Шаман-гора

– Что правда то правда, Устиныч. Сам Александр Васильевич Суворов не возбранял. А тот солдата ценил и уважал, – поддержал его Зиновий.

– Да, великий был полководец. Настоящий отец для нашего брата-солдата, – согласно крякнул Батурин, разливая содержимое бутыли по протянутым солдатским кружкам.

Когда спиртное было разлито, унтер-офицер степенно огладил усы и произнёс:

– Выпьем, господа линейцы, за товарищев наших, кои не дожили до этих дней, а сгинули смертию лютой.

Все перекрестились и залпом опорожнили кружки. Я невольно передёрнулся. В кружке оказался самогон- первач.

Солдаты набросились на нехитрую казённую еду. После того как народ утолил первое чувство голода, унтер налил по второй.

– Ну а теперь, за Бога, царя и Отечество!

Радостно брякнули металлические кружки, а их содержимое, не задерживаясь, провалилось в солдатские желудки. Дружно заработали челюсти, и, как это бывает в таких случаях, завязался мужской разговор. У солдат всех времён и народов тема для разговоров одна. О сволочах-начальниках. О женщинах-изменщицах. О далёком доме да о тяжкой солдатской доле.

Глава 5

Вниз по реченьке-реке

Разбудил меня рано утром голос моего нового командира. Батурин сиплым со сна голосом крыл матом куль- тяпистого Егора. Тот ночью уснул рядом с костром и едва не прожёг свои сапоги.

– Я тебя, курву разэтакую, босиком погоню. И какого лешего ты в сапогах спать увалился? Ноге отдых нужон. А ты её гнить заставляешь, чучело нестроевое.

Егорша виновато хлопал глазами и шмыгал носом. Солдаты, пересмеиваясь, умывались и готовили завтрак.

В ограниченном общением мужском коллективе всегда найдётся кто-то на роль клоуна и всеобщего посмешища. Такими уж нас создал Господь Бог. Мы всегда должны самоутверждаться за счёт других.

После завтрака Батурин построил наше маленькое формирование и объявил:

– Мне приказано на время постройки плотов и во время сплава распределить вас меж казенных крестьян. Для оказания им всевозможной помочи. Таких рек они не видели. Сплавом не сплавлялись.

Потом унтер-офицер самолично развёл нас по закреплённым командам. Меня приставили к группе переселенцев из Тамбовской губернии.

– Господин унтер-офицер, – наконец-то я решил обратиться к суровому унтеру.

– Чего тебе, Манычев?

– А я ведь тоже в сплавы не ходил.

– Как это? – не понял он меня. – А где же ты служил?

Я решил блефовать.

– Дак в Иркутске. А туда попал по рекрутской повинности из России. Так что не извольте гневаться, а большим сплавом ходить не довелось.

– А вообще, по рекам-то хоть плавал? – степень крайней досады не позволила ему даже загнуть матом.

– О, это сколько угодно, господин унтер-офицер. На малых судах могу ходить. Доводилось и в штормах побывать.

– Ладно, солдат, приказа я нарушить не могу. Раз с судами малыми дело имел, то и с плотом управишься. А пока присматривайся да на ус мотай, как другие делают. – Раздосадованно сплюнув на песок, он пошёл прочь.

Я подошёл к своим новым попутчикам. За время, прошедшее после вчерашнего вечера, люди коренным образом переменились. Женские лица были свежи и привлекательны. Мужики сидели с аккуратно подстриженными бородами. Дети с весёлым визгом носились между шалашами.

А самое главное, над ними не витал тошнотворный запах немытых тел. Баня сделала своё дело. Даже жесты и движения людей стали совершенно иными: в них уже не было той тоски и обречённости, как при первой встрече.

– Проходи, служивый, гостем будешь, – широким жестом невысокий, но крепкий мужик пригласил меня к костру.

– Благодарствую, православные, – ляпнул я, вновь вспомнив какой-то очередной исторический фильм.

В глазах мужика промелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость. Наверное, так разговаривали какие-нибудь монахи или староверы. А катись оно всё к чёрту. Надоело. Больше не буду ни под кого подстраиваться.

Я решительно прошёл к костру и уселся на свободное место. Мужики выжидающе молчали. Оглядев направленные ко мне лица, я произнёс:

– Здорово, мужики.

– И тебе не кашлять, – ответил мне чей-то задорный голос.

Я посмотрел на хозяина голоса. Это был молодой статный казак, может быть немногим постарше меня. А что казак, то было видно по шароварам с лампасами да по папахе с кокардою. На боку у него висела шашка, а рядом, прислонённой к пеньку, стояла винтовка.

– Как тебя маманя с батей кликали, паря? – спросил он меня.

Я понял, что пора представиться. Возможно, что с этими людьми мне придётся съесть не один пуд соли.

– Михаил Манычев. Следую в распоряжение командования третьего Восточно-Сибирского батальона, – ответил я официально.

– Степан Кольцо. Казак второго полка Забайкальского казачьего войска, – передразнивая меня, представился весёлый казак. – Сопровождаю казённых крестьян к месту их нового проживания.

– Ну и шутолом ты, Степан, – слегка пожурил казака тот самый мужик, который пригласил меня к костру. – Ты, служивый, не тушуйся, это он так шутит.

Но было видно, что к казаку он относится с уважением.

– Пошто шутолом, дядька Кузьма? Я зараз и вас отрекомендую, – усмехнулся казак. – А это, господин линеец, казённые крестьяне Тамбовской губернии. Вот дядька Кузьма, вот дядька Филипп, вот дядька Ефим, а там ещё дядька Василий. А дядька Роман до лесу подался. Не можется ему чего-то.

Поочерёдно называл он мужиков уже в солидном возрасте, как я понял – хозяев семейств. Молодёжь представлять, похоже, было не принято. Не доросли.

Тут, обращаясь к своим школьным познаниям по истории страны, я стал вспоминать, что же это такое, казённые крестьяне? Крепостное право отменят только в следующем году. Значит, обживать неосвоенные территории гнали крестьян государственных, которые принадлежали казне. Поэтому и казённые. Интересно, а согласие у них спрашивали? Скорее всего, нет.

– А скажи-ка, дядька Кузьма, – обратился я к мужику, – своей волей на новые земли едете или принудили?

– Пошто ж принудили? Жребий тянули. Кому выпала повинность, тот и наладился в дальние земли. Эвона Ефим, так сам напросился. А другие заместо своих богатеев едут, – охотно пояснил мне мужик.

– Это как – вместо богатеев? – не понял я.

– Ну, ты, Михайло, словно только на свет народился, – расхохотался Степан, – чего проще. Мужик, что побогаче, платит деньги беспортошному, а тот вместо него берёт на себя жребий.

– Ну, а окромя этого, наши семьи на десять лет осло- бождаются от рекрутской повинности и от подушной подати. Дают по сто десятин земли. Ну и переселяемся мы за счёт казны. Опять же коровёнка, лошадь, – добавил Ефим.

– Были бы руки, авось не пропадём, – раздались нестройные голоса.