способность смотреть на врага влюбчивыми глазами, от матери, датской принцессы Дагмары.

За этими размышлениями и застал Плеве Шванебах, который почти вломился в его кабинет и плюхнулся в кресло.

– Что за чертовщина эта нынешняя зима! – произнес он громко, смахивая со лба пот. – То холодно, то жарко!..

Все это Шванебах выпалил на страшно ломаном русском языке, отчего вызвал улыбку на лице Плеве.

– Я что-то сказал не так? – спросил Шванебах и выжидательно умолк.

– Все так, милостивый сударь, – успокоил его Плеве. – Вы живете в России полвека, а русский язык так и не выучили…

– К черту этот русский язык! – побагровел Шванебах. – Пусть на нем говорят русские!.. Я к вам, граф, по делу. Нужна помощь. Вы, вероятно, слышали, что адмирал Гейден предложил его императорскому величеству план реорганизации командования военно-морского флота, используя опыт Германии…

Плеве кивнул головой. А Шванебах продолжал с еще большим напором.

– …Его величество дал согласие на реорганизацию, однако не согласился с этим морской министр Бирилев. Вы знаете, что это за человек? Бездарность и еще раз бездарность!..

– Но… позвольте, – прервал Шванебаха Плеве, – если есть решение его величества, значит нам с вами не о чем волноваться. Так?

– Не так! – почти взревел Шванебах. – Бирилев добился выноса на обсуждение этой проблемы на Особое совещание…

– И его величество согласился? – поинтересовался Плеве. Ему даже показалось, что Шванебах что-то перепутал.

– Вы что не знаете своего государя? – вместо ответа задал вопрос Шванебах.