Шаман-гора

– А пошто баб-то? – тупо спросила молодка.

– Для своей хунхузской мужичьей надобности, – терпеливо удовлетворял свою месть казак. – Уж очень они любят с бабами этим делом заниматься. Мужики у них в таких случаях не в почёте. Потому мы и могём до кустов без опасениев. А вам ни-ни. Ну, если токмо окромя такой, которая сама пожелает.

До сих пор сдерживавшие свой смех мужики начали хохотать в открытую. Стёпка, от греха подальше, подхватив рукою шашку, метнулся к ближайшим кустам.

– Чего встала, колода? Беги вслед. Вишь, он тебя к кункузу приглашат. А мабудь, желает, чтоб ты ему саблю ишто навострила. Точилка-то, небось, ишто не стёрлась, – упражняясь в остроумии, хохотали мужики.

– Охальники вы беспутные, – ругались бабы. – Хоть бы дитёв малых да девок постыдились, черти сивобородые.

Шум поднялся такой, что не поленился и прибежал кто-то из начальников. Узнав в чём дело, он произнёс:

– Очень своевременное предостережение. Да-с. Хоть на моей памяти такого не было, но очень уж действительно никчёмный народишко.

Все поутихли, а Степан, гордо расправив плечи, смело покинул своё временное убежище. Однако он не переставал косить своим шалым глазом на женщин, которые попали на его неугомонный язык.

После ухода начальства расходившийся народ никак не желал укладываться спать. Все стали требовать от Степана продолжения рассказа о его генеалогическом древе.

– Я-то не против, мужики, но как на это посмотрют ваши бабы? Не будут они мне чинить препятствиев?

– А им-то чего?

– Как это чего? Вы-то не спите. До кустов утаешно не проползёшь, – серьёзно промолвил казак.

Около костров вновь раздался смех.

– Да, казак, на войне и в бою такие люди нужнее всего, – серьёзно проговорил Ефим. – А пока ведай без опасениев. Со своими бабами мы как-нибудь управимся.

– Ну, тогда я спокоен, тогда слухайте:

«Дали, значит, наши воины татарам жару. А куда ты с луком и копьём на огневой припас попрёшь? Много сибирской землицы под себя взяли. Но чуют, что без России не удержать им эти земли. Вот и снарядил Ермак посольство на Москву к царю Ивану. А во главе того посольства поставил свого верного атамана Ивана Кольцо. Велел передать он, что вместе со своими другами взял на копьё Сибирское царство и готов сдать его без всяких условиев царским воеводам. Ибо должна прирастать земля русская.

Ну, царь-то, конечно, обрадовался. Моего прадеда простил. Вину с него снял. Наградил всех соответственно и при Сибирском царстве так и оставил. Ну, а когда вернулся

Кольцо на Сибирь, то пошли меж атаманами неурядицы. Кто больше дани взял. Кто больше полону захватил. Кто саблю востру чаще других в ножны не вкладает. Вот так поодиночке и пали они в сибирских землях. От предательства, от гордыни непомерной и зависти людской. А семя их крепко корни пустило и дале махнуло. А на Даур мой прадед Данила Кольцо пришёл ужо с Василием Поярковым. Да так и остался в этих землях навечно. А я уж тут и народился. И как есть являюсь потомственный казак, а не то что пришлые иногородние, которых его превосходительство генерал-губернатор Муравьёв своей волей в казаки записал».

– Это как? – невольно перебив Степана, поинтересовался я.

– А ты что не знаешь? – изумился тот.

– Так я же прямиком с России-матушки, – напомнил я ему.

– А, – махнул он рукой, – почитай десять годков назад его превосходительство приказал всех нерчинских работных людей да часть бурятов и тунгусов записать в казачье сословие[8 - По приказу Муравьёва в 1851 году из трёх русских, двух бурятских и одного тунгусского полков было создано Забайкальское казачье войско. А в 1858 году появилось и Амурское казачье войско, из которого в 1889 году выделилось Уссурийское.].

