Битва за ясли господни

Ноша эта была столь тяжелой, что порой, он боялся не вынести ее. В такие минуты, Николай I изо всех сил стараясь вытеснить из себя сомнения в необходимости поступать так, как считает нужным. Единственно, чего он страшился: будет ли он прощен за свои дела Всевышним на божьем суде, перед которым все равны…

…На еженедельном докладе в последнюю пятницу месяца князь Долгоруков сообщил о готовности войск 4-го корпуса перейти границу и приступить к занятию Дунайских княжеств.

– …Ваше величество, – сказал он, – исходя из обстоятельств, нам предпочтительно было бы на первом этапе не занимать Малую Валахию, а закрепиться на линии от Гирсова до Бухареста, образуя театр наших действий примерно в сто верст, на протяжении которых стоят крепости Варна, Шумла, Силистрия и Рущук, занятые сильными турецкими гарнизонами…

– А если турки в ответ начнут сосредотачивать свои войска у Калафата, тогда как? – уточнил государь.

Князь Долгоруков, по всей видимости, был готов к такому вопросу.

– Тогда, ваше величество, нам придется приступить ко второму этапу: занять Малую Валахию.

Николай I усмехнулся. Заметив усмешку государя, князь Долгоруков спросил:

– Ваше величество, вы не согласны со мной.

– Ну, почему не согласен, Василий Андреевич… Просто вспомнил слова, сказанные однажды фельдмаршалом Суворовым: смелость города берет. Может нам и не достает как раз ее?

3

В последних числах мая состояние здоровья Николая I снова ухудшилось. К головным болям прибавилась и ещё одна неприятность – стали отекать ноги.

Императрица Александра Федоровна несколько раз пыталась уговорить супруга покинуть столицу и уехать в Крым в их родовое поместье Ливадию, однако Николай Павлович не соглашался. Отказался он ехать и в Палермо, где уже однажды лечился, ссылаясь на то, что скоро ему предстоит поездка в Варшаву для участия в заседании польского Сейма, на которую он согласился скрепя сердце, и, только потому, чтобы еще раз встретиться с князем Паскевичем.

С Польшей у Николая I были связаны самые неприятные воспоминания. Он никогда не знал, что с Польшей делать. В поляках, особенно в шляхтичах, Николай I видел высокомерие и враждебность. Он бы давно навёл там порядок, однако в Варшаву наместником был посажен его старший брат Константин, который каждый раз вставал на защиту поляков не без влияния на него своей супруги полячки.

С первых дней пребывания Николая I на российском престоле, Константин стал упрекать его за расправу с декабристами, напоминая, что по отношению к Польше такое невозможно.

Николай I всё терпел, но когда ему пришло время поле коронации на Российский престол ещё и короноваться в Варшаве, он категорически отказался это делать. Николай I считал: коронация – это приобретение власти божественного происхождения, а не конституционного, как это должно было произойти в Варшаве.

«…Чем менее будет шутовства, – написал он тогда в письме Константину, – тем лучше для меня». Однако Константин продолжал настаивать и в мае 1829 года Николай Павлович все же поехал в Варшаву на коронацию.

Это стоило ему такого унижения, которое он запомнил на всю жизнь.

Коронация состоялась в королевском замке в зале Сейма, похожем на огромный склеп.

От архиепископа-примаса Николай I принял корону и скипетр и принес присягу. После этого архиепископ троекратно провозгласил по-польски: «Да здравствует король!» Однако сенаторы ответили гробовым молчанием…

Через год Николай I снова по просьбе Константина приехал в Варшаву на открытие работы Сейма, где должен был произнести тронную речь. И на этот раз его речь была встречена презрительно-холодным молчанием. Но, когда через полгода, Сейм потребовал от Российского правительства вернуть Польше западные области. Николай I, не задумываясь, распустил Сейм. Это было уже не первое требование поляков. Еще в годы правления Екатерины, бабушки Николая I, польские шляхтичи, заручившись поддержкой прусского короля, решили вернуть себе Полоцк и Литву.

Тогда от имени прусского короля посредником выступил министр иностранных дел Пруссии Герцберг. По этому поводу Екатерина в своем дневнике записала. «…Эта скотина заслуживает, чтобы его порядком побили. У него столь же познаний в истории, как у моего попугайчика. Он не знает, что не только Полоцк, но и вся Литва производила все дела на русском языке, что все акты литовских архивов писались на русском языке и русскими буквами. И до 17 века не только в Полоцке, но и во всей Литве греческое исповедание было господствующим. Глупый государственный министр… Осел…».

Эту запись в дневнике Николаю и его братьям прочитал отец и сказал: «Запомните эти слова. Ваша бабка была государыней и знала, что делала».

Однако не всё пошло, как хотелось.

…25 ноября 1830 года Николай I получил от Константина депешу, в которой говорилось, что в ночь на 17 ноября в Варшаве толпа поляков разграбила воинский арсенал, вооружилась и захватила Бельведерский замок.

Вскоре восстание разлилось по всей Польше, и только в начале сентября 1831 года Николай I получил, наконец, донесение от Главнокомандующего русскими войсками в Польше генерала Паскевича о том, что Варшава взята, и восстание подавлено.

Теперь снова надо было ехать в ненавистную Варшаву.

В состав своей свиты Николай I приказал включить князя Долгорукова, графа Титова и князя Меньшикова. Остальные ему были безразличны.

…30 мая Николай I прибыл в Варшаву и сразу направился в Бельведерский замок, который стал резиденцией князя Варшавского. Николай I в этот же день встретился с фельдмаршалом Паскевичем, его заместителем генерал-адъютантом князем Горчаковым и с несколькими высокопоставленными шляхтичами.

На следующий день государь, выступив на открытии Сейма с получасовой речью, сразу уехал в Бельведерский замок, где за обедом наедине с фельдмаршалом князем Паскевичем, снова заговорил об ответных действиях против турок, уже после ввода экспедиционного корпуса в Дунайские княжества.

– Ваше величество, – выслушав государя, сказал князь Паскевич, – за прошедшее время со дня нашей последней встречи в Петербурге, я много передумал и проанализировал. Да и события не стояли на месте. Поэтому я поручил генерал-адъютанту князю Горчакову Михаилу Дмитриевичу в письменном виде подготовить вам на рассмотрение план дальнейших действий…

– Вы не могли мне коротко изложить этот план и выразить свое мнение? – попросил Николай I и почувствовал, как у него внутри загорелось желание тут же узнать, что это за план и какова его суть.

Мнение фельдмаршала князя Паскевича для Николая I было весомо еще и потому, что он был один из тех немногих военачальников, на которых он мог положиться.

Фельдмаршал отодвинул бокал с вином, словно, тот мешал ему и откинулся на высокую спинку стула.

– Ваше величество, если после занятия Дунайских княжеств вами будет соизволено желание продолжить наступательные действия, то по нашему мнению самым подходящим местом для переправы за Дунай может стать переправа в районе Гирсова. Здесь Дунай далеко врезался своим руслом в Болгарию и, что очень важно, эта переправа близка от моря. От Гирсова до ближайшей турецкой крепости Кюстенджи 60 верст. И от Гирсова до Варны – 120 верст. Это позволит нам беспрепятственно двигаться вперед с артиллерией и достаточным количеством прочих запасов. При этом нам придется оставить сильный гарнизон в Гирсова и выделить подвижные отряды кавалерии с полевыми орудиями для наблюдения за неприятелем: один в Валахии вблизи их крепостей Силистрии и Рощука, второй в районе Троянова вала для пресечения движения турецких войск по дороге от Гирсово до Кюстенджи. И третий отряд в районе крепости Бзаджик с задачей запереть турецкие войска в этой крепости и не дать им возможности выйти на помощь Варне. После взятия Варны сформировать несколько ополчений из христиан и уже действовать, опираясь на Черноморский флот. Однако с учетом поведения Англии, Франции и, возможно, других европейских держав…

– Значит ли это, Иван Федорович, – нетерпеливо прервал князя Паскевича государь, – что если Черное море будет под контролем союзного флота, нам придётся ограничиться только захватом Варны?

– Нет, ваше величество, – ответил князь Паскевич. – По закреплению в Варне мы можем начать боевые действия на азиатской границе с Турцией, предварительно оказав вашему наместнику на Кавказе князю Воронцову помощь по увеличению численного состава войск, входящих в состав Закавказского корпуса и, таким образом, угрожать их крепостям Карсу и Ардагану…

Николай I слегка задумался. По выражению его лица трудно было понять, с чем он согласен, а с чем нет.

– Ну, хорошо, Иван Федорович, – наконец заговорил государь, – предположим, что войска Воронцова мы сможем пополнить за счет наших отрядов, расквартированных в Дагестане и Владикавказе. Но этого будет недостаточно…

– Ваше величество, не страшен черт, как его малюют, – словно возразил государю князь Паскевич. – Если говорить о турецких регулярных войсках – они сильны только сидя за стенами крепостей. На открытой местности они не могут успешно воевать. Что же касается их конницы, она сплошь состоит из курдов. А они всегда были биты нашими линейцами…

Николай I впервые за всё время разговора с фельдмаршалом князем Паскевичем скупо улыбнулся.

– Вас, Иван Федорович, послушаешь – и горевать не надо, – произнес он. – А, впрочем, вы правы. Но я хотел бы еще встретиться с князем Горчаковым и поговорить с ним. Что вы мне скажете, если я назначу его Главнокомандующим войсками в Дунайских княжествах?

Князь Паскевич слегка пожал плечами.

– Я полагаю лучшей кандидатуры на эту должность вам не найти, ваше величество, – ответил он.

Государь снова улыбнулся, но уже с каким-то внутренним облегчением.

– И не жаль вам будет его отпускать? – снова спросил он.

– Жаль, ваше величество, но что поделаешь, – признался князь Паскевич. – Война не невеста, тут выбора не бывает, – вздохнул и продолжил: – Ваше величество, я не хотел вас огорчать, однако и не сказать этого не могу. Среди польских министров и депутатов снова пошли настойчивые разговоры о присоединении к Польше Литвы. Надо что-то делать…

Николай I слегка побледнел, и в его глазах появились недобрые огоньки.

– Эта абсурдовая мысль, мне кажется, превратилась у них в болезнь вредную и опасную, – ответил он и добавил: – Пока я на престоле, никаким образом не допущу, чтобы мысли о присоединении Литвы к Польше могли быть поощрены кем-нибудь. Более того, такие мысли могут повлечь за собой для Российской империи самые нежелательные последствия. Если кто-то этого не понимает по слабости ума своего или еще хуже понимает, но будет стараться осуществить их, пусть знает – он заклятый враг России и мой тоже!

Слова государя были резкие и гневные, но Николай I произнес их ровным голосом, в котором старый фельдмаршал князь Паскевич уловил не раздражение, а уверенность в своей правоте.

Князь Паскевич хорошо знал своего государя, его неудержимый темперамент и резкую прямоту и, не дай бог, было довести его до гнева. Однако в эту минуту перед ним сидел другой человек с бледным усталым лицом и только глаза по-прежнему светились спокойной решительностью.