Казна Империи

Баркасом, однако, не дойдёте, – глубокомысленно изрёк он. – Речка горная, шибко шустрая. Бату

[5 - Бату – длинная узкая долблёная лодка для плаванья по горным рекам.]

вам надо.

–

Дак мы с тобой уже говорили, – возмутился Щусь, – Ты сказал что поможешь.

–

Говорили, – согласно кивнул головой Юкуйла, – однако мы про один бату говорили, а вам ещё один надо. Баркас – плохо. Менять баркас надо.

–

Тьфу ты! – сплюнул в сердцах Щусь. – Ну, так меняй!

–

Думать надо, – в узких глазах поселенского головы промелькнула хитрая искра.

– Спирт он у вас вымогает, – усмехнулся профессор.

–

А вот это он не видел! – волосатая кисть старшего лейтенанта сложилась в замысловатую фигуру.

–

Пойду, дел много, – словно бы не замечая реакции офицера, произнёс Юкуйла, – Думать буду, шибко думать.

–

Постой, председатель, – пошёл на попятную Щусь и, перегнувшись через борт баркаса, извлёк на свет божий литровую фляжку со спиртом. – Давай ещё один бат. Дело государственной важности.

–

Пожалуй, дам вам бату, – лицо нанайца оставалось непроницаемым, – Юкуйла понимает государственную важность, – фляжка незаметно испарилась в складках широкой рубахи.

Я внутренне ухмыльнулся. Наивный и доверчивый нанаец переиграл своей непосредственной простотой важного начальника.

И вот погрузка на баты закончена, и под весёлый галдёж местного населения мы отчаливаем от берега. По Сюмнюру пойдём на вёслах, а когда дойдём до Алюра, перейдём на шесты. Ну что ж, с Богом.

Глава 7. БОЙ У ПОРОГА КАЗНЫ

Русло Сюмнюра – это до невозможности извернувшееся туловище змеи, брошенное на землю тунгусскими богами. Ещё из прошлой жизни я знал, что расстояние от озера Болонь до несуществующей пока железнодорожной станции Болонь восемнадцать километров. Вода в это лето стояла маленькая, течение у реки было слабое, и, выгребая против течения, мы преодолели водные километры к сумеркам следующего дня. Следует заметить, что после слияния двух рек мы заканчивали путь на реке под названием Алюр.

Ночь выдалась звёздная, комары жалили так, что хотелось забраться в студёные воды Алюра и, невзирая на холод, сидеть там до утра. Крупнее и злее комаров, «проживающих» на Болонско-Тайсинской низменности, я никогда не встречал. Мы, осоловевшие от дымокуров, всё равно продолжали жаться к кострам, с ужасом думая о том, когда придётся укладываться на ночь.

Но как бы там ни было, а человек – это такое животное, которое привыкает к любым условиям, в которые окунает его жизнь. Привыкли и мы.

–

Павел Николаевич, – наконец-то решился я задать профессору мучавший меня вопрос. Мы лежали, укутавшись в полог, заменивший нам накомарник, недалеко от костра. – Посвятите бедного арестанта в планы нашего руководства.

–

Я думаю, что для вашего же благополучия этого делать не стоит, – немного смущаясь, что вынужден отказать, вымолвил профессор.

–

Если вы считаете наше нынешнее существование благополучием, то я София Ротару, – усмехнулся я.

– О чём это вы? – удивился профессор.

–

Я о том, что хуже, чем есть, уже не будет. А жить и мучиться в неведении – это ещё большая мука. Я ведь уже догадался, что никакая мы не изыскательская партия, а шайка авантюристов на большой дороге.

–

Молодости свойственен максимализм, – вздохнул профессор. – Мы не авантюристы, молодой человек, мы вроде… археологов. – И будто убеждая самого себя, добавил: – Да-с, археологи.

– Вы-то сами в это верите?

–

Человек должен во что-то верить, иначе наша жизнь потеряет всяческий смысл, – будто бы оправдываясь, вымолвил он.

– И что же мы ищем?

– Клад, – шёпот профессора стал еле слышен.

–

Пиастры, пиастры, – играя в недоверчивого простачка, подзадорил я учёного.

–

Вы можете смеяться, но это действительно так, – шёпот Павла Николаевича стал несколько обиженным.

–

Откуда в этих нехоженых, диких местах могут быть клады?

–

Вы забыли все мои рассказы, – в голосе профессора послышалась укоризна. – Я ведь вам говорил, что некогда здесь бурлила жизнь и кипели страсти.