«А молодец-то каков, – подумал я о Муравьёве, – на голом месте из подручных средств создал приграничный оборонный комплекс из потомственных военных. А ведь русскому человеку много не надо. Дай ему льготы, пообещай прекрасную жизнь в необозримом будущем, и он горы свернёт».

С такими мыслями я благополучно уснул.

Глава 8.

Я становлюсь знаменитым

Подняли нас, как всегда, ни свет ни заря. Молодёжь вернулась из ночного возбуждённая и весёлая. Мне подумалось, что к концу нашего путешествия редко какая молодка останется без приплода. Лето. Река. Романтика. Новые знакомства… Меня самого уже не единожды уговаривали повечерять на зорьке. Но я боюсь. Чёрт его знает, как моё здесь появление повлияет на всемирный ход истории. А тут интимная близость с местной красавицей. Вдруг залетит? Вот то-то и оно. Поэтому, как могу, воздерживаюсь, но подозреваю, что надолго меня не хватит. С другой стороны, с чего это я возомнил себя важной персоной, способной влиять на всемирный исторический процесс и судьбы мира. Может, меня именно для того самого сюда и забросило? Ну, вы понимаете для чего. Улучшенные гены там и всё такое прочее, а я столько времени даром потерял. Я горько усмехнулся и посильнее упёрся в шест. Плот стал с трудом отплывать от берега. На дворе стояло лето 1860 года. До моего появления на свет оставалось 103 года, и я думал о том, что, не дай Бог, из-за меня кто-нибудь станет матерью.

Когда наши плоты выстроились стройной колонной, теперь уже я прибыл к Степану на плот с ответным дружественным визитом. Мы болтали о том о сём и, лёжа на спине, лениво разглядывали прозрачные облака. Погода была что надо.

К нам, строя глазки, подсело несколько девушек. Некоторых я уже различал по именам, и одна из них даже была моей симпатией, только она сама об этом ещё не знала. Это была Луиза, младшая шестнадцатилетняя сестра Катерины.

Шестнадцать лет – возраст, конечно, уже о-го-го, но ещё не того. Поэтому я – ни малейшего повода. Ни единого поползновения. Хотя девочка была первый класс. Такую исконно русскую красоту в наше время не встретишь. Не зря ведь наши предки для определения своих чувств верные слова находили: «краса ненаглядная», «зорька ясная», «девица красная». А ведь действительно краса такая, что глядишь и не наглядишься. Вот только имя… И как это у простого русского мужика так могла разыграться фантазия? Только позже, под страшным секретом, Катерина мне поведает, что батька уже устал от девок. А тут пятая. И снова баба. Голова уже не в состоянии что-либо новое придумать, и тут как на грех к местному богатею приехала гувернантка по имени Луиза Францевна. Так и стала русская красавица Луизой. Я в шутку называю её донной Луизой. Девушка краснеет и смущённо отводит глаза. Я так понимаю, что я ей тоже не безразличен.

– Господин солдат, – прервав наш со Стёпкой покой, жеманно обращается ко мне Катерина.

– Что изволите, сударыня, – поддерживаю я её тон.

Девушки многозначительно переглянулись. Казалось, что одна другой говорила: «Ну вот, а вы не верили».

– Вот девушки и я очень интересуемся узнать историю вашей жизни, – промолвила она.

– А что в ней такого интересного? – я недоумённо переводил взгляд с одной подруги на другую. – Жизнь как жизнь. Солдатская. У меня даже таких знаменитых родственников, как у Степана, не имеется.

– Они, Михаил, хотят знать, за что тебя в солдаты разжаловали. И как ты по разным балам разгуливал, красивые амуры дамочкам делал, – позевывая, выдал Степан.

– Чего? – я опешил.

– Да про это токмо глухая на оба уха бабка Матрёна не ведает. А так все в полном разумении и понятии, – ещё больше огорошил меня Степан.