Жернова времени

«Ах ты, паразит малолетний!» – взорвался я и неуловимым движением приложился левой рукой к его шее.

Лейтенант обмяк и опустился на снег. Краем глаза я отметил, что Пашка не растерялся и зафиксировал одного из патрульных. Ну а второго успокоил уже я. Хотя по правде говоря, пареньки не очень-то и брыкались.

Глядя на наши манипуляции, девчонки возбуждённо повизгивали. Через десять секунд патруль, вольготно вытянув ноги, сидел, облокотившись спинами о стену клуба. Табельное оружие стояло рядом. Ни дать ни взять бойцы на привале.

– Отдохните, ребятки, – поправил я на голове лейтенанта ушанку. – Смотри не простудись.

– А теперь ходу! – засмеялся Пашка.

– Так ты же настоящий разведчик, – говорил на бегу он, – научишь приёмчику, я такого ещё не видел.

– А успею?

– Завтра с утра.

Квартира у Веры оказалась очень даже ничего. Оказывается, её отец был видным профессором-мичуринцем. А сейчас вместе с институтом он выехал куда-то в Азию. Мать работала в одном из госпиталей врачом.

Девушки развели спирт малиновым вареньем, и получилось что-то вроде крепкого пунша.

– За победу! – дружно звякнули мы хрустальными бокалами.

Сыр и копчёная колбаса оказались как нельзя кстати. Девчонки давно отвыкли от таких деликатесов и смотрели на стол с обожанием и восторгом.

– Мальчики! – сложив под грудью руки, прошептала Тома. – Стол накрыт, как в раю? Неужели так кормят наших воинов?

– Воинов кормят не так изысканно, – скромно заметил я. – Мы обоз немецкий раздавили, а там рождественские подарки от их фройляйн. Не пропадать же добру. Вот коньяк только разбился. Бутылки стеклянные были.

Таня сверкнула на меня озорными глазами, но ничего не сказала.

– А насчёт рая, скажу иначе, – воодушевлённый молчанием Татьяны, пошёл я в наступление. – Рай я вижу вокруг стола. Как это прекрасно, когда уставшие в тяжёлых боях воины могут очутиться в волшебном тихом уголке, оберегаемом такими нежными созданиями…

– Жора, давай уже выпьем, – не выдержал Пашка.

– Ты что, пускай говорит! – замахали руками нежные создания. – Красиво же!

– За любовь! – подытожил я.

– Ну вот, – огорчились девушки, – взял и всё испортил. Мы так давно не слышали красивых слов.

– Послушайте, Георгий, вы, наверное, и стихи пишете? – спросила Вера, когда опустевшие фужеры вернулись на стол.

– А как же, – не стал скромничать я.

«Ну вот, понесло», – заскрипел внутренний голос. «Отстань!» – отмахнулся я.

– Ой, хочу стихи, – захлопала в ладоши Тома.

– Запросто! – с выражением прочёл:

По полю танки грохотали,

Танкисты шли в последний бой.

И молодого лейтенанта

Несли с пробитой головой.

– На жалость давишь? – толкнул меня в бок Павел, когда я закончил.

– Стихи люблю, – скромно ответил я.

– Это вы написали? – спросила Вера.

– Да вот, как-то так, – ответил я что-то невразумительное. Просто я ещё не дошёл до той кондиции, чтобы нагло и цинично врать.

Тома завела музыку, и мы продолжили танцы. Алкоголь возымел своё действие, на душе стало легко и свободно. Я, забыв про всё, по очереди целовался то с Томой, то с Верой. А что, один раз живём! Затем как-то так получилось, что скромная Вера оттеснила от меня Тому. Да мне она и нравилась больше. Девушка из интеллигентной семьи была жгучей брюнеткой, с чёрными как смоль волосами. Было в ней что-то загадочно восточное…

На рассвете разбудил меня тихий голос:

– Вставай, тебе в госпиталь пора.

Окончательно сбросив остатки сна, я начал костерить себя последними словами: «Ну и сволочь же я! Девчонка дурит, а ты воспользовался моментом».

Дело в том, что Вера была девушкой, а выпитый спирт и тоска по женщине отодвинули мою порядочность на задний план.

– Ничего не думай, – шептала мне разгорячённая девчонка, – я хочу этого, это надо мне…

– Зачем? – пытался я сохранить остатки мужской чести.

– Не спрашивай, – неумело, но по-женски страстно целовала она меня в губы.

И я не устоял. Стараясь не обращать внимания на возникающую в спине боль, я ласкал это нежное девичье тело, забыв о том, что на дворе стоит январь сорок второго. Что, может быть, это последняя в моей жизни женщина, что через несколько дней мне вновь возвращаться в кровавый ад.

Под утро мы с Пашкой шли в госпиталь по пустынным улицам, ломая тишину замороженных подворотен.

– Женюсь, – вдыхая морозный воздух, весело говорил Павел.

А я не говорил ничего, я был женат. Вот только не знал, считать ли этот брак действительным или нет?

«Браки совершаются на небесах, а не в загсах, – прошелестел в моей голове тихий голос, – так что даже не думай».

До вечера мы с Лоскутниковым отсыпались, а после последних процедур я слушал продолжение Пашкиной эпопеи.

– В конце августа фашист стал давить так, что поступил приказ оставить город Черкассы, – рассказывал он, – я со своим взводом отступали последними. У меня был приказ взорвать железнодорожный и автомобильный мосты через Днепр. Железнодорожный рвать не пришлось, немцы сами его взорвали, а вот автомобильный мы уничтожили как надо, он взлетел на воздух, едва мы ступили на левый берег Днепра.

Двигаясь вдоль берега, наш полк вышел к окраинам Кременчуга. Мы перешли через реку Пселл и заняли оборону на холмах. Начались упорные бои за город. Немцы рвались вперёд, несмотря ни на какие потери. Нашу дивизию теснили по всем направлениям. Мой полк отвели за реку под стены Кременчуга.

Немцы подошли настолько близко, что вели обстрел моста через Пселл картечью. Уничтожать они его не хотели, берегли для себя. Движение через мост прекратилось. И тут меня вызывают к самому генералу Рябышеву.