Шаман-гора

Я в знак согласия кивнул головой, и довольный Степан вывел на берег своего коня. Затем, окинув взглядом остающийся народ, лихо свистнул и, вскочив на жеребца, направил его в сторону станицы.

В отличие от своих прошлых ночёвок в этот раз решили скотину на берег не выводить. Трава по всей округе была вытоптана, так что пастись животным было негде. За свежей травой отправили молодёжь, после чего, поужинав, легли спать. Степан гулеванил, видимо, на славу, потому как рано утром появился с распухшей физиономией и синяком под глазом.

– Никак, Стёпа, комары накусали? – первой встретила казака Устюгова Катерина, дочь того самого богатого дочерьми крестьянина.

– Они, проклятущие, – протискиваясь боком мимо девушки, пробормотал Степан.

– А чёй-то у тебя на глазу? – невинным голосом продолжала допрос девушка. – Никак конь хвостом вдарил?

– Отстань, смола.

Степан попытался обойти неожиданное препятствие, но узкие сходни не позволили ему этого сделать. Потеряв равновесие, казак немного побалансировал на одной ноге и неловко бултыхнулся в воду.

– Ты чего это, Стёпушка? Никак запарился за ночь, решил охолонуться? – посочувствовала Катерина.

– Ну, девка, язви её в корень. Утопила казака, – хлопая себя по ляжкам, смеялись мужики.

– Да, Демьян, вырастил ты оторву. Не дал тебе Бог мужиков, зато чёрта в юбке сподобил, – ухмыляясь в усы, произнёс Ефим.

– Дак и сам маюсь, – ответил Устюгов, – я ей слово, она мне пять. Я ей вдоль, она поперёк.

– А вожжами учить не пробовал?

– Дак ить баба. Жалко. Нехай ужо муж воспитывает.

– Ну-ну, – крякнул Ефим. – Интерес имею поглядеть, как у него это получится?

Степан, переодевшись в сухую одежду, вышел на плот.

– Ты чего это, девка, на людей кидаешься да допросы устраиваешь. Я тебе не муж, – заткнув руку за ремень, попытался отчитать он девушку.

– Ишь, размечтался, мерин при лампасах. Эвонных мужей мне и даром не надо. Нехай тебя казачки толстозадые милуют, – отбрила Степана девушка и, гордо покачивая бёдрами, спустилась на берег.

Степан беспомощно огляделся по сторонам, словно приглашая окружающих быть свидетелями своего позора. Но мужики старательно отводили глаза в сторону. Мало ли чего обиженному казаку в голову взбредёт? Какая-никакая, а власть.

– Ты чегой-то, дядька Демьян, баб своих распустил? – наконец-то нашёл он виноватого.

Не успевший спрятаться мужик вздрогнул.

– Ты щё, Степан? Это она не со зла, а по своему бабскому недомыслию, – перекрестился Демьян и ввернул заумное словечко. – Ты ужо не серчай, потому как такая у женского полу конституция.

– Чего у женского полу? – выпучил глаза Степан. – Ты чего это зараз сказал? Ты хоть сам-то понял?

– Характер эвонный, значитца, такой стервозный, – дал определение слову «конституция» мужик. Было видно, что его устраивает разговор, перешедший в другое русло. Он приободрился и расправил плечи.

Степан сплюнул в сторону и, махнув рукой, спустился на берег. На берегу женщины готовили завтрак. Они о чём-то вполголоса переговаривались и покатывались со смеху. Степан подозрительно посмотрел в их сторону и, по-видимому решив, что связываться с бабским племенем себе дороже, пошёл к своему коню. Спутав коня, он с независимым видом вернулся.

Прибежал Загоруйко Егор и поведал последние новости. Оказывается, мы будем дожидаться барж с продовольствием и инструментом. Эти баржи должны спуститься по Аргуни.

После сытного завтрака мужики расположились здесь же недалеко от костра и, закурив, неспешно повели умные разговоры. Женщины занимались хозяйственными делами. Кто стирал, кто выносил и развешивал на просушку под ласковым майским солнцем отсыревшие вещи.

– Всё-таки жизнь удивительная штука, – проговорил задумчиво Болдырев Ефим. – Пришлось мне в молодости участвовать в военных баталиях на Кавказе. Дак вот, тамотка тоже есть река Аргун.

– Тутошняя река не Аргун, а Аргунь прозывается, дядька Ефим, – поправил его Степан.

– Дак я и говорю, удивительная штука. Расстояние в тыщи вёрст, а названия рек только одной буквицей и отличаются. Неспроста эвто.

– А что, дядька Ефим, неужто ты в кавказской кампании участвовал? – не поверил казак.

– Да энтак сподобился, – усмехнулся Ефим.

– А про нашего генерал-губернатора господина Муравьёва не слыхивал ли часом? Он ведь тоже в тех местах воевал.

– Слыхал я про генерала Муравьёва Николая Николаевича, который в тридцать втором годе замирил турецкого и египетского султанов. Потому и войны меж нами не случились. (Здесь Ефим ошибается, это был Н.Н. Муравьёв-Карский[3 - Муравьев (Карский) Николай Николаевич (1794-1866) – генерал от инфантерии. Во время Крымской войны в 1854-1856 гг. наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказским корпусом. Руководил взятием крепости Карс (1855).] – полный тёзка Муравьева- Амурского.)

– Расскажи про свою службу, дядя Ефим, – попросил я его.

– Да ить чего в ней интересного, в службе-то той? Одна маята да тягость. Это хорошо ещё, что я не все двадцать годочков отслужил, а всего лишь десять.

– Поведай, Ефим. Не скупись. Очень мы интерес имеем послухать про твою службу и кавказскую войну, – попросили Ефима и остальные.

– А чего ж и не поведать. Слухайте.

И Ефим стал рассказывать: «Было это в 1830 году. Приехал в нашу волость нарочный с повелением забрить в рекруты молодых парней, которые по возрасту, зна- читца, в солдаты годные. Ну, пал жребий и на наш двор. А мне до полного возраста ещё одного годка не хватало. А старшему брату Митяю в самую пору. Однако успел Митяй к тому времени обзавестись женой и парой ребя- тёнков. Куцы ж ему такому на службу? А дитёв кто кормить будет? Ну и говорит мне батя, что так, мол, и так, Ефим, пострадай за всё семейство наше. Возьми тягость армейскую за брательника свово Митяя. А мне щё, я молодой был, глупый. Да и скушно мне было в деревне, землю хотелось посмотреть. Вот я и говорю: «Нехай Митяй семейство своё прокармливает, а я не против на службу идтить». После того погуливали мы как полагается, да и увезли меня в далёкий город Царицын, что на Волге-реке. Там в былые годы Емелька Пугачёв озоровал да волю казачкам требовал.

Определили меня в учебные батареи по артиллерийской части. Всё бы ничего, но муштра дикая. Унижени- ев всяких и лишениев натерпелся я вдоволь. Да и унтер- офицер попался, что не приведи господь. Зверь-зверем. Сопатки нам кровенил и по делу и за просто так, из интересу. До того уж ему это самое дело по душе было. Ну а мы, ясное дело, терпели. А куды попрёшь?

Так случилось, что через год, как я прибыл на службу, утонул тот самый унтер в отхожем месте. По пьяному делу утонул. Ну а командование следствие учинило, что да как? Не мог, мол, такой исправный служака, да ещё по пьяному делу, в отхожем месте лютую смерть принять».

Тут Ефим невольно усмехнулся, а я подумал, что не прост дядька Ефим. Ох, не прост. Не иначе как помогал он тому унтеру в дерьме окунаться.

Меж тем Болдырев продолжал: «Цельных три месяца длилось следствие. И три месяца с нас тянули жилы.

Кто да что? А чего с нас взять? Никак нет, не могу знать. Так ничего и не выпытали. Ну и решили нас от греха подальше спровадить в дальние гарнизоны. Так и попал я на Кавказ. В крепость Грозную. Воевали мы супротив чеченских и дагестанских имамов. Имам – это всё равно что по-нашему поп. А главным их военачальником был Гази- Магомед, главный имам Дагестана и Чечни[4 - Гази-Магомед (1795-1832) – первый имам. Гамзат-Бек (1789— 1834) – второй имам, Шамиль (1799—1871) – третий имам Дагестана и Чечни. Руководитель освободительного движения кавказцев.]».

– А что, дядька Ефим, говорят вера ихняя дюже от нашей отличается? – перебил рассказчика Степан.

– Дак щё вера? Вера она и есть вера. Магометанская вера, не наша. По эвонной вере выходит, что вино им пить не можно. Свинину кушать нельзя. Зато жён можно иметь сколько душа пожелает, а вернее – сколько прокормишь.

– Ишь ты, – оживились мужики, – и как же эвонные мужики с таким счастьем справляются? Тут и одна, бывает, до того запилит, хошь из дома беги.

– Покорные их жёны. По вере ихней выходит, что муж для них хозяин и повелитель. И бунтовать против него они не имеют никаких правов.

– Вот эвто верно у них прописано, и нам бы не худо. Верно, Демьян? – ввернул кто-то из мужиков.

– Дак вы поимейте в виду, мужики, что при всём при эвтом вина-то пить им неможно, – угомонил мужиков Зимин Филипп.

Мужики враз успокоились, а Степан проговорил